Корабль призраков - Страница 16
– Просыпайся! – Я была неумолима.
– Да что такое?!
– Продирай глаза!
– Садистка! Гадина! Приедем – накатаю на тебя жалобу в Союз кинематографистов. И самому Никите Михалкову.
– Лучше Стивену Спилбергу. Ну!
– Да что случилось-то? – Вадик наконец оторвал голову от подушки.
– Ты храпишь. Причем невыносимо. Предупреждать нужно! А еще собираешься с поп-певичкой переспать. Да она тебя через полчаса такой какофонии выкинет. Если бы знала заранее, взяла бы с собой резиновую игрушку, какую-нибудь уточку, чтобы под носом тебе крякать. – Это была чудовищная напраслина, Вадик и не думал храпеть, но я достигла цели: незаслуженная обида заставила его окончательно проснуться и сесть в кровати.
– Сволочь, – сказал он примирительно. – Зачем я только ввязался в эту авантюру? Прешься через всю страну, выслушиваешь всякую лабуду, снимаешь какие-то трупы вместо суровых красот мирового океана… А тебя же еще обвиняют в том, что ты храпишь. Сука!
– Ладно, не сердись, все равно скоро вставать пора… Слушай, Вадик, что ты знаешь о Распопове?
– О губернаторе, что ли? – уточнил Вадик.
– Ну да.
– Да ничего не знаю. Видел пару раз в «Парламентском часе», этот чинуша ведь в Совете Федераций заседает…
– И все?
– Я, милая, за политической ситуацией в стране не слежу. Мне, знаешь, своих проблем хватает. Так что извини.
– Извиняю, – вздохнула я и снова улеглась в койку.
Да, дружочек Вадик Лебедев, пользы от тебя, как от козла молока. Да и никто мне не поможет, если разобраться. Никто не поможет, некому довериться. Да и что я смогу объяснить, если даже кто-то и захочет меня выслушать? Что слышала какой-то разговор, после которого старпома не стало. Только и всего. Никому не нужна насильственная смерть. Никому нельзя доверять: собственная жизнь ожесточила меня, она внедрила в мое хрупкое сознание эту мысль. Друг всегда может оказаться врагом и хранить под ложем любви нож для колки льда… Типичный голливудский стереотип, но кто сказал, что стереотип не есть истина?.. Пожалуй, по большому счету, из всех пассажиров «Эскалибура» я с легким сердцем могу довериться только Карпику.
Эта мысль так развеселила меня, что я рассмеялась.
– Ты чего? – тотчас же откликнулся Вадик. Он так больше и не заснул.
– Ничего. Просто так.
– Вспомнила веселенькую ночь?
– Да нет…
– Ну, а губернатор зачем тебе понадобился? Хочешь шашни завести, пока суд да дело? Заарканить сановного старичка? Чтобы он снял со своей лапы часы «Картье» и преподнес тебе за мастерское владение позой «Рыбы соединяют глаза». Знаешь такую?
– Понятия не имею.
– Литературу нужно изучать.
– Это какую же?
– «Китайский эрос», например.
– Ты, я смотрю, большой теоретик… Вообще-то, я не рассматривала старичка-губернатора в контексте рыбы, но ты натолкнул меня на мысль…
– Значит, действуй, Маня!
– Приму к сведению, дорогуша…
…Завтрак прошел тревожно. Ничего другого и не следовало ожидать. Все пассажиры оказались в курсе произошедшего ночью: известие о смерти старпома, который еще вчера за ужином, как ни в чем не бывало, восседал за столиком командного состава, распространилась с невероятной скоростью. Огонь в саванне во время Великой Суши, ничего не скажешь. Уже ставший традиционным Шопен в исполнении Владимира Горовица лишь подчеркивал скорбь момента. Изысканное и строгое фортепиано, ничего лишнего. Никто так и не оценил по достоинству шепердспай – запеканку, широко разрекламированную невидимым коком еще за ужином.
Ужин был вчера. А этой ночью многое изменилось. И все взгляды были прикованы к столу, за которым обычно сидел старпом. Но – никаких комментариев, чопорная английская сдержанность, только Аника, по-свойски чмокнув меня в щеку, сделала трагические глаза: тяжелое несчастье! («Ун грав ассидент, ви?») Я с трудом удержалась, чтобы не ответить ей: «Ле манифик!»
