Корень жизни: Таежные были - Страница 42
Мне бы по более старому следу идти, да любопытство разобрало: кого скрадывал зверь? Любопытство часто бывает сильнее здравого смысла…
За могучим кедром Пантелеймон опять долго стоял, очевидно осторожно выглядывая из-за него. Выглянул и я. От кедра к кустарнику протянулась длинная борозда взрыхленного до сухих листьев снега — тигр полз. Обрывалась она у старой поваленной липы.
А вот здесь он делает огромные прыжки по набродам кормившихся изюбров. Видно, как они стремительно убегали. Учуяли смертельную опасность вовремя! Погоня длилась недолго: тигр хорошо понимал, что догнать вспугнутого быстроногого изюбра в густом кустарнике не удастся. Лег. Долго смотрел в ту сторону, куда ушла добыча. И лениво повернул назад. Вероятно, на морде у него в то время было написано: нужны вы мне больно!
Интересно, а далеко ли убежали изюбры? Иду по их следам, замеряю длину прыжков: пять, шесть, а то и семь метров. Но скоро они стали короче, затем изюбры остановились… Потоптавшись немного, пробежали трусцой еще немного и снова стали. Можно было бы подумать, что они не боятся своего грозного врага, но их испуг выдавали слишком частые оранжевые пятна на снегу: напуганный зверь часто мочится. Тем не менее страх скоро прошел, и изюбры начали пастись.
Какая разница в повадках волка и тигра! Волк в такой ситуации упорно преследовал бы изюбров до изнеможения, а вот тигр не любит гоняться. В его правилах — взять добычу одним или несколькими прыжками. Лишь иногда он преследует жертву сто — двести и совсем редко четыреста — пятьсот метров. И то если хорошо видит, что настигает ее. Бывают такие благоприятные обстоятельства. Скажем, по снегу глубиной сорок — пятьдесят сантиметров кабанам бежать тяжело, а тигру это еще не помеха, и он догоняет их.
…След вывел на «стрелку» хребта, по которой вилась наторенная звериная тропа. Вправо и влево вниз по склонам местность отлично просматривается. Видны многочисленные наброды и покопки кабанов. Тигр шел медленно, часто осматривался, ложился. Следы его были свежие — знать, я догонял хищника. Мое благодушное настроение сменилось настороженностью. Стараюсь идти тихо, внимательно всматриваясь в лес. И напоминаю себе, что амурский тигр первым на человека не нападает, что в уссурийской тайге за последние полвека погибло всего три человека, да и, как было установлено, они сами виноваты в своей гибели.
Полдень. Очень тихо. Хорошо слышно, как шебаршат по коре деревьев неугомонные поползни, цыкают вездесущие сойки, стучат по трухлявым стволам дятлы. Застыли в оцепенении кедры. Попробуй узнай у них, когда, что и как было…
Издали вижу, что Пантелеймон спустился вниз. Оказывается, тропу недавно пересекли кабаны, и тигр двинулся за ними. Прошел немного, постоял в раздумье и вернулся. Что-то помешало ему — то ли след был не очень свежий, то ли другой план охоты возник. Ага, все ясно! Зверь быстро прошел около двухсот метров по «стрелке» хребта и, сойдя с тропы, стал заходить влево. Значит, хочет обойти кабанов, подкрасться им навстречу!
Это был умный план. Кабаны спустились в густой орешник. Здесь они должны немного покормиться, а затем выйти на противоположный чистый склон распадка. Там их и будет караулить тигр! Так оно и есть. Пантелеймон обошел орешник! Нахожу лежки тигра — первую, вторую, третью… Лежал головой в сторону орешника, маскируясь за валежинами и выворотнями. От последней лежки Пантелеймон отполз на брюхе левее и здесь уже залег основательно. Он несомненно слышал кабанов и был готов к нападению.
Но где же наступила развязка? Вот Пантелеймон направился совсем мелким шагом к опушке орешниковых зарослей. Если кабан задавлен, тигр где-то совсем рядом. Может быть, он уже давно видит меня и слышит, а я до звона в ушах безрезультатно пытаюсь что-то уловить…
Хотел было войти в орешник по следам тигра, но в моем положении не стоило лишний раз судьбу испытывать. Двинулся в обход зарослей. И всего через полторы сотни метров увидел совершенно свежие отпечатки тигриных лап! Рядом — размашистые следы двух кабанов, но тигр шел явно не за ними. Он уходил от меня! Зверь, стало быть, давно почуял человека, наблюдал, а когда понял, что интересуются именно им, ушел.
