Корнюшон и Рылейка в подземном мире - Страница 4

Диван поскрипел, словно прокашлялся.

– Могу я узнать, как тебя зовут?

– Да, конечно. Меня зовут Корнюшон.

– А Иррра – твоя мама? Так?

– Так.

– А отец – Птолеме́й?

– Ага, – согласился Корнюшон и, вспомнив, что говорить «ага» не очень то вежливо, исправился: – То есть да.

– Ты не стесняйся, – сказал диван, поскрипывая пружинами и колыхаясь под мальчиком, словно надувной матрас на волнах. – «Ага» тоже слово, не хуже других. Когда Рылейка была маленькая, – пустился он в воспоминания, – она постоянно говорила «ага». В школе её ругали за это, а вот капитан Гхор никогда не поправлял её, а только громко и раскатисто смеялся. Как сейчас помню, бывало, скачет она вокруг своего отца на одной ноге и кричит: «Ага-ага-ага!», а тот, подняв голову к потолку, хохочет, так что чашки на полках звенят. Он ведь огромный был, как гора. А Рылейка – маленькая совсем, и когда Гхор её себе на плечо сажал, там место ещё для пяти таких Рылеек оставалось. Он души в ней не чаял. По вечерам перед сном истории ей рассказывал. О кораблях, о путешествиях, о приключениях, что с ним в морях случались. Я ещё помню кое-что и, если хочешь, могу рассказать.

– Я хочу, – поспешно заверил его Корнюшон.

– Хорошо, – сказал диван.

И начал рассказывать о кораблях, которые блуждают по океанам, брошенные командой неизвестно когда и неизвестно почему; о землях, где живут существа, у которых есть только тень и нет тела; о морских звёздах, которые, будучи выброшенными на берег, стонут так, что у тех, кто их слышит, разрываются сердца; о сияющих рыбах, разгоняющих мрак и превращающих океан в светящиеся поля; о весенних дождях, смывающих с человека кожу, так что несколько минут он видит и чувствует всё вокруг как часть своего тела, а потом обрастает новой кожей; о лесах, пробыв в которых больше положенного срока, начинаешь превращаться в дерево; о камнях, заснув на которых, будешь спать три года и узнаешь все тайны мира; о деревьях, чьи опадающие листья вспыхивают в ночи и озаряют окрестности; о лепестках вишнёвых цветов, которые запутываются в волосах и отнимают память, оставляя только радость; о рыбе с человечьим лицом и седой бородой, от взгляда которой сходят с ума; о зыбучих песках, что превращают грубые камни в алмазы, но увидеть их могут только те, кто утонул в зыбучих песках; о заунывных и прекрасных песнях морских дев…

Корнюшон слушал эти невероятные истории и думал: «Это всё неправда. Конечно, неправда… Не бывает так. Но это так интересно, что пусть он рассказывает ещё и ещё».

А потом он уснул, и всю ночь ему снились волшебные сны.

Рылейка разбудила его на рассвете. Она потрясла его за плечо, но Корнюшон, как это часто бывает с детьми, не проснулся. Тогда тётя решительно посадила его на постели и встревоженным голосом сказала:

– Хватит спать. Нам предстоят серьёзные дела.

Корнюшон открыл глаза, зевнул. С трудом сполз с дивана и, путаясь в рукавах и штанинах, стал одеваться. «Какие серьёзные дела могут быть в такую рань?» – недоумевал он про себя. На кухне тётя поставила перед ним тарелку с геркулесовой кашей и, пока он ел, стала рассказывать о причине переполоха.

Оказалось, что каждое утро Рылейка забирается на самую макушку клёна, смотрит оттуда на небо, нюхает ветер и слушает пение птиц, чтобы понять, какая будет погода. Так поступила она и сегодня.

Выяснив, что погода будет хорошая, с приятным восточным ветром, она стала спускаться обратно. И когда до её домика оставалось уже совсем немного, она наткнулась на отряд жуков-дровосеков. Они деловито бегали и шевелили длиннющими усами, будто вынюхивали что-то.

– Это разведчики, – уверенно заявила Рылейка племяннику. – Я не первый год тут живу, знаю. Если мы их сегодня-завтра не прогоним, через неделю они сюда целое войско приведут. Сейчас их немного – всего два десятка, а потом набегут целые тысячи. Начнут клён грызть, могут и совсем его погубить. Но если мы сейчас этим разведчикам поддадим как следует, они потом к нам идти побоятся. Понимаешь?

Корнюшон кивнул.

– Но как же мы с ними справимся? – спросил он.

– Очень просто. Шпагами. Ты умеешь драться на шпагах?

– Нет, – признался мальчик.

Если быть совсем честным, то Корнюшон вообще не умел драться. И это часто осложняло ему жизнь, ведь давно известно, что все хулиганы и задиры – люди трусливые, а потому нападают только на тех, кто не может дать им сдачи.

– Ха! – воскликнула Рылейка. – Плохо! Чему вас только в школах учат? Ладно, ты не бойся, я тебя научу. Тем более что тебе достаточно просто уметь размахивать шпагой и ничего не отрубить себе при этом. Но сегодняшний день, похоже, потерян.

Рылейка сняла со стены две шпаги. Одну побольше – для себя, другую поменьше и полегче – для Корнюшона. У той шпаги, что она взяла себе, рукоятка была светлой, будто отполированной. Видно, тётя часто брала её в руки.

Свою шпагу Рылейка отложила в сторону и принялась внимательно осматривать оружие, приготовленное для племянника. Она взвесила её в руке, потом несколько раз со свистом рассекла воздух перед собой. На стальном клинке зажглись искорки от восходящего солнца. Вид у тёти был боевой.

– Прекрасно, – удовлетворённо пробормотала она, оглядывая оружие. – Это шпага бо́цмана, что был верным спутником моего отца во всех его странствиях. Отец рассказывал, что этой шпагой боцман прорубал путь в джунглях Амазо́нки, отбивался от нападения гие́новой саранчи́ в предгорьях Атла́сских гор в Африке, укротил мятеж на «Сколопе́ндре» и совершил немало других подвигов. Это славное оружие. Подружись с ним.

Корнюшон осторожно взял шпагу в руки и почувствовал, как она немного изогнулась, словно кланяясь ему и приветствуя. От неожиданности он едва не выронил оружие. Шпага недовольно выпрямилась и едва слышно зазвенела.

– Клинок надо держать твёрдой рукой, – сказала тётя. – Больше всего оружие не любит слабости и неуверенности. В этом случае оно может даже поранить хозяина.

Корнюшон крепко ухватился за рукоятку двумя руками и посмотрел на лезвие клинка. В нём отразилось его немного бледное лицо и большие глаза.

– Итак, начнём, – сказала Рылейка и стала показывать мальчику, как надо колоть, рубить и защищаться.

Обучение заняло целый день. Корнюшон осваивал приёмы нападения, защиты, передвижения и к вечеру так намахался шпагой, что у него заболело запястье. Правда, чувствовать себя он стал намного уверенней.

На следующее утро они вышли из дома и направились к тому месту, где тётя обнаружила непрошеных гостей. Корнюшон и Рылейка шли по веткам, осторожно осматриваясь. Мальчик двигался немного позади и всё время с тревогой поглядывал на тётю, не видит ли она, как ему страшно. Но та шла, не оборачиваясь, и лишь иногда делела знак рукой, приглашая за собой. Жуки обнаружились неподалёку от их домика. Всё было так, как и описывала тётя. Дровосеки нагло и деловито бегали по веткам, шевелили усами, словно пытаясь понять, достаточно ли хорош этот клён, чтобы прокормить их армию.

– Банза́й! – весело крикнула Рылейка по-японски и устремилась на врагов.

Корнюшон тоже хотел крикнуть что-нибудь грозное, но от волнения только пискнул и побежал вслед за тётей. Жуки, завидев нападающих, развернулись к ним, устрашающе защёлкали жвалами и зашевелили огромными усами, будто бы говоря: «Ну-ка, ну-ка, подходите поближе! Мы вам покажем! Перегрызём пополам, как трухлявые ветки! В порошок сотрём!» Но Рылейку не так-то просто было напугать. Она подскочила к самому крупному дровосеку и лихо отрубила ему ус. Жук бросился наутёк, а Рылейка накинулась на оставшихся.