Коплан возвращается издалека - Страница 20

Фондан зажег наконец сигарету, отвернулся от покидающей бар троицы, извлек бумажник и выложил на блюдце деньги за выпитый виски.

Снаружи, в нескольких метрах от подъезда, за рулем «фиата» терпеливо восседал Коплан. Увидев, как Кониатис в сопровождении блондина и лысого толстяка садятся в такси, доставившее немцев к отелю за несколько минут до этого, он выжал сцепление.

Десять минут спустя, бранясь от ярости и досады, он был вынужден капитулировать. Угодив на пьяцца Барберини в пробку и будучи не в силах разъехаться с автобусом, он бессильно наблюдал, как исчезает из виду такси, водитель которого оказался хорошим знатоком тонкостей римского движения.

Сконфуженный, Коплан возвратился на виа Кавур, запер «фиат» и вернулся в свой отель. Поднявшись в номер, он позвонил Фондану, снявшему номер в «Атлантико», на той же улице, в двух шагах от «Континенталя». Фондан воспринял неудачу своего шефа с юмором.

— Не расстраивайтесь, дружище, — посоветовал он, — если вы не встретили того, кого ожидали, то еще не все потеряно. Рано или поздно встреча состоится, уж поверьте мне. Подумаешь, недоразумение. Я знаю, о ком речь, и могу вас уверить, что обещание будет выполнено.

— Что ж, полагаюсь на вас, — облегченно ответил Коплан.

На следующий день, горя желанием продолжить наблюдение, Коплан и его напарник по очереди охраняли подступы к «Массимо д'Азеглио». Им было известно от Моник, что у Кониатиса на руках имеется билет на рейс Рим — Женева компании «Свисс-Эр». Самолет должен был подняться в воздух в 18.20.

Кониатис вышел из отеля лишь незадолго до полудня. Беззаботно покуривая, он постоял немного в одном пиджаке и с незанятыми руками у подъезда, задрав голову к лазурным небесам, где сияло более ласковое, нежели накануне, солнце, после чего решил двинуться пешком в сторону Санта-Мария Маджоре.

Фондан, сидевший рядом с Копланом в «фиате», прошептал:

— Такое впечатление, что он просто прогуливается для моциона. Уж больно он расслабился — не то, что вчера.

— Это точно. Наверняка обделал все делишки.

— Сажусь ему на хвост?

— Са… — Коплан не договорил.

— За этой машиной нам. пожалуй, не угнаться, — встревоженно проговорил Фондан.

Они переглянулись и вновь впились глазами в удаляющуюся фигуру Кониатиса. В 15 метрах от него субъект в плаще, здоровяк с черной, как смоль, шевелюрой, выскочил из «порше» и пустился за ним.

— Давай! — скомандовал Коплан. — Но поосторожнее, вдруг этого типчика кто-нибудь прикрывает.

Фондан грациозно выпорхнул из «фиата».

Через три четверти часа Кониатис вернулся в отель. Фондан появился через несколько минут и рухнул на сиденье.

— Все верно, — сообщил он. — Детина в плаще не отлипал от Кониатиса, и в слежке он большой мастер. Но толку от беготни не было никакого, так как Кониатис ни с кем не встречался. Прошелся, и все.

Ну и дела! — отозвался Коплан. Он завел мотор и отъехал от тротуара.

— Вас не беспокоит то обстоятельство, что Кониатисом интересуемся не мы одни?

— Еще как беспокоит! — ответил Коплан.

— Почему?

— А потому, что в свете этого задача Моник Фаллэн меняется принципиальным образом. Легкое задание, которое шеф представлял себе как тренировочную пробежку, вполне может обернуться очень скверной историей.

— Все, что я могу сказать. — молвил Фондан. — так это то, что человек в плаще — подлинный профессионал.

Минуло три дня. Старик вызвал Коплана, чтобы сообщить ему, что субъекты, сфотографированные Фонданом в Риме, опознаны. Демонстрируя карточки, недавно заполненные в архиве, он пояснил:

— Высокий блондин зовется Вернером Мюкером. 32 года, торговый атташе ФРГ в Риме. Дипломат новой выучки, известен приверженностью европейскому единству. В Бонне его считают технократом с блестящим будущим… Второй немец, мощный лысый толстяк, — гораздо более важная фигура. Его зовут Хайнц фон Леммер, 64 года, гамбургский банкир. И не просто банкир, а президент ДБВ.

— Что это за ДБВ?

