Король — узник Фантомаса - Страница 12

— Вы совершили большую оплошность! Сегодня утром я вам всё ясно растолковал: послать на расследование толкового инспектора и чётко его проинструктировать, к каким результатам он должен прийти! А вы что сделали? Зачем вы поручили расследование Жюву?

— Так ведь Жюв — наш лучший следователь! Можно сказать, наша самая породистая ищейка!..

— Породистая ищейка! — передразнил его господин Аннион. — Профессиональные качества Жюва вне обсуждения! Раскрытие истины — его органическая потребность, природное свойство! Он просто неспособен не обнаружить правду. Вот почему вы совершили ошибку, поручив ему это дело!

Господин Аннион хотел ещё что-то добавить, но в это время в дверь постучали, и вошедший служитель подал ему на подносе телеграмму. Прочтя её, он словно забыл о присутствии славного Викара и разразился гневным монологом:

— Нет, ей-богу, они совсем задурили мне голову!.. Откуда мне знать? Разве я могу влезть в его шкуру?.. Чёрт возьми, от такой заварухи весь совет министров может полететь вверх тормашками!.. Что я могу им ответить?

Затем, вспомнив о присутствии Викара, начальник сыскной полиции продолжал, потрясая злополучной телеграммой:

— Вот, полюбуйтесь, что они мне пишут: «От министерства Гессе-Веймара господину министру внутренних дел, площадь Бовэ, Париж. Многочисленные телеграммы, направленные нами Его величеству королю Гессе-Веймара Фридриху-Христиану II, проживающему инкогнито в отеле „Рояль-Палас“ на Елисейских Полях, остались без ответа, несмотря на их крайнюю срочность. Правительство Гессе-Веймара просит министра внутренних дел Франции соблаговолить начать немедленное расследование по этому поводу и подтвердить нам, что упомянутые выше телеграммы дошли по назначению и находятся в руках Его величества…»

Закончив чтение, господин Аннион продолжал возмущаться:

— Вот так! Ещё немного, и они обвинят меня в том, что я перехватываю телеграммы, адресованные их королю! Фридрих-Христиан, видите ли, не отвечает на телеграммы! А я-то здесь при чём? Может быть, он оплакивает свою любовницу… А теперь ещё Жюв влез в эту историю… В хорошенький переплёт мы с вами попали, господин Викар! В хорошенький переплёт!

А тем временем Жюв, ничего не желая знать о назревающем скандале, преспокойно вышел из здания министерства, кликнул фиакр и направился на улицу Монсо. Он прекрасно понял, чего хотел от него господин Викар, но отнюдь не собирался идти навстречу его пожеланиям. Ничуть не заботясь о своей служебной карьере, он превыше всего ставил истину. Он чувствовал, что порученное ему дело заключало в себе какую-то зловещую тайну, и это ещё более разжигало его интерес.

Он не отвергал с порога версию о самоубийстве и, поскольку он с уважением относился к Фридриху-Христиану, не имел ничего против того, чтобы она подтвердилась. Но, вместе с тем, он был исполнен решимости вести следствие с полной объективностью, какие бы последствия это за собой ни повлекло.

Прибыв на улицу Монсо, Жюв первым делом направился в комнату консьержки.

— Скажите, мадам Сейрон, — начал он свой допрос, — в ту роковую ночь вы видели короля в тот момент, когда он проходил в дом?

Оробевшая и вместе с тем очень гордая выпавшей ей ролью, консьержка сложила руки на толстом животе и отвечала:

— Нет, господин полицейский, я ничего не видела… Я уже легла спать. Когда позвонили, я потянула за шнурок, чтобы открыть дверь. Проходя мимо моей «ложи», король, как обычно, крикнул: «Герцог Хейвортский» (так он себя называл) и поднялся по лестнице… Я его даже не видела…

— Он был один?

Толстуха подняла руки к небу:

— Господи! Все меня только об этом и спрашивают! Ну конечно, он был один, я готова в этом поклясться!.. К тому же, когда зашли в квартиру — после смерти бедняжки Сюзи, — там, кроме него, никого не было… Стало быть…

Жюв прервал её:

— Не будем забегать вперёд, мадам. Значит, вы думаете, что король пришёл один?

— Я в этом уверена!

— Хорошо. Не знаете ли вы, мадемуазель Сюзи д'Орсель не ожидала в эту ночь каких-либо других визитов?

