Корейский для начинающих (СИ) - Страница 59

— Выпить, мне надо срочно выпить, — глотая слёзы, попросила меня налить макколи она, совершенно не осознавая, насколько мы испугались.

— Да что ж такое, Даша, немедленно говори, что случилось! — строго выпалила Гюнай, не выдержав тяжелого молчания.

— Я дура, я такая дура! — взвыла Даша в ответ и спрятала лицо в ладонях. — О, Господи…

— Даша!

— Я его поцеловала в такси на прощание, в губы… — поведала она тихо, а мы все синхронно вопросительно взглянули на начавшую хихикать Ксю.

— А… он? — осторожно поинтересовалась я, чувствуя, как и у самой поневоле бегут мурашки по телу. — Этот козёл тебя отверг? — взбычилась я, сжимая кулаки и обещая Иль Хэ все муки ада при завтрашней встрече.

Но я заметила, как неловко, точно не решаясь, Даша замотала головой из стороны в сторону.

— Он… ответил на поцелуй, — и она разрыдалась пуще прежнего, а мы впали в ступор, но быстро заржали.

— И правда дура, — с облегчением выдохнула я, смеясь. — Ты чего ревешь белугой?

— Она в шоке, — обратила внимание Ксюша, — и я тоже была, пришлось отвернуться и попросить таксиста поменять музыку, чтобы отвлечь его.

— Дашка! — заорала я на всю улицу, позабыв о том, что, в общем-то, была ночь и в общежитие все спали. — Ты такая прелесть!

Я бросилась Гюнай наперерез обнимать подругу и в итоге в эту суету вовлеклись даже Марина со Светой, которые в последние дни стали определенно с нами ближе. За поздравлениями с победой и обретенным счастьем мы и сами заревели все вместе.

— Блин, я из-за вас такой плаксой стала! — утирая слёзы, посетовала я. — Девочки мои дорогие, как же мы будем без нашей комнаты? Без нашего срача и развешанных лифчиков?

— Без клопов, — тоненько заныла Гюнай.

— Без тёть Марины, выгуливающей туалетную бумагу… — поддержала Ксюша.

— Без посиделок в туалете и криков ачжощи, — посетовала Света, и мы завыли сильнее, прижимаясь друг к другу.

Далее пошли громогласные тосты за любовь и дружбу, а также привычный литрбол, в ходе которого двое проигравших участниц пили на брудершафт, до дна и звонко чмокали друг друга в губы.

— Аня, что ты творишь? — завопила Гюнай, унося ноги, из-за того, что я попыталась сделать вид, что целую её «по-настоящему» под всеобщий хохот. — Мои губы не для тебя предназначаются!

— Давай я лишу твой рот невинности? — хохотала я.

— Сумасшедшая!

Далее вышло так, что проиграла снова я и на этот раз Чон Мин.

— Аня, ты её хоть не порти! — возмутилась Гюнай, но каково было моё удивление, когда Чон Мин, наклонившись ко мне, запечатлела на моих губах невинный, но долгий поцелуй, потешаясь над раскрывшими рты подругами.

Даша, Света и Марина уже выбыли из игры, а мы продолжали пить с Чон Мин.

— Ого, да ты стала пить как я! — гордо заявила я, прижимая девчушку к себе.

— Я — маленькая Аня! — воскликнула та и залпом осушила ещё один стакан макколи, мило крякнув в кулачок.

— О… — я раскраснелась от такой чести. — Теперь у меня есть личный Мини Ми, как у доктора Зло из фильма об Остине Пауэрсе.

— Ань, а почему ты не с Юн Соном? — внезапно спросила Гюнай, заставив меня вернуться в тревожные мысли.

— Думаю, он очень занят, — отрешенно бросила я, но полезла в сумку за телефоном, чтобы на всякий случай проверить.

Тишина…

— Не расстраивайся, — тут же поддержала Даша, увидев моё кислое лицо, — ты сама говорила, что у него проблемы.

— Постараюсь.

— О, Нам Юн оппа в Какао токе, — внезапно сказала Чон Мин, роясь в своей мобиле. — Онни, хочешь что-то написать?

— Нафига? — бросила я. — Гы ттонг намчжа*…

— Что? — захихикала Чон Мин, и я попыталась объяснить, что попробовала перевести на корейский русское ругательство «говнюк». — Боже, ты что, отправила ему это? — я в ужасе взглянула на диалоговое окно, в котором Чон Мин написала обзывательство и добавила смайлик в виде достоверного завитка. — Аня, смотри! — она ещё раз кликнула по смайлам и мы уже вместе ржали над завитком во весь экран, посланным в следующем сообщении…

В итоге мы легли спать под утро, и, проснувшись уже сильно засветло, я едва не родила ежа против шерсти: по моей подушке распластались чьи-то длинные чёрные патлы в лучших традициях азиатских ужастиков. К счастью, это была всего лишь сладко спящая Чон Мин, которая обвилась вокруг меня подобно милой обезьянке.

— Твою мать, чуть кони не двинула! — возмутилась я, а она лишь сладко потянулась и, отпустив меня, перевалилась на другой бок.

— Ты чего? — сонно спросила Даша.

— Чего-чего, у меня Садако в постели!

— Кто? — на этот раз откликнулась Гюнай, чей милый храп прекратился из-за моего возгласа.

— Мёртвая японская девочка из фильма «Звонок»,— пояснила я, тыкая пальцем в макушку Чон Мин.

— Ахахахаах, описилась от страха?

— А-то, откуда она тут вообще взялась? — спросила я, стараясь выудить из памяти хоть что-то.

Девочки заржали всё ещё не очень трезво.

— Ты сама её не отпустила, просто подняла на руки и закинула на свою кровать, сказав, что если она посмеет спуститься, то ты её пристрелишь!

— Ты такая дебилка, когда пьяная, — открыла мне страшную правду Даша, чья груда одеяла сотрясалась от смеха.

В комнату постучали и через мгновение к нам всунулась голова Ан сонсеним; голова сообщила, что через час общий сбор внизу, мы снова едем в Пусанскую школу и затем идем на прощальный обед с профессором Хонгом, еще голова добавила, что у нас в комнате можно топор вешать. Понять, что у меня жестокое похмелье помог спуск по лестнице с кровати, в качестве реанимирующих мер помогли две таблетки аспирина и почти литр воды. Похоже, вчера мы лихо переборщили, Чон Мин же, несмотря на свой бараний вес, проснулась бодренькая и уже носилась по нашей комнате в поисках телефона, сумочки и своего кулона, по совместительству сухих духов, который неделю назад подарил ей её отец.

— Чёрт, мы вчера Нам Юну написали, что он говнюк, — вспомнила я и заржала на всю комнату, не в силах справиться с физической слабостью и, видимо, подступающим слабоумием.

— Вы с Чон Мин вчера были самые пьяные.

— Я — мини Аня! — вспомнила та, подлетев ко мне и заключив в крепкие объятия.

Едва волоча ноги, я поплелась в душ и нашла в себе силы помыться, а потом привести себя в порядок. Красные глаза спрятались за тёмными стёклами очков, хотя на улице не было и намёка на солнце. Тряску в автобусе я пережила с большим трудом, и уже в Пусанской школе пришлось умыть лицо в туалете; руки сильно дрожали, а мозг не хотел нормально работать. Едва не уснув головой на столе в ожидании Хонг гёсунима, я осушила стакана три воды, заботливо принесенной Ксюшей, и была даже не в состоянии шутить, лишь углубилась в тревожные мысли о Юн Соне, который так и не объявился. Профессор пришел к нам с пухлым бумажным пакетом, в котором оказалась распечатанная раскадровка новостей с нашим участием. Нам досталось по несколько фотографий не очень хорошего качества, но ставших отличными воспоминаниями об отдыхе. Далее мы спустились в столовку где-то на четвертом этаже, где был шведский стол с традиционной кухней.

— Даш, смотри, асфальтоукладчики гудрон забыли! — заржала я, открыв крышку кастрюли, где доверху была налита какая-то тёмно-серая жижа. — Хочешь попробовать?

Она скривилась в отвращении и опасливо потыкала гадость поварешкой, словно боялась, что оттуда вылезет какая-то глазастая дрянь. Как пояснила нам Ан сонсеним, то был суп из какой-то крупы, который она сама, впрочем, тоже не стала есть. К нам подоспела старшая Ан сонсеним с Майей, в руках которых были объемистые желтые и розовые клеенчатые челночные сумки с изображением японского мишки Рилаккума, которые по одной раздали нам. Мы обалдели, но это снова были подарки и сухой паёк в дорогу виде чипсов, бич-пакетов и пирожных чоко-пай. Помимо сухого пайка в каждой сумке были аккуратно завернутые в золотую подарочную бумагу разнокалиберные коробки, аж четыре штуки.

— Так неудобно, — сказала сидящая рядом со мной тёть Марина.