Корень жизни: Таежные были - Страница 49

Шедший впереди Виктор неожиданно остановился.

— Кабан, — шепнул мне на ухо.

Я увидел совсем недалеко впереди большую темную тушу, недвижно лежащую поперек тропы. Присмотревшись, шепчу Виктору:

— Медведь… спит…

— Верно, медведь. Спит. Что делать будем?

— Понаблюдаем.

Внимательно присмотревшись, мы поняли, что зверь разрыл набитую кормовыми запасами нору бурундука, наелся и тут же заснул, уткнув нос в яму. В подтверждение наших предположений с ближнего кедра процокал ограбленный бурундук. Всем своим видом зверек показывал, насколько он потрясен грабежом, но вместе с тем и рад, что хоть сам остался цел.

Когда бурундук, словно надеясь на нашу подмогу, заверещал, медведь поднял голову и увидел нас. Не полагаясь на свои подслеповатые глаза и подозревая что-то неладное, приподнялся на передних лапах и засопел влажным носом, которому доверяет гораздо больше, чем глазам.

Мы не шевелились. Но слишком малым было расстояние, и медведь учуял нас. Через несколько мгновений треск сучьев под тяжелыми когтистыми лапами поведал о том, с какой скоростью он удирал.

Нору бурундук вырыл под кедром. Добираясь до нее, медведь изрядно потрудился. Он перегрыз и разорвал толстые корни, вывернул многопудовые камни, нагромоздил кучу вырытой земли. В яме лежало немного кедровых орехов, все остальное грабитель сожрал. Мы отошли и присели на валежину.

Бурундук тотчас кинулся к ограбленному жилищу и горестно запричитал. В его плаче слышались обида на грабителя и отчаяние. Но вскоре зверек успокоился и засуетился. Куда-то отлучившись на несколько минут, он вернулся и стал торопливо засовывать орехи за щеки, а раздув их, убежал. Проследив путь бурундука, я нашел его старую нору. О ней зверек, конечно, хорошо помнил и теперь воспользовался ею. Он еще успеет восстановить свои запасы, а значит, будет жить!

Стало совсем светло. Повсюду суетились, уркали и цокали белки, каркали и хрипели кедровики и сойки. У ног мельтешили полевки. Где-то на мари ревели изюбры и кричал напуганный козел. На сопке трещали сучья, должно быть, белогрудый медведь обламывал и сбрасывал вниз ветки кедра с шишками. Понаблюдать за его работой нечасто удается, и мы решили воспользоваться случаем.

Подошли к белогрудому почти вплотную. Он сидел у самой вершины большого кедра и грыз очередную толстую ветку. Внизу их было набросано порядком. Держась одной лапой за ствол, зверь другой, напрягшись, переломил ветку и сбросил ее вниз. Внимательно осмотрев сверху плоды своего труда и удовлетворившись им, топтыгин спустился с дерева и радостно зачавкал.

Мы уже хотели удалиться, как вдруг медведь насторожился, усиленно задвигал носом, засопел. И вот он уже скрылся в кустах, а его место у груды наломанных веток занял подошедший бурый медведь. Эти гангстеры грабят не только бурундуков…

В полдень сидели на поваленном старом кедре, я писал дневник. Виктор переобувался. Вдруг он поднял руку: «Замри!» Я притих и сразу услышал визг поросят в распадке. Через несколько секунд там глухо рюхнул кабан, недовольно взвизгнула чушка. Шум кормящегося табуна постепенно подвигался к нам. И вот над верхушками трав проплыли спины трех больших зверей, а внизу суетились уже крупные, без полос, поросята. Через несколько минут шум табуна затих.

Вечером мы слушали изюбров. Они дружно и азартно ревели с заката солнца почти до полуночи. Потом замолчали. Только один, какой-то неугомонный, своими неистовыми криками еще долго будоражил ночное безмолвие. Я решил утром, чуть свет, пойти с ним на «свидание».

15 сентября. Еще не кончилась ночь, как изюбры снова начали свой «концерт». Голосил и «мой» бык. Я прихватил с собой берестяную трубу для имитации изюбриного рева и двинулся в темень.

Шел тихо, освещая путь фонариком и ежась от утренней прохлады. Именно в такую погоду рев изюбров наиболее азартен, а сами они менее осторожны.