— Кажись, никого не ждала… Часом ранее она встречалась со своей кружевницей, очень милой, достойной девушкой, Мари Паскаль. Она тоже в нашем доме живёт. Ей она сказала, что, мол, «жду дружка»… А чтоб кого другого… нет, не сказывала… Значит, никого и не ждала…

Жюв не перебивал консьержку, он знал, что свидетелю надо дать выговориться. Потом он заметил:

— Значит, Мари Паскаль была последней, не считая короля, кто видел Сюзи д'Орсель? Служанка уже ушла?

— Да, господин полицейский, служанка — её зовут Жюстина — уже ушла, я это знаю точно. Около одиннадцати она заглянула по дороге ко мне пожелать спокойной ночи… А Мари Паскаль поднялась к себе не раньше половины двенадцатого, а то и без четверти двенадцать.

— Хорошо, я обязательно поговорю с мадемуазель Паскаль… А теперь скажите мне, мадам Сейрон: после преступления, то есть, я хочу сказать, после смерти Сюзи д'Орсель кто-нибудь выходил из дома?

— Нет, господин полицейский, я никому не открывала…

— Нет ли какой-нибудь другой двери, через которую можно было бы выйти?

— Нет, господин полицейский, других дверей нет.

— Ещё один вопрос. В квартире Сюзи д'Орсель имеется две лестницы: парадная и чёрная. Не знаете ли вы, был ли заперт чёрный ход?

Консьержка сделала неопределённый жест:

— Не могу сказать точно… Во всяком случае, Жюстина, уходя, всегда запирала дверь на двойной поворот ключа… Стало быть…

— Хорошо, хорошо… Ну а когда вы бегали за врачом и за полицией, дверь дома оставалась открытой?

— Что вы, месье! Никогда в жизни! И вообще я не выходила, а позвонила по телефону… у меня в «ложе» есть телефон!

По мере того как Жюв слушал консьержку, озабоченное выражение постепенно исчезало с его лица. Её показания были чёткими и недвусмысленно подтверждали, что в момент смерти Сюзи д'Орсель король был единственным, кто находился в её квартире. И поскольку его трудно было заподозрить в убийстве своей возлюбленной, то версия самоубийства казалась наиболее вероятной. Поднимаясь, чтобы уходить, Жюв спросил:

— Мадемуазель Мари Паскаль сейчас у себя?

— Да, месье, — ответила консьержка. — Она живёт на седьмом этаже по лестнице «Б», что в глубине двора.

— Благодарю вас, мадам, за сведения, которые вы мне сообщили… Пойду теперь поговорю с этой девушкой.

— Всегда рада вам служить, месье… Ох, уж эти мне уголовные истории! Хуже нет для репутации дома… А у меня и так две квартиры пустуют…

Жюв не стал выслушивать сетования мадам Сейрон и направился в глубь двора, где находилась лестница «Б». Он поднялся на седьмой этаж и постучал в дверь.

— Мадемуазель Мари Паскаль?

— Это я, месье…

— Не будете ли вы так любезны уделить мне несколько минут? Я комиссар полиции, которому поручено расследование дела о смерти Сюзи д'Орсель…

Минуту спустя Жюв уже сидел в скромной комнатке, оклеенной светлыми обоями в цветочках, с цветами на окнах и канарейкой в клетке.

Менее болтливая, чем консьержка, но взволнованная гораздо более, Мари Паскаль рассказала Жюву о последнем разговоре, который был у неё с Сюзи д'Орсель. При этом голос её прерывался, а всё её тело била нервная дрожь. Но в самом её рассказе для Жюва не было ничего интересного.

— В общем, — сказал он, — из вашего рассказа следует, что мадемуазель д'Орсель ожидала своего любовника, что она не была особенно счастлива, но что у неё, вместе с тем, не было ни намерений, ни причин кончать жизнь самоубийством. Не так ли?

— Да, так… Но…

— Но что ещё? — быстро спросил Жюв. От его внимания не укрылось крайнее волнение молодой женщины: она словно хотела и не решалась сказать ещё что-то…

Мари, потупившись, молчала. Чтобы дать ей время подумать, Жюв встал и подошёл к окну.

— Смотрите! — заметил он. — От вас видна квартира мадемуазель д'Орсель…

— Да, сударь… — отозвалась девушка. — Именно так…

— А в момент самоубийства… вы уже спали?