Что же случилось в орешнике? Выяснить это было нетрудно. Крупная чушка подошла к затаившемуся врагу метров на десять и была настигнута им в два прыжка. Страшным ударом лапы был переломлен хребет, а горло почти до позвоночника разорвано. Чушка была еще теплой. Безжизненные глаза ее уставились в небо. Тигр успел оттащить добычу под наклонившийся старый дуб, вспорол острыми как ножи когтями брюхо, вытащил кишки и отшвырнул их подальше от туши. Внутренности и брюшина еще дымились на морозе.
Помешал я тигру! И ведь ушел же он при виде человека! А вот если бы на его месте был медведь, то несдобровать бы мне. Решительно защищает топтыгин свою добычу и даже человеку редко уступает ее без боя.
Ну что ж, хватит дразнить зверя. Зная, что у тигра не убудет, положил в рюкзак свиную печень. По борозде, проложенной кабанами, поднимаюсь на «стрелку» хребта, где был час назад. Твердо решаю идти дальше только старым следом. Но что это? Моей тропой по «стрелке» уже успел пройти тигр! Значит, он мною тоже интересуется и не очень-то меня боится. Дохожу до того места, где вслед за тигром сошел с тропы влево, и вздыхаю облегченно: Пантелеймон пошел в аккурат за мной в обход орешника. Пусть идет! Через несколько часов, убедившись, что я удалился восвояси, он вернется и приступит к трапезе. Рядом с этой чушкой он проживет дня три-четыре, а тем временем я уйду далеко. Всего доброго тебе, Пантелеймон! Не сердись на меня! Я не желал тебе зла!
Наскоро вскипятив чай, скудно подкрепился и продолжил путь. По «стрелке» хребта старый след тигра вел меня еще около километра, потом резко свернул влево, к реке. Вывел на проселочную дорогу в пяти километрах от зимовья, где я ночевал последний раз, и некоторое время продолжался по ней.
Солнце клонилось к закату, пора подумать и о ночлеге. Тигр от устья ключа Шакилова пошел по речке Свекровкина, в двух километрах отсюда находилось зимовье. Когда-то я жил в нем. Сейчас оно оказалось очень кстати.
Тропинка к зимовью едва заметна, но по ней несколько раз, уже по снегу, проходили охотники, и через полчаса я был дома. Зимовье стояло у кедра-великана. Построили его всего год назад, вокруг валялась почернелая щепа. Небольшая поленница сухих дров, сваленный сырой ясень с лежащей возле него пилой как бы говорили: хочешь ночевать — заготовь дров. Сварил ужин, привел в порядок дневник. Шагомер отсчитал 18500 шагов. Немного сегодня пройдено — около двенадцати километров, в том числе десять по следу тигра.
Пламя свечи, мечущееся под струями воздуха, швыряло на стены и потолок избушки беспокойные тени. От печки шел пар, а от стен и плохо застекленного окна тянуло холодом. В ворохе травы, брошенной на грубо сколоченные нары, суетилась пухлая кургузая полевка. При малейшем моем движении она замирала, тревожно и пристально изучая меня. На стол, сбитый из расколотых чурок, влезла другая полевка и зашмыгала между высохших кусков хлеба, закопченной посуды, пачек махорки, коробок с патронами и порохом. Поднявшись на задних лапках, она осмотрела и обнюхала мешок с продуктами, а потом, убедившись, что нового на столе ничего нет, начала собирать хлебные крошки. Я смотрел на нее и думал, что целыми днями охотники мерзнут в лесных чащобах, на ночь же идут в эти мрачные, неприветливые зимовья, где для них никто не нарубит дров, всю ночь нужно поддерживать тепло.
Выспаться не удалось. Мышей и полевок была тьма. Они беспрестанно сновали по столу, нарам, бесцеремонно лазили по мне, забирались в волосы, за ворот. Уже к полуночи я взвинтился и с нетерпением ждал рассвета. И когда восток посветлел лишь чуть-чуть, был уже в пути. Хоть к черту на кулички, лишь бы подальше от этого мышиного дома!
Ночью, пока я воевал с полевками, на моей вчерашней тропе оставили отпечатки копыт несколько изюбров, а всего в четырехстах метрах от зимовья прошел большой табун кабанов — быстро, не останавливаясь на кормежку. Шли как раз с той стороны, где вчера охотился тигр. Если они проходили невдалеке от Пантелеймона, тот вполне мог напасть на них и свалить еще одну-две чушки. Хищник!