Король Драконов: сильнее смерти (СИ) - Страница 9

— Пять раз! — воскликнула, пораженная, Уна. Демьен кивнул.

— Именно. Сначала они думали, что вор просто невидим. Маги варили особые стекла, чтобы рассмотреть любого, но башня оставалась пустой перед их взором, даже вооруженным самыми сильными, самыми волшебными очками. Механизм работал отлично; ни оного сбоя, ни одного лишнего звука — все отлажено. Ни пылинки, ни лишней песчинки. Ни малейшей причины, по которой Часы вдруг могли бы сбиться. А они сбивались. Ровно в пять утра, когда город уже просыпался, когда минутная стрелка готова была коснуться цифры двенадцать, Часы вдруг удивленно крякали, кашляли, как живые, и стрелка падала на пять мнут назад. И никого рядом с нею не было! Вор оставался невидим. Значит, дело тут не в невидимости. Значит, вор спрятался глубже, чем мы предполагаем.

— И как же твой ключ поможет нам его увидеть? — поинтересовалась Уна, и Демьен многозначительно покачал пальцем.

— Я потому и позвал вас, — ответил он. — На всякий случай… я не знаю, с чем мне придется столкнуться, а тайну такого уровня можно доверить лишь тем, в ком уверен. Этот ключ, — он еще раз продемонстрировал свое сокровище Дереку и Уне, поднеся его близко к их лицам, словно хотел, чтобы они запомнили каждую замысловатую завитушку на его черной, выкованной искусным мастером головке, — открывает не просто двери. Он открывает двери… к самой сути вещей. И обратного хода нет.

— Это как? — удивилась Уна.

— Пройдя сейчас со мной через проход, открытый этим ключом, вы навсегда останетесь Всевидящими, — ответил Демьен. — Вы будете видеть то, чего не видят другие. Ветер, например. Мороз. Дождь. Все чувствуют Мороз, но никто не знает, как он выглядит. Вы — будете.

— О, как это интересно! — произнесла, потрясенная, Уна. — Это как мое зеркальце!

— Почти, — согласился Демьен, чуть кивнув головой. — Только твое зеркальце может еще и предсказывать, а Всеключ может просто открыть глаза на происходящее. Когда мне сказали, что вора поймать не удается, я сразу задумался о его природе. Быть может, Время само убегает от нас? По своей воле? И его стоило бы уговорить не делать этого? Ну, готовы?

Дерек и Уна кивнули, и Демьен аккуратно вставил черный ключ в замочную скважину. Хранитель зря презрительно морщил нос — королевский ключ подошел к дверям в часовой башне, замок отперся с первым же поворотом ключа, и дверь, чуть скрипнув, отворилась.

…Это была самая странная комната из всех, что существуют на свете. Уна, Дерек, Демьен — они просто замерли на пороге, изумленные, ослепленные и ошеломленные увиденным.

Часовой механизм?!

Будуар красивой дамы, модницы?!

Склеп?!

Предгрозовой тревожный свет больно резанул их глаза, привыкшие к мягкому полумраку. Все вокруг было залито им, и все предметы — даже самые простые и знакомые, — казались зловещими и страшными, словно кусочки ужасного, пугающего сна. Часы работали и здесь; их мерное тиканье напоминало нудный стук капель, долбящих камень, от него начинало ломить в висках и хотелось зажать уши, чтобы этот отравленный звук не сливался с кровью и не заставлял сердце биться так же мертво и страшно.

По розовым стенам странной сумасшедшей комнаты, оббитым нежным шелком в меленький цветочек, карабкались вверх черные голые стебли умирающего плюща, похожего на уродливые глубокие трещины, прорезавшие каменную кладку. Его листья пестрым мягким ковром устилали пол, лежали на беленьких комодах с облупившимся лаком, под которым угадывался тлен, черное старое дерево и плесень. Неряшливыми пятнами коричневые листья были приклеены к розовому шелку, пристали к шестеренкам часов. Вьющиеся стебли пытались связать, остановить и сами Часы, втискиваясь меж острых зубцов, наматываясь на оси шестеренок, забивая механизм красными и коричневыми, уже высохшими листьями. Но Часы боролись, не сдавались, безжалостно перемалывая плющ в труху, и неряшливые мусорные чешуйки разлетались повсюду.