Вторым по популярности объектом после стула старпома стала несовершеннолетняя Карпик. Все чрезвычайно боялись, что известие о смерти одного из членов экипажа травмирует девочку: до сих пор никто не знал, в курсе ли происшедшего банкир и его дочь.
Мне же не удалось переговорить с Валерием Адамовичем до завтрака: мы с Вадиком явились уже после того, как Сокольников и Карпик заняли свои места.
На протяжении всего завтрака в кают-компании царила тягостная тишина. Разговаривать на посторонние и легкие темы, типа морской болезни и предстоящей охоты на тюленей не хотелось. Карпик, как всегда, ела отвратительно, ковырялась в запеканке, как курица, и ни на кого не поднимала глаза. Но за молоком (специально для дочери Сокольников заказал кипяченое молоко, и Карпик, мужественно морщась, размазала пенки по краям тарелки с недоеденной запеканкой) она наконец-то решилась.
– Интересно, папа, почему такая тишина? – на всю кают-компанию спросила Карпик. Ее голос прозвучал так неожиданно громко, что впечатлительная Аника уронила на пол вилку.
– Ты же знаешь, Карпик, – едва прошелестел в ответ отец, – когда я ем, я глух и нем.
– Да, я в курсе… А тебе нравятся молочные пенки, Ева?
– Терпеть их не могу, – совершенно искренне сказала я.
– Я тоже. Папа, а почему сегодня не все завтракают?
Тишина в кают-компании стала еще более зловещей, и все головы повернулись к нашему столику.
– В каком смысле – «не все»?
– Тот дядя, который сидел рядом с капитаном…
Вот оно, начинается! При всем своем уме Карпик еще ребенок, и неизвестно, как она отреагирует на известие о смерти старпома. И отреагирует ли вообще… У детей и смерти свои особые отношения, и лучше в них не влезать.
– Какой, деточка? – фальшивым голосом спросил банкир. Конечно же, он все знал. Знал и ничего не сказал своей дочери.
– Который умер сегодня ночью, – почти пропела Карпик и залпом выпила молоко. Мне стало не по себе. Вот тебе и ранимая душа. – Хочу еще молока… Только без пенок, пожалуйста.
– Откуда ты знаешь? – не выдержав, спросила я.
– А мне Макс сказал.
– Кто такой Макс? – взволновался отец.
– Макс – это рефмеханик, – пояснила Карпик.
– Кто?
– Человек, который отвечает за холодильные камеры, папочка.
– Лариса! Я же просил тебя не лазать по кораблю. Какие-то рефмеханики… Когда ты только успеваешь… – Сокольников выразительно посмотрел на меня: я, и только я должна присматривать за Карпиком, а никакие не человеки, отвечающие за холодильные камеры.
– Хорошо, папочка. – Карпик наклонила голову и только теперь я впервые заметила, какой крутой у нее лоб, с таким лбом не соскучишься…
– Я очень тебя прошу…
– Хорошо, папочка. Я буду сидеть в нашей каюте и с утра до вечера читать «Овода», которого ты мне сунул в рюкзак.
– Очень достойная книга, – вяло защищался отец.
– Тебе нравится «Овод», Ева? – снова обратилась ко мне Карпик.
– Я его даже до конца не дочитала. – И снова я была искренней. А Карпик нравилась мне все больше и больше.
– Вот видишь, папочка, не все разделяют твои литературные пристрастия…
Между тем, обстановка в кают-компании несколько разрядилась: Карпик была последней, кто узнал о смерти старпома. Или не последней?.. Во всяком случае, о случившемся несчастье были оповещены все. Никаких истерик, никакой паники. Милые люди.
Милые и сдержанные.
После завтрака все, проспавшие ночные события в машинном отделении, собрались в бильярдной, и Антон ввел их в курс дела. А также ознакомил с планами на ближайшее будущее: покойник на борту – скверный знак, так что особенно мнительные, верящие в полтергейст, духов моря и «Летучего Голландца» могут улететь вертолетом, который ожидается к вечеру. Все остальные продолжают путешествие. Мне не очень хотелось переживать эти события еще раз, и потому, прихватив с собой два одеяла из каюты, я устроилась в шезлонге на верхней палубе. Укутавшись одеялами до самого подбородка и подставив соленому ветру лицо, я в шею выгнала из головы все мысли и решила наслаждаться видом сурового моря. К черту все, он был пьян, он оступился, а если даже и нет – какое мне дело? Я никого не собираюсь шантажировать, следовательно, никакая опасность мне не угрожает.