Копейка - Страница 7

В классе тихо. Кира Андреевна проверяет контрольные работы. Солнечный зайчик прыгает в ее светлых волосах. Хмуря брови, водит Кира Андреевна красным карандашом по нашим тетрадкам. Ошибки подчеркивает. И кое-кому двойки ставит. Хоть бы мне не поставила. Хуже всего двойки получать в конце четверти.

Я удобно пристроился у окна. Меня из класса было не видно, а я хорошо видел учительницу и Щуку. Толька сидел на первой парте, спиной ко мне. Голова его была опущена вниз. Скучает парень.

Кира Андреевна не смотрела на Тольку. Она вроде бы забыла про него. Занимается тетрадками, а на Тольку ноль внимания. Вот он потер нос и громко чихнул. Кира Андреевна даже бровью не повела. Он еще три раза чихнул — никакого результата. Математичку на мякине не проведешь. Тогда Толька опустил голову на парту и притворился спящим. А чтобы учительница заметила, стал посапывать. Сначала тихонько, потом все громче. Карандаш перестал черкать, Кира Андреевна взглянула на Тольку и сказала:

— Щукин, тебе неудобно… Подложи под голову портфель.

Кира Андреевна была в темной шелковой кофточке с короткими рукавами. В белокурых волосах — синий мохнатый подснежник. И глаза у Киры Андреевны были синие. Два года назад пришла она в школу после института. И на учительницу-то не похожа. Песни поет, громко смеется. Бегает с девчонками наперегонки в лес за подснежниками. И вот воткнула цветок в волосы. И все девчонки, которые ходили с ней в лес, тоже воткнули подснежники. Первое время мы думали, что и на уроках Киры Андреевны можно держаться свободно. Но не тут-то было. У математички оказался твердый характер. Как говорится, дружба дружбой, а служба службой.

Толька портфель под голову подкладывать не стал. Он спихнул его с парты на пол. Кира Андреевна даже не посмотрела, что это упало. Щука посмотрел в окно, почесал затылок.

— Уже стадо с поля пригнали, — сказал он. — Может быть, за раскладушкой сбегать?

— Устал? — спросила учительница, глядя в тетрадь.

— Умру с голоду!

— Человек может обходиться без пищи семь суток, — улыбнулась учительница.

— Я не могу, — сказал Щука. — У меня в животе кто-то квакает.

— Лягушка…

Ох и притвора этот Щука! В животе у него кто-то квакает.

Кира Андреевна закрыла последнюю тетрадь, взяла со стола пропеллер.

— И высоко эта штука поднимается?

— Вон береза, видите? Так выше березы…

Кира Андреевна положила тетрадки в желтый портфель, поднялась со стула.

— Что ж, посмотрим!

Мне показалось, что Кира Андреевна заметила меня. Я кубарем скатился со скамейки и спрятался в кустик. Все равно бы я не успел удрать из сада. А потом, меня бы Ленька увидел. Он все еще сидел у забора на камне.

Кира Андреевна и Щука спустились с крыльца. Я думал, они придут в сад, но учительница сказала:

— Запускай свою ракету.

Толька достал из кармана катушку с рукояткой, намотал на нее бечевку, поднял руку.

— Отойдите… К изгороди. Чиркнет еще.

— Об этом в классе ты не подумал, — сказала Кира Андреевна.

Щука дернул за веревку, но неудачно. Пропеллер соскочил с катушки и, взвизгнув, врезался в траву.

— Сорвалось, — услышал я, как пробормотал Толька. Не запустить ему пропеллер выше березы… С третьей попытки пропеллер взмыл в небо. Он поднялся выше березы. Я видел, как, блестя на солнце, жужжащий круг стал снижаться. У самой земли пропеллер перестал вращаться и косо упал на дорогу.

— Летает хорошо.

— Могу еще выше, — сказал Толька.

— А если эта штука полетит вбок? Ну здесь ничего, а в классе?

— Думаете, в глаз?

— Посмотри, какие края острые.

Толька заскучал и стал смотреть на березу. К ее стволу был прибит скворечник. На жердочке сидели два скворца. Скворец и скворчиха. А маленькие скворчата пищали в скворечнике. Требовали червяка.

Я ничего не понимал. Вместо того чтобы снять с Тольки стружку, Кира Андреевна запускает с ним пропеллер. И продержала Тольку не очень долго. Ясно, Толька у нее любимчик. Если бы я запустил пропеллер, без матери бы не обошлось. И отобрала бы. А со Щукой разговаривает так, как будто он ничего плохого и не сделал. Ясно, любимчик!