Пройдя с километр по тропе, я пришел к месту, где кричал рогатый жених. Сев на высокий пень, я дунул в берестянку. Получилось что-то похожее на крик изюбра, но бык все-таки откликнулся и двинул, негодуя, в мою сторону. Я замолчал: нужно было дождаться рассвета.

Утро наступало медленно, но мне было нескучно, потому что изюбры сильными голосами перекликались и переругивались, пронизывая предутреннюю темноту.

Было время заняться первоначальными расчетами. Я прикинул на листке дневника направление и расстояние до подающих голос быков. Их было шесть. До самого дальнего — примерно два с половиной километра. Стало быть, на площади в двадцать квадратных километров обитает шесть изюбров-крикунов. В популяциях этого зверя в Сихотэ-Алине на взрослых быков приходится около четверти всего поголовья. Получается, плотность населения в этих местах двенадцать особей на десять квадратных километров… Скучные, но нужные расчеты. Впрочем, кому скучные, а кому интересные. В цифрах иногда можно увидеть даже поэзию.

Было уже совсем светло, когда я замаскировался и изо всей силы дунул в трубу. Изюбр ответил неожиданно близко. Он тут же отрывисто и сердито пробасил еще и еще, и вот я уже слышу стук рогов о ветки и треск сучьев.

Неожиданно бык замер — он ждал соперника. Я тихо промычал в трубу, стукнул несколько раз палкой по кустам (вроде бы рогами), а сам предусмотрительно отполз к толстой липе. И правильно сделал.

Бык попер в мою сторону, как танк. Я отчетливо, совсем рядом, увидел здоровенного, не менее двух центнеров весом, зверя со светлыми боками и темным брюхом, толстой шеей и красивыми большими блестяще-коричневыми рогами. Изюбр тяжело и угрожающе дышал, глаза его налились кровью. Он готов был драться со своим соперником, рыл копытами землю, но, учуяв запах человека, стремглав умчался прочь.

Я решил поискать точок изюбра — место, избранное им для свадебных таинств. Найти его нетрудно по изломанному кустарнику и выбитой до земли площадке. На ней были видны следы и самок, стало быть, «гарем» уже сформировался. Жаль, что не удалось понаблюдать за «семейной» жизнью красавца. Теперь бык угнал своих возлюбленных далеко, и уж вряд ли все они вернутся.

Около полудня я с Юрой пошел на кедровые сопки. Нужно было понаблюдать за белками, попытаться определить размеры приплода, его численность.

В кедрач мы пришли в три часа дня. Было тепло и тихо. На небе ни облачка. Обычно в это время белка отдыхает, но сегодня, казалось, она нарушила свой режим. Этих милых созданий повсюду было множество. Присядешь на пенек и считаешь: вон на том кедре суетится одна, рядом вторая, третья; и на этом тоже, и на следующем; обернешься назад — и там тоже белки. Носятся, шебаршат по стволам кедров, возятся с шишками в кронах, копошатся на земле. С урканьем, цоканьем и молча.

Охотоведу в тайге частенько приходится «работать» с цифрами. Вот и опять считаю, сколько их в радиусе пятидесяти метров: одна, две, три… восемь. Прошел триста метров, и в полосе стометровой ширины увидел двадцать две белки. Замер, дал успокоиться зверькам, снова считаю. И с этого места вижу восемь белочек. Да, многовато: восемь — десять белок на гектаре!

Скопление ли это белок? Конечно. И большое! Но как велика площадь этой концентрации, еще предстоит выяснить. Надо ходить по лесу как можно больше. И мы ходим. Смотрим, записываем…

Считать зверей и птиц — пожалуй, главная, даже святая обязанность охотоведа. Ипостась своего рода. Где, сколько, какие. Оседлые или кочуют. Как меняется плотность населения за последние годы, какой она намечается на ближайшее будущее.

И трудная это обязанность, чуть ли не к каждому птице-зверю свой подход, своя методика учета, конкретное время года его проведения. Лучше всего, легче и точнее выявлять, а то и разгадывать численность животных по «белой тропе», когда на свежих снегах всяк о себе дает знать. Тут главное — не спутать одного с другим и елико возможно точнее определить, на какой площади того или иного конкретно типа угодий, кого и сколько проживает.