Копейка - Страница 5

«Не видал кувшин?» — как-то спросила она. — «Это который висел на заборе?» — уточнил я. «Тот самый». — «Не видал», — ответил я. Мать хотела еще кое-что выяснить, но я спешил в школу. В конце концов, рассказать про кувшин я всегда успею.

Вся злость на Леньку у меня давно прошла. Я человек не злопамятный. Бывает, так разозлюсь, что готов всех разорвать на мелкие кусочки, а потом все проходит. Даже самому становится смешно. А Ленька долго не забывает обиду. Гордый очень. Никогда первый не заговорит. Ходит мимо и нос в сторону отворачивает. Я уже раз пытался с ним помириться, да ничего не вышло. Все дело кувшин испортил. И надо было ему разбиться! Ладно, я не гордый, еще раз попробую. Последний раз!

— У меня есть замечательное яйцо, — сказал я.

Ленька стряхнул со штанов крошки и ничего не ответил. Смотрел он поверх моей головы, куда-то вдаль. На небо, наверное. Я тоже посмотрел на небо, но ничего там не увидел.

— Такое яйцо раз в сто лет найдешь… — сказал я. — Хочешь, покажу?

Я бы мог ему отдать это яйцо. Куда оно мне без скорлупы? Но Ленька опять ничего не ответил. Встал, заправил в серые полосатые штаны желтую майку и неторопливо зашагал к своему крыльцу.

Мне захотелось поскорее рассказать матери, как Грач разбил наш кувшин.

И еще мне захотелось взять из сеней яйцо без скорлупы, которое раз в сто лет находят, и запустить этим яйцом Леньке в лоб.

Я сидел на четвертой парте, если считать от учительского стола. После того как ушел Грач, я несколько дней сидел один. Замечаний все равно мне делали не меньше, чем другим: «Не смотри в окно!», «Не ложись на парту!», «Оставь в покое свою губу!» По старой привычке я иногда оттягивал нижнюю губу. Это когда мне скучно было или я задумывался о чем-либо.

Пятерки я тоже не огребал лопатой. Случалось, получал, но больше четверки и тройки. Так что, когда ко мне посадили Олега Кривошеева, я обрадовался. Но виду не подал. Наоборот, сказал Олегу:

— Мне и одному было хорошо.

Олег, ни слова не говоря, отодвинул меня плечом, положил на парту сумку. Заглянул в чернильницу.

— Неделю наливаю я, — сказал он. — Неделю — ты.

Потом неторопливо выгреб из своего отделения промасленную бумагу, в которую я заворачивал завтраки, засохший кусок хлеба и все это положил мне на тетрадку по русскому языку.

— Развел помойку, — сказал он.

Всю эту кучу на виду целого класса пришлось тащить в мусорный ящик.

Спорить с Олегом было невозможно. Это все в классе знали. Даже Толька Щукин — первый задира в школе — старался не задевать Олега. Ростом Кривошеев выше всех. Можно подумать, что он не в пятом учится, а по крайней мере в девятом. Плечи у него широкие, голова большая. И нельзя сказать, чтоб в ней пусто было. Он быстрее отличников решал трудные задачки.

Было у Олега две странности. Он очень мало говорил. Идет, скажем, пионерский сбор. Все выступают, что-то обсуждают. Один Олег молчит.

«Выступи, Кривошеев!» — просит его Людка Парамонова, председатель совета отряда. «Зачем?» — спрашивает Олег. «Все ведь выступают! Вот и ты выскажись». — «Неохота», — отвечает Олег.

Зимой и летом он был подстрижен наголо. Под барана. В его колючую голову так и хотелось выпалить из резинки. Он был похож на борца: плотный, грудь выпуклая. Его так и прозвали: Силач Бамбула. Почему именно Бамбула, я не знал. Да, пожалуй, никто в школе не слыхал про борца с такой фамилией. Прозвище быстро прилепилось к Олегу, и он не обижался. По крайней мере, никак не выражал своего неудовольствия, когда его величали Бамбулой.

В силе его мы убедились зимой. Когда в классе сломалась парта, трое мальчишек пытались ее вытащить вон. Но у них ничего не вышло. Тогда к парте подошел Бамбула, молча взвалил ее на плечи и выволок в коридор.

Директор школы за это на линейке объявил ему благодарность. Олег, который не любил попусту рот раскрывать, очень удивился. Он громко спросил: «За парту?!» — «Ты поступил как настоящий школьник», — заявил директор. «Так она ж легкая была», — сказал Олег.

За все время, что я Кривошеева знаю, это было его первое публичное выступление.

Учился Бамбула хорошо. Но отличником не был. Я думаю, если бы он захотел, то мог бы учиться на одни пятерки. Для этого ему нужно было немного побольше говорить. А он не любил. Выйдет к доске, молча решит задачу и спрашивает Киру Андреевну глазами: «Можно ли на место?» Ну, это хорошо на уроках математики. Там особенно нечего языком трепать. А на географии? Или на литературе? Здесь нужно обстоятельно поговорить. А Кривошеев ухитрился «Хаджи Мурата» рассказать за семь минут. Все основное он изложил, а учитель все равно поставил четверку.

Признаться, мне надоело одному сидеть за партой. И когда Олег оказался рядом, я наконец отвел душу в разговорах. Два урока подряд рассказывал ему, какой Леха Грач вредный. Бамбула слушал, ни разу не перебил меня. А когда я спросил, что он думает на этот счет, Олег удивленно спросил:

— Ты это про что?

— Кувшин, говорю, разбил, — растерянно ответил я.

— Какой кувшин?

— Тебе пора в парикмахерскую, — ядовито сказал я. — По тебе, Бамбула, нулевка плачет.

Олег пощупал остриженную голову, улыбнулся и снова уставился на доску. Вот какой сосед по парте мне достался.

В нашем классе девять девчонок и тринадцать мальчишек. Я не очень люблю девчонок. Я понимаю, что это неправильно, с девчонками нужно дружить и все такое. Нам тысячу раз говорили, что девчонок нехорошо называть девчонками. Надо называть их девочками. Нельзя их обижать. Надо с ними дружить, потому что они тоже могут быть хорошими товарищами.

Про таких хороших девчонок даже в книжках пишут. Наверное, потому, что хороших все-таки очень мало. Про наших девчонок никто писать не будет. Из девяти девчонок можно только с двумя разговаривать, да и то не каждый день. Это с Ниной Шаровой, дочкой агронома, и с Людкой Парамоновой. С Людкой, хочешь не хочешь, надо разговаривать. Она председатель совета отряда. Наш пионерский руководитель. А вот с Ниной… С ней просто интересно поговорить. И потом, она симпатичная. У нее темные густые волосы. Они волной спускаются на белый воротник школьной формы. Глаза карие, насмешливые. А когда она по коридору идет, приятно посмотреть. Походка легкая, быстрая. Будто вот-вот танцевать начнет.

Нина Шарова приехала в Крутой Овраг прошлой осенью. К нам из города направили на работу ее отца, агронома. Сначала агроном прибыл один, а потом, когда отремонтировали дом, приехали Нина и ее мать, учительница. Мать преподавала в старших классах. На руке у Нины были маленькие круглые часики. Отец подарил на день рождения. Нина сидела впереди меня. Иногда, на уроке, я пальцем дотрагивался до ее спины и тихонько спрашивал, сколько осталось до звонка. Нина мельком взглядывала на часы и, чуть повернув в мою сторону голову, шептала: «Семь минут». И верно, через семь минут звонил звонок. У Нины были точные часы.

Шарова мне нравилась. Только я не знал, как ей об этом сказать. И поэтому через каждые пять минут тыкал ей пальцем в спину и спрашивал: «Скоро звонок?» Сначала она охотно отвечала мне, я видел, что ей нравится смотреть на часы. Но потом, наверное, надоело. Она однажды сказала мне: «От того, что ты поминутно спрашиваешь время, урок короче не станет».

И я перестал часто спрашивать. Раза два-три спрошу во время урока, и хватит. Зачем надоедать?

Хотя Нина и симпатичная, характер у нее о-е-ей! Мальчишки предпочитали с ней не связываться. Любому отпор даст.

Одно время Толька Щукин пытался воздействовать на Нинку кулаками, но потом и он отстал. Не потому, что она жаловалась. Этого за Нинкой не водилось.

Она смотрела в глаза и насмешливо говорила: «С девчонкой драться ты герой! Чего махаешь кулаками? Бей!»

У какого мальчишки после этих слов поднимется рука?