— Что ты будешь делать с этой штукой? — спросила Кира Андреевна.

Щука протянул ей приспособление и пропеллер.

— Возьмите на память.

— Я очень тронута, — сказала учительница, — но боюсь, мне эта штука в ближайшее время не понадобится.

— Как хотите… Мишка Комов мне за этот пропеллер живого дятла отдавал.

И опять врет! Этого дятла Мишка никак не мог ему отдавать. Дятел побыл у Комова пять минут, а потом вырвался и улетел.

— До свидания, — сказала Кира Андреевна. — А эту штуку больше в школу не приноси… Иди-иди, вон твой друг скучает.

Ленька давно слез со своего камня и прятался за углом дома. Ему тоже было интересно.

— Кира Андреевна, — спросил Щука, — что вы мне поставили за контрольную?

— Завтра узнаешь… А впрочем, пожалуйста… Тройку.

— А Грачу, Кира Андреевна?

— Четыре…

— А…

— Завтра все узнаешь.

— До свидания, Кира Андреевна!

Щука мгновенно исчез за углом дома. Кира Андреевна посмотрела на березу, выше которой взлетел маленький пропеллер, улыбнулась и пошла.

Я посидел еще немного под кустом, потом тоже выбрался. Штаны на коленях испачкались в земле. Мой портфель лежал на скамейке. И замок блестел. Просто удивительно, что Щука и Кира Андреевна не заметили его.

Как-то, возвращаясь из школы, я нашел костыль. Такие костыли в железнодорожные шпалы заколачивают. Он валялся на дороге, в пыли. Я поднял его, повертел в руках. Костыль был немного согнут у конца. Кувалдой можно в два счета поправить. Не каждый день на дороге валяются. Я сунул костыль в карман. Одна штанина стала длиннее.

Шагая вдоль заборов, я раздумывал: куда определить этот замечательный костыль? Мой дядюшка говорит, что в хозяйстве любая вещь пригодится. Он бы тоже подобрал этот костыль. Мой дядя настоящий хозяин, таких поискать. Куда же приспособить костыль? А что, если вколотить в толстый тополь, что стоит у нашего крыльца? Пусть торчит. Когда понадобится, всегда можно вытащить.

Путь мой лежал мимо дядиного дома. Дом у дяди был загляденье. Высокий, крашеный и покрытый белым шифером. Сбоку просторного пятистенка прилепилась стеклянная веранда. Она еще не покрашена. Вернется отец — привезет олифу, краску. Дядя покрасит веранду в голубой цвет и пустит дачников. И в избу пустит. А сам с тетей Матреной будет в сарае жить.

Дядя Петя был дома. Он возился возле мотоцикла. Наверное, из города приехал. Увидев меня, дядя подошел к калитке.

— В гости? — спросил он.

— Костыль нашел, — похвастался я. — На дороге.

Дядя взвесил костыль в руке, улыбнулся.

— Стоящая вещь… Отдай мне! К козлам приколочу, а то дрова сползают с одной стороны.

Костыль нагрелся в кармане, приятно оттягивал руку.

— Хотел в тополь забить, — сказал я.

— Зачем?

— Берите, — сказал я. — Еще достану.

Дядя положил костыль на поленницу дров.

— Заходи, — пригласил он. — Потолкуем.

Услышав бряканье щеколды, из конуры вылез огромный рыжий с черными подпалинами пес. Увидев меня, сел и, широко разинув клыкастую пасть, зевнул. Года три назад дядя привез из города маленького пушистого щенка. Кто бы мог тогда подумать, что вырастет такая зверюга? Дядя говорил, что Картуз — так звали кобеля — помесь кавказской овчарки с восточно-европейской. Шерсть была жесткой, лохматой и свисала с боков. Морда тупая, короткая. В шерсти прятались два маленьких злых глаза.

У дяди большой фруктовый сад. В нем растут яблоки, груши, вишни. Когда не было собаки, дяде приходилось не спать ночами, стеречь сад. А теперь сад надежно охраняет Картуз. Прошлой осенью два парня совершили налет на дядин сад. Одному удалось удрать через забор, оставив на огуречной грядке штаны. Другой часа три просидел на яблоне, пока дядя не сжалился над ним и не посадил озверевшего Картуза на цепь. Мальчишке, который потерял штаны, в больнице сделали против бешенства двадцать уколов.