— Ассоциация крупных немецких банков. Иными словами, этот человек — в каком-то роде живое воплощение мощи Западной Германии. Вы, надеюсь, знаете, что это означает?

— Черт возьми! Ну и приятели у Кониатиса! Теперь ясно, почему он заискивал перед этой горой золота!

— Но при всем том, — продолжал Старик, — опознание этих двоих ни к чему нас не приводит. Мы так ничего и не узнали о загадочных махинациях, проводимых Кониатисом. Наоборот, их таинственность только усугубилась. С тех пор, как мы занялись этим делом, мы установили шесть имен: четырех немцев из ФРГ, одного из ГДР, одного югослава. С другой стороны, визит Кониатиса в римское отделение Федеративного бюро промышленности Югославии как будто подтверждает, что Югославии принадлежит какая-то роль в его операциях… Лично я никак не возьму в толк, что можно из всего этого извлечь.

— Нам определенно недостает ключевого звена, — согласился Франсис, погруженный в раздумья. — Возможно, его добудет для нас Моник.

Да, поговорим теперь о ней. История со слежкой настораживает, не отрицаю. Но не пойму, с чего это вы пытаетесь драматизировать ситуацию. В конце концов тот ловкач, что увязался за Кониатисом в Риме, может быть, всего-навсего агент боннской службы безопасности. Такая значительная фигура, как Хайнц фон Леммер, вполне может возить ангелов-хранителей в своем багаже.

— Гипотеза, не лишенная оснований, — признал Коплан без чрезмерного энтузиазма.

— Вы не слишком в этом уверены.

— Хотелось бы просто отметить, что вы избрали наиболее оптимистический из всех возможных вариантов.

— Что же не дает вам покоя? — прикрикнул Старик.

— Мой принцип смотреть проблеме прямо в лицо, — отрезал Коплан. — Мы уверены, что Кониатис проворачивает не совсем законные делишки, да еще втихую. При этом нам известно, что здесь замешаны колоссальные суммы. Так вот, за свою карьеру я успел подметить, что сочетание двух л их компонентов неизбежно приводит к возникновению не менее гремучей смеси, чем динамит.

— Ну и что из того?

— Ничего, коротко отозвался Коплан. Я не несу ответственности за решения Службы.

— Уж больно торжественно вы заговорили, проворчал Старик. — К чему вы клоните?

— Ни к чему. Но на вашем месте я немедля изъял бы Моник Фаллэн из обращения. С учетом того, что мы узнали за последние две недели, дело Кониатиса перестает походить на безделку, какой оно было в начале. И уж если начистоту, то я считаю, что оно вырастает до размеров, когда его нельзя больше доверять пигалице, которая только начала шестимесячный испытательный срок.

Старик воздел руки к небу:

Какая заботливость, дружище Коплан! Вы воистину неподражаемы в роли опекуна!

— Ладно. Я ничего не говорил.

— Говорили, и притом глупости! — поднажал Старик. — Делом Кониатиса интересуется министр, и мне недостает какой-то мелочи, чтобы в нем разобраться. Моя пешка разгуливает по шахматной доске совершенно свободно, так не станете же вы воображать, что я отведу ее назад и начну партию сначала?

— Я ничего не говорил! — уперся Коплан. — И готов повторить, что не несу ответственности за решение Службы.

Выражение лица Старика изменилось. Теперь оно выглядело обиженным. Его задели и вывели из себя даже не речи Коплана, а его упрямая, граничащая с враждебностью гримаса.

— Если я правильно понял, Коплан, вы желаете выйти сухим из воды? Намекаете на мою ответственность? А я могу напомнить вам о вашей. Если вы считаете, что мадемуазель Фаллэн выполняет задание, сопряженное с опасностями, то примите меры! Я никогда не требовал, чтобы она работала на свой страх и риск.

Коплан пожал плечами. Его дурное расположение улетучилось.

— Две недели назад, — заговорил он, — вы поручили моим заботам эту юную особу, уточнив, что она для вас кое-что да значит. Я впервые выступил в качестве крестного и попытался оправдать ваше доверие. К сегодняшнему дню у меня сложилось ощущение, что ситуация изменилась, а моя подопечная еще не готова во всеоружии встретить испытания, которые я предвижу. Разве не естественно, что своими сомнениями я делюсь с вами? Заметьте, я пекусь не только о собственной безопасности. Я думаю и о Службе. Моник, учитывая отсутствие опыта, может, не желая того и даже не подозревая об этом, причинить нам немалый ущерб.