— Неудивительно, что Часы стали ошибаться! — произнесла Уна, расширенными от удивления глазами глядя на расставленные меж шестернями креслица и столики с чашками, наполненными недопитым чаем, заставленные тарелочками с надкусанными и засохшими пирожными. — Это кто ж так постарался?

Но Демьен чуть качнул головой — нет, нет, не это причина! — и компания несмело прошла вглубь комнаты, стараясь ничего не задеть и не повредить.

У огромного, круглого, как циферблат, просмотрового окна, у комода с установленным на нем зеркалом сидела на нарядном пуфике, обтянутом роскошным бордово-золотым гобеленом, некая особа — рыжая, как леса-огневка. Из полуоткрытых ящичков торчали нехитрые украшения — птичьи разноцветные перья, свисали длинные нитки жемчужных бус, в которых расколовшиеся и потерявшиеся жемчужины были заменены неуместно яркими красными ягодами. Из-за тиканья огромных часов она не услышала голосов вошедших — а может, услышала, да только ей было все равно. Она была слишком занята собой и своим хорошеньким личиком, которое рассматривала в блестящем овальном зеркале.

Ее кипенно-белое платье было воздушным и прекрасным, как плывущие по небу облака, но подол пышной, как взбитые сливки, юбки почему-то испачкан грязью и облеплен приставучими сухими колючими репьями. Вместо браслетов, прокалывая тонкую, нежную ткань воздушных батистовых рукавов и оставляя в них неряшливые дыры, на руках неизвестной болтались плети черного, засохшего терновника, и точно такой же терновник, словно колье, спускался на грудь странной девицы, цепляя платье и портя его.

На голове рыжей чаровницы, чьи огненные кудри по цвету могли соперничать только с красными листьями клена или алыми — плюща, лежал венок… да нет же, корона! Видимо, девица сама сплела ее из пестрых осенних кленовых листьев, гроздьев спелой рябины, горящей огнем меж пучками зеленых сочных листьев, и черных голых веток, годных лишь на то, чтобы по ним скакали маленькие голодные птички с желтыми грудками.

И так, и так вертясь перед зеркалом, поправляя тяжелый венок на голове, прелестница то добавляла в венок цветы иссохшего чертополоха, то вплетала в рыжие кудри яркие мелкие бессмертники. Карминово-красные губы она то и дело подкрашивала горькой ягодкой рябины, и, оглядев себя в зеркало, оставалась очень довольна увиденным.

— Госпожа Осень, — неприятным, елейным голосом произнес Демьен, заложив руки за спину и покачиваясь на носках, словно строгий учитель, рассматривающий нерадивого проказника-ученика. — Надо же, кто, оказывается, проказничает в моей столице… Чем обязаны вашему пристальному вниманию? Очень рады, что вы нас посетили, но поясните причину, по которой вы не хотите покидать наше гостеприимное государство?

Волшебный ключ преобразил и его; казалось бы, что ничто в его внешности не изменилось, черты лица остались все теми же, но над головой его, полыхая лепестками танцующего пламени, теперь горела корона. Ее невозможно было ни снять, ни спрятать. Она просто была, отражая сущность Демьена, и плащ на его плечах, изнутри подбитый мехом, странно напоминал сложенные за спиной алые крылья, покрытые красивой плотной чешуей.

От звука его голоса, с нескрываемой ехидцей произнесшего ее имя, Осень вскрикнула и обернулась, едва не уронив свое зеркало.

— Ты… видишь меня?! — изумленно произнесла она, рассматривая Демьена так, словно за бесконечную череду своих рождений она не видела ничего удивительнее.

Демьен чуть склонил голову с пылающей на его черных волосах короной.

— Так и ты видишь меня, — ответил он, щуря серые глаза.

По алым пухлым губам Осени скользнула неприятная, колкая и почти безумная улыбка, ее темные, как октябрьский ливень, глаза вспыхнули ярким, почти фанатичным огнем.

— Кто же может не увидеть Короля Драконов! — почти пропела она сладким, как последний мед, голосом, поднимаясь со своего удобного сидения. — Он так хорош, так красив и молод, так грозен и так умен! И у него такая отчаянная, такая опасная свита!

Осень громко расхохоталась, издеваясь, и Демьен чуть покраснел от злости, на щеках его заиграли желваки, но он сдержался, смолчал, не произнес обидных и бранных слов.