Корабль Роботов. Ветви Большого Дома. Солнечный Ветер (сборник) - Страница 57

Не могу твердо сказать, чем я занимался в ожидании, просто ждал.

Около восьми заявился Лесик. Как всегда, немного потрепанный, взбудораженный, разрумянившийся. И с порога начал докладывать мне, кого и на кого он сегодня променял.

— Держи, — горделиво сказал он и сунул мне в руки какой — то том, любовно облеченный в дорогую кожаную обложку. — На Семенова Стругацких выменял, свежих.

— Продешевил, — донеслось из угла зала, где за столом сейчас работал Ровин. — Одного на двух обменял.

— А этот хмырь что тут делает?! — возмущенно спросил Лесик.

— Программу правит, — ответил я и взмолился: — Мужики, давайте сегодня без лая?..

Лесик хотел что — то сказать, но я его опередил:

— Если вы будете себя хорошо вести, я такую вам фантастику покажу, что уж точно — ни в сказке сказать, ни пером описать.

— Видеокассету достал, что ли? — недоверчиво спросил Лесик. — Так это… Видик — то закрыт в кабинете у шефа.

— Терпеть можешь?..

— После пива нет, — весело осклабившись, сказал Андрей.

— А ведь у него точно что — то есть, — добавил Виктор, подойдя к нам. — Он сегодня весь день чумной какой — то. И домой не ходил… Выкладывай! — потребовал он.

— Рано еще, — неумолимо отрезал я. — И, кроме того, вы должны на сегодня подписать перемирие.

— Да на черта он мне нужен! — вставил заинтригованный Лесик. Его любопытство всегда разгоралось сразу. Виктор ответил только после паузы:

— Согласен. Показывай.

— Сказал же — потерпите. — Я посмотрел на часы: — Хотя бы еще с полчасика.

Виктор и Андрей на редкость дружно вздохнули и разошлись по своим местам. Ровин снова уселся править программу, а Лесик, попросив, чтобы я его обязательно разбудил, если он уснет, пошел к стеллажам, расстелил поролон и долго, кряхтя и вздыхая, забирался на стеллаж, ворочался, устраиваясь на своем лежбище.

И вот наконец я приступил. Для начала поиграл в компьютерные игры. Результаты были неважные: у меня дрожали пальцы, и я не мог заставить себя сосредоточиться на игре. Разыграл войну с марсианами. Только после третьей попытки мне удалось сделать так, чтобы последний защитник Земли сбил последнего марсианина. И когда человечек запрыгал на экране, я непослушными пальцами набрал на клавиатуре команду вывода информации на три дисплея. И сразу же на месте человечка появились выкройки…

— Мужики, — громко позвал я, — в кучу!

Лесик с грохотом свалился со стеллажа, семенящей, торопливой походкой подошел ко мне. Я показал ему на кресло перед дисплеем, который стоял слева от меня. Лесик сел, стал смотреть на экран.

— Ну и что? — спросил он через некоторое время с разочарованием. — Что смотреть — то?

— Разумеется, не секс. Секса у нас в стране не имеется, — уколол его Виктор. Он сел за правый дисплей.

— А вы смотрите и не отвлекайтесь. Я сейчас на минутку выйду, мне нужно кое — что посмотреть, а вы внимательнее наблюдайте.

Конечно же, они подумали, будто я пошел к периферийным устройствам машины, чтобы оттуда ввести то, чем я играю на их доверчивости. На самом же деле меня интересовали только показания на щите энергораспределителя.

Как — то моя бабушка сказала мне, что мужчины взрослеют только к старости, когда уже не могут проказить — здоровье не позволяет. Что ж, она, по — моему, права. И Лесик, и Ровии, если не увидят того, свидетелем чему прошлой ночью стал я, решат просто, что я пошутил. Ну, пожурят, поругают, и только…

А заводик работал на полную катушку.

Я вернулся в зал. Они даже не обернулись на мои шаги. И когда я подошел к ним ближе, то сразу понял, что они уже где — то в бесконечности. А все три экрана были черны, слепы. И такие же слепые взгляды были у Андрея с Виктором. Я потрогал Лесика за плечо — он не отозвался. Лицо у него было совершенно отрешенное; глаза недвижны, ни один мускул не живет. Тогда я ущипнул Андрея за руку — не отозвался он и на боль. И пульса на его руке мне не удалось нащупать. Неужели и я вчера был в таком анабиозном состоянии?

А Виктор смотрел на пустой экран с удивлением на лице. Глаза округлившиеся, немигающие. Видно, в этом состоянии машина вырвала его из действительности.

Но как быстро прогрессировала машина! Я отсутствовал в зале всего минут пять, а она уже так зачаровала людей, что они выключились от всего.

Тихонько звякнул зуммер перегрузки, зажегся красный транспарантик на панели машины. И я испугался…

Днем я подготовил сигнализацию к отключению, и сейчас мне только оставалось отключить защиту машины — всего отжать несколько кнопок. Но я испугался. Я же понятия не имел, что машина сможет сделать с людьми. Ведь вчера она отключилась, и уже потом, когда приходил в себя, я задал ей останов. Вчера мне удалось вырваться из мира одиночества. А что будет сегодня, когда я продлю агонию бесконечности для Виктора и Андрея? Машина может выйти из строя от перегрузки, но полностью же не выгорит. А люди? Что станет с ними? Ведь одиночество и смерть — они же так близки.

Странно, что это открыла мне машина…

А вдруг в ней и есть та самая душа, в существование которой я никогда не верил; может, я уподоблялся мяснику, оценивающему животное на сортность филейных частей и вырезок? И я потрошил душу на нервные волокна и нейроны, на реакцию и психику, не замечая, что она — нечто цельное, невозможное в частях, неотсекаемое без боли и утрат единство?..

Я без сожаления рванул пломбу на блоке автоматики, отключил защиту…

Может, я уже становился машиной, что так тверда была моя уверенность в правоте? Ведь я не остановился на середине, я решил? Решил, отбросив все свои сомнения, хотя и знал, что не имею права, что машина может выйти из строя, и она должна наверняка сгореть, потому что я не видел ни процента шанса ей остаться невредимой — таковы законы электроники. И все же я отключил защиту.

В этом моем поступке не было воли разума…

И такая неожиданная боль ворвалась в голову, будто взорвался в ней мозг — это, наверное, столкнулись в бою мои сомнения, — и откуда — то издалека до меня донесся чей — то сдавленный стон. Я обернулся к людям и ужаснулся, увидев, какие мучения крутили их. Лесик словно пытался спрятать свою голову в плечи; сильная дрожь била его, с таким усилием он вжимался в себя. А Виктор рвал галстук, душивший его; шея вздулась, резко обозначились жилы. Он будто боролся с собой, не пускал себя в экран: руками с силой давил на грудь.

Я рванулся к ним. И во мне тоже боролось что — то непонятное. Я чувствую, что бегу к Лесику и Ровину, и в то же время движения мои — как через усилия — судорожные и медленные — медленные. Когда я все же добрался до Андрея, то вдруг понял, что не смогу отключить его дисплея: руки не слушались меня, я не мог разжать кулаков. И тогда я кулаком ударил по выключателю. Но что значит — ударил?..

Медленно падал кулак на панель дисплея, и когда я коснулся им клавиши выключателя, подумал, что у меня не хватит усилия нажать. Но очень удивился, видя, как мой кулак не только с хрустом вдавил выключатель в панель, а продолжал движение, и под его усилием проминался металл. И когда я так же медленно убрал руку, то увидел обширную вмятину на панели.

Потом я так же в судорогах «бежал» к Виктору…

Снова существовали они отдельно — тело и мысль. Тело не подчинялось, а мысль объясняла, что это кажущееся; что я действительно бежал, что бил со всей силы по выключателям, крушил, ломал их, вот только мозг работал гораздо быстрее, чем обычно. Что в пиковых ситуациях так бывает. Бывает, что инстинкт снимает некий предохранитель, сдерживающий до определенного порога твое мышление, убирает шоры с глаз, дает в мышцы огромную силу… И тогда… Женщина поднимает легко автомобиль, под который попал ее ребенок, кто — то в панике перемахивает трехметровый забор, третий уклоняется от пули. А Болдинская осень? А композитор, в одно мгновение увидевший свое будущее произведение?..

Об этом я думал, долго падая на пол.

6

И только я коснулся рукой пола, как в это мгновение все стало на свои места, мышление и тело вернулись в свою временную согласованность — я только и успел чертыхнуться, больно ударившись локтем. Я будто вернулся в действительность, и мысли мои стали снова отчетливыми. «Нужно проверить машину», — подумал я и, поднявшись с пола, обошел сидящих перед дисплеями Лесика и Ровина, — все еще пребывающих в трансе, но уж без мучений на лицах, сейчас каких — то сонных, — приблизился к блокам защиты машины, включил сигнализацию.