Король — узник Фантомаса - Страница 2

— Кого я вижу! — воскликнул он. — Маленькая негодница Луп!

И Фандор фамильярно обнял за талию миниатюрную девушку, которой, судя по её фигуре, можно было дать лет пятнадцать, но достаточно было взглянуть на её лицо, чтобы убедиться, что ей намного больше. На заигрывания журналиста она ответила решительно:

— Убери лапы, а то врежу!

Но Фандор уже пожимал ручки высокой блондинке со светлыми глазами. Это была англичанка, классическая англичанка, постоянная посетительница «Раксима» с символическим именем Дэзи Кисми^[1]. Усевшись на банкетку и оглядывая собравшихся, он обратил внимание на сидевшего против него человека, ещё молодого, но уже облысевшего, обрюзгшего, с нездоровым цветом лица. Большими глотками он пил виски с содовой, проливая напиток на крахмальный пластрон своего жилета… Приглядевшись, журналист узнал в этой преждевременной развалине некоего Вейля, именуемого Вейль-младший, — наследника богатейшего еврейского семейства, расточавшего громадный капитал, нажитый его дедом на биржевых спекуляциях.

В другом конце зала Фандор разглядел старого итальянского герцога де Пьетра, отпрыска старинного аристократического рода, ныне обедневшего и утратившего былой блеск. Со своим неизменным моноклем и благородной осанкой он был теперь звездой полусвета, поскольку высший свет был для него закрыт по причине не слишком благовидных авантюр, участником которых он являлся.

Фандор поприветствовал Арнольда, актёра театра Варьете, уединившегося в укромном уголке с какой-то новой подружкой.

Большой стол, за которым сидел журналист, окружала шумная компания под председательством Изабель де Геррэ. Один из сотрапезников, элегантно одетый человек с пальцами, унизанными драгоценными кольцами, громко провозгласил:

— Сегодня каждый делает заказ для себя, — так мы будем чувствовать себя свободнее!

Такой порядок вполне устраивал Фандора, который не намеревался оплачивать общий счёт гуляк и в то же время не хотел, чтобы кто-то платил за него. Впрочем, в этот новогодний вечер хозяин ресторана решил не обременять клиентов долгими размышлениями относительно меню. Не дожидаясь заказа, официанты поставили перед каждым прибором по бутылке сухого шампанского и по тарелке холодного консоме. На другие столы, где пиршество было уже в разгаре, подавали блюда с паштетом из гусиной печёнки и горами остендских устриц. Оживление нарастало по мере того, как пустели бутылки.

Фандор, как и другие, торопился погрузиться в винные пары. Хмельное возбуждение клиентов действовало заразительно и на служителей ресторана, и только начальник персонала, знаменитый Жерар, сохранял полную невозмутимость и внимательно наблюдал за работой официантов и работников гардероба. Он сам принимал у посетителей верхнюю одежду, трости и шляпы и относил их в гардероб.

Цыганский оркестр под влиянием всеобщего опьянения играл с неистовым надрывом: если посетители пьянели от вина, то музыканты и певцы, казалось, опьянялись собственными мелодиями. Музыкант, игравший первую скрипку, спустился в зал вместе со своим инструментом и, не переставая играть, переходил от стола к столу. Полуприкрыв глаза, он извлекал из своей скрипки самые захватывающие молдавско-валахские напевы, а затем заиграл пьесу собственного сочинения под названием «Поющие фонтаны», которая была встречена аплодисментами и весёлыми возгласами присутствующих. Вот уж действительно, этот Хиго был самым парижским цыганом на свете — он понимал, что такое парижская мода! И он был необычайно живописен в своём красном доломане, надетом поверх корсета, который выгодно подчёркивал ширину его плеч и стройность бёдер, обтянутых чёрными рейтузами. Не теряя контакта с продолжавшим играть оркестром, он всё убыстрял и убыстрял темп, поочерёдно склоняясь то над одним, то над другим посетителем, и каждому казалось, что Хиго играет лично для него.

Фандор с удовольствием наблюдал за артистической работой скрипача. Как журналист, он не мог не оценить его блестящую идею — снабдить одну из мелодий названием «Поющие фонтаны». На профессиональном языке газетчиков это называлось «попасть в яблочко».

— Эй, послушай, — прервала его размышления Конча Кончас, уже изрядно набравшаяся и припавшая к его плечу, — достал бы ты для нас пригласительные билеты, чтобы послушать эти знаменитые поющие фонтаны!

Фандор уже собирался ей сказать, что в час, когда фонтаны запоют, она сама будет спать глубоким сном, но танцовщица, не дожидаясь его ответа, уже направилась в другую сторону. Количество посетителей в ресторане несколько уменьшилось, поэтому в середине зала убрали несколько столиков и освободили место для танцев. Фандор уже начал подумывать, не пора ли и ему возвращаться к родимым пенатам, когда обратившийся к нему мужской голос заставил его обернуться.

— Простите, сударь, извините мою нескромность. Не могли бы вы объяснить мне, что такое эти пресловутые «поющие фонтаны»? Дело в том, что я иностранец и не в курсе парижской жизни…

Человек, говоривший таким образом, сидел за отдельным столиком как раз позади Фандора и потому до сих пор не попадал в поле его зрения. Впрочем, он, видимо, пришёл сравнительно недавно. Это был мужчина лет тридцати, с белокурыми волосами и усами внушительных размеров. Под костюмом от лучшего портного угадывалась атлетическая фигура.

При взгляде на нового собеседника Фандор с трудом сдержал возглас изумления. Тот, к счастью, не заметил удивления журналиста и флегматично ожидал ответа. При этом он продолжал уписывать лежавшую перед ним жареную куропатку, запивая её шампанским лучшей марки. Справившись со своим удивлением, Фандор почтительно ответил:

— В вашем неведении, сударь, нет ничего странного, так как речь идёт отнюдь не о событии мирового значения. Суть вот в чём. На площади Согласия, по обе стороны от обелиска, имеются две внушительные бронзовые скульптурные группы, изображающие наяд, выплывающих из водоёмов. Вы, безусловно, знаете эти два фонтана?

Собеседник кивнул головой и залпом осушил бокал шампанского. «Хорош выпивоха…» — подумал Фандор и продолжал:

— В последние дни прохожие стали замечать, что через определённые промежутки времени эти фонтаны, или, лучше сказать, образующие их фигуры, издают странные звуки, довольно громкие и мелодичные. Можно подумать, будто наяды поют… Не правда ли, это очень поэтично и очень по-парижски?

— Очень по-парижски… — согласился незнакомец, перед которым тем временем официант поставил новую бутылку сухого шампанского.

— По этому поводу, — продолжал Фандор, — известная газета «Столица» решила провести журналистское расследование, опросив наиболее авторитетных специалистов.

— А что за билеты просила у вас Кончита?

— Пф… Вероятно, она имела в виду пригласительные билеты на торжественную церемонию… Но, насколько мне известно, таких билетов вообще нет…

На самом деле, будучи сотрудником «Капиталь», Фандор был лучше, чем кто-либо, осведомлён о публичной манифестации, которая была намечена на вторую половину дня 1-го января на площади Согласия. Но журналист, похоже, не собирался раскрывать перед незнакомцем своё инкогнито.

Разговор между тем продолжался, и незнакомец приказал официанту принести второй бокал для Фандора. Тот, не желая оставаться в долгу, предложил своему собеседнику сигару. Слегка развернув свой стул, он оказался за одним столом с новым знакомым. Они веселились, пытаясь зажечь сигары с помощью контрабандной зажигалки. Сделать это обыкновенной спичкой было бы много проще, но зажигалка обладала привлекательностью запретного плода. Их общение приобретало всё более дружеский и непринуждённый характер.

«А что если мне подговорить его и отправиться вместе по кабакам? — думал Фандор. — Уж я бы ему показал такого!.. Лихой получился бы сюжет для репортажа!.. Нет, вряд ли — газета не примет. Такие вещи не для огласки… Ну да ладно, даже просто для собственного удовольствия… устроить загул с таким… с такой персоной…»