Копье Нептуна. Арабская весна. Первая и вторая книги (СИ) - Страница 7

— Для американца ты хорошо знаешь наш язык, американец — сказал полковник и снова взялся за связку ключей, как бы взвешивая их на ладони — это заставляет меня сделать вывод, что ты шпион. А у нас не любят шпионов, американец.

— Прошу пригласить американского консула — сказал молодой. По нижней губе текла горячая, медленная соленая струйка.

— Зачем тебе американский консул, американец? Ты говоришь на нашем языке, ты знаешь достаточно, чтобы ориентироваться в городе. Назови свое имя.

— Мое имя Томас Аллен, я сотрудник американского консульства. Прошу пригласить полномочного представителя США, я имею на это право.

Полковник на мгновение поднял глаза — и сильный удар обрушился на затылок американца. В глазах потемнело.

— У тебя здесь нет никаких прав, американец. Ты убийца и американский шпион, захваченный полицией на месте преступления — голос полковника доносился откуда-то сверху — у тебя нет никаких прав, американец.

— Прошу… — Аллен сплюнул кровь — консула.

— Дайте ему воды — видимо, полковник не раз и не два участвовал в допросах и пытках, и сейчас понял, что пленнику реально плохо.

Грубые, мозолистые руки, размерами схожие с лапами обезьяны — поднесли пластиковый стакан, он ткнулся в него губами и застонал — часть зубов была выбита, часть — саднила так, что пить было невозможно. Ему сунули в стакан трубочку — и он с удовольствием выпил весь стакан прохладной, поразительно вкусной воды. Его чуть не вырвало, прямо на стол — но он удержался, хотя бы потому что понимал: если его вырвет, его снова изобьют. В голове немного прояснялось, он снова сплюнул кровавую пену с осколками зубов себе на грудь и с вызовом посмотрел на полковника.

— Я не понимаю вас, американец… — полковник оставил в покое ключи и теперь разглядывал водительские права — вы ведете себя так, как будто это ваша земля. Ты что же, думаешь, что мы просто так отпустим тебя, хотя ты совершил убийство?

Стоящий сзади тяжело дышал и лейтенант Аллен представлял, насколько он огромен и силен. Все это были их приемы — они научили пакистанцев тому, что теперь оборачивалось против них же самих.

— Я американский дипломат. Я ничего не буду говорить без представителя консульства США.

— Ты не американский дипломат. Ты убийца. Ты убиваешь людей. Ты убийца и американский шпион.

— Я американский дипломат. Я прошу встречи с американским консулом.

Его снова ударили по голове, и мир погрузился во мрак.

Он пришел в себя, когда прошел миллион лет — а может быть, и одна минута. Его отвязали от стула, и какой-то врач суетился рядом с ним, а чуть в стороне — он различил толстого и пузатого человека в генеральской форме, орущего на другого человека. Он попытался сфокусировать зрение — было очень расплывчато, и увидел, что человеком, на которого орет этот генерал, был полковник из сто одиннадцатой бригады, который его допрашивал.

Кто-то прижал его руку к столу, протер кожу приятно холодящей ватой, потом ему сделали какой-то укол. Боль не ушла, она превратилась в едва чувствуемую, тупую, ноющую и мозжащую — но боль никуда не ушла. Человек в черном берете — здоровенный, под потолок, видимо порученец этого самого генерала — поддерживал его, закинув руку на плечо, чтобы он не упал.

Закончив орать и дав в конце разговора полковнику хлесткую пощечину — генