Корни огня (Полигон миров - 2) - Страница 15

Неудавшийся убийца схватил древко стрелы, пробившей бархатный плащ и застрявшей в одежде богемца. В тот же миг бывший сержант президентской гвардии подцепил голень опорной ноги противника своей ногой, а другой, разворачиваясь, ударил ему в коленный изгиб. Разбойник с воплем рухнул лицом в траву. Еще мгновение – и Карел вскочил, готовый отразить новую атаку. Та последовала незамедлительно. Приятель стрелка выскочил из-за куста, размахивая боевым топором. Знакомое потомку богемских рыцарей чувство опьянения схваткой вмиг овладело им. Словно танцуя, он легко увернулся от удара. Меч будто сам собой оказался в его руке. Еще мгновение – и разрубленное тело врага рухнуло наземь. Карел резко повернулся к стрелку, но тот уже мчал со всех ног по лесу, вовсе не желая связываться один на один с ожившим мертвецом.

– Ты ранен?! – донесся из-под дерева встревоженный голос Брунгильды. – Не двигайся, ты же теряешь силы. Позволь, я перевяжу тебя.

Карел почувствовал, как уходит кураж и вновь просыпается отступившая было резкая боль.

– Ерунда! – сквозь крепко стиснутые зубы процедил он, нащупывая за спиной древко стрелы и резко выдергивая его. Девушка ойкнула, от ужаса прикрывая рот ладонью. Престолонаследник Нурсии хотел было объяснить, что, слава всевышнему, наконечник не вонзился в тело, но замер, удивленно рассматривая орудие убийства.

– Послушай, – он повернулся к Брунгильде. – Это же вовсе не наконечник. Это клинок, закрепленный на древке. Он же летит, как… – Карел осекся, чтобы не оскорблять слух высокородной дамы низкопробными эпитетами. – Оттого, видать, и стреляли в упор.

В этот миг Брунгильда наклонилась, поднимая с земли оброненное стрелком оружие.

– Смотри, клинок – точь-в-точь наконечник этой стрелы…

Смуглолицый простолюдин в чистой, хотя и поношенной холщовой рубахе остановился, как вкопанный, не зная, то ли бухнуться на колени перед юным монархом, то ли все же поклониться в пояс. Выбрал поклон, да так и застыл.

– Ты пришел говорить? Я жду, – не спуская заинтересованного взгляда со свидетеля, промолвил

Дагоберт.

– Если позволите, я мог бы переводить, – не давая кардиналу и рта открыть, вмешался Лис. – А то у него с франкским наречием проблемы. Ау, дружаня, ты шо сюда, кланяться пришел? – окликнул смуглолицего Лис. – Рассказывай, как дело было.

Крестьянин выпрямился, не смея, однако, поднять глаз на властителя франков, и заговорил:

– Я родом из маленького селения, оно было в горах, я там пас овец, – он рассказывал сбивчивой рваной скороговоркой, пытаясь унять волнение. – Когда пришли они, я был на пастбище. Увидел с горы, как идут. Много, очень много. Все на конях. Наш болярин держал свою дружину наготове, и многие из селения пошли с ним. Они-то к нам не сразу-то примчались. Сперва через всю страну шли. Мы-то, почитай, у моря. К нам-то прежде еще всякие бежали. Ну, как всякие – те, кто выжил. А таких-то, почитай, всего ничего. Эти-то в черных плащах, абары, значит. Всех убивают, кого увидят. А кого не убивают, то в плен берут и к себе уводят. И с нами так случилось. Болярин наш храбрый был и ловкий. Напал с горы, точно снежная лавина сошла. Да только все ни к чему. Абары, будто каменная стена, на его пути встали. Что дальше было – и битвой-то не назвать. Наши мечи против абарских – точно масло против ножа. И кольчуги для них были, как моя рубаха.

В глазах Лиса вспыхнул неподдельный интерес. Он перевел отзвучавшую фразу, делая для себя пометку. Что и говорить, появление здесь, в Париже, абарского кинжала было неприятным сюрпризом. Однако иначе объяснить необычные убийства, похоже, не представлялось возможным.

– Все наши полегли, – со вздохом продолжил свидетель ужасающей бойни. – Все, как один. После схватки абары спешились и пошли себе по полю боя. Как увидят кого из наших, живой, мертвый – все едино. Меч ему в живот втыкают, проворачивают и так кричат – страшно-страшно, аж мороз по коже. Все кусты, все расщелины обшарили. Кто чуть жив укрылся – и тех-то добили. А потом в селение пошли. Стариков, детей – всех резали. Только молодых девок да парней в полон взяли.

– А ты, стало быть, спасся? – выслушав перевод, спросил Дагоберт.

– Да если бы… – не поднимая глаз, с печальным вздохом ответил бедолага. – Как село вырезали да запалили, абары по округе пошли. Не иначе, стадо искали. Оно-то их войску на один зуб пришлось. Я спрятаться пробовал – да куда там, у них точно нюх какой-то. И меня схватили, и все стадо, – несчастный передернулся, живо вспоминая страшный день, – да что стадо – псов и тех сожрали. Даже и не жарили: просто рвали кусками и жрали, точно волки злые. Я лежал себе, ни жив ни мертв, руки за спиной связаны, и все молился, как бы меня самого эти душегубы на прокорм не пустили. Да Бог миловал. К прочим моим односельчанам, тем, что в полон взяли, притащили, а затем повели вглубь страны. Там уже таких, как мы, много собралось. С нами отрядили сотню абаров, и те повели нас куда-то в свои земли.

– Для чего?

– Мне то не ведомо. Про храм что-то говорили. Может, в жертву. И то сказать, пока вели, кормили неплохо и особо не изнуряли. Может потому, что среди абаров тоже многие ранены были. Но я так приметил, что раны у них заживали – не чета нашим, у кого за день, у кого за три. Казалось, вот только-только в плече дыра была, а тут глядишь – едва шрам остался.

– Как же ты спасся? – заинтересованно спросил правитель франков.

– Да, почитай, чудом, – грустно вздохнул пастух. – Мы уже далеко в их земли зашли, когда на тот отряд, что нас вел, какое-то войско напало. Тоже дикие, не приведи Господь. Одежда из волчьих шкур. Неврами прозывались. За полночь набросились. Ни дать, ни взять – стая. Однако абары быстро опомнились, многих убили. И, стало быть, из наших тоже немало. Я под кучу трупов забрался, так до утра и пролежал. А уж перед рассветом абары тех из полона, кто выжил, дальше погнали. Быстро пошли, должно быть, опасались, как бы снова не напали. Только клинки и доспехи пособирали, а остальное все – на корм воронью. А как из виду скрылись, я из-под кучи выполз да и побрел себе. Так до италийских земель и дошел…

– Господин инструктор, – раздался на канале связи голос Карела, – у нас тут покушение.

– Судя по голосу, неудачное. Так шо там стряслось? На кого покушались? На тебя? Или на невинность Брунгильды?

– Не, – отозвался Карел. – Не на меня, на Брунгильду. Все бы вам насмехаться. Я-то ее спас, но вот стрела тут какая-то очень странная.

– Неужели же стрела Амура?

– Этот малый, видать, в нее не промахнулся, – с печальным вздохом хмыкнул Карел. – Но здешние стрелки просто пытались ее убить.

Весть о покушении на сестру майордома и о ранении гостя и соратника молодого кесаря – нурсийского принца Жанта – облетела весь Париж быстрее сороки, не отыскавшей с утра ни единой серебряной ложечки. Радуясь новой теме для пересудов, толпа превратила раскинувшуюся на берегу ярмарку в огромное толковище.

Самые знающие твердили, что близок день Страшного суда, что абары, идущие на италийские земли, – вовсе и не люди, а демоны, исторгнутые адской бездной на погибель рода человеческого. Что противостоять им – занятие бессмысленное. Уж лучше провести оставшиеся месяцы, а может, и дни в молитве и покаянии. Другие словохоты, не отрицая адской природы недавних событий, твердили, что хоть взбесившаяся химера и ожила на страх людям, могучий герцог Нурсии одолел ее в честном бою, и, стало быть, тартарейскую нечисть можно и нужно истреблять во славу Божью, ибо это лишь испытание, посланное христианскому люду. А уж подлый выстрел в герцога и вовсе говорит о том, что враги прокрались в Париж, и след огнем и железом выкорчевать проросшую скверну до того, как она разрастется и захватит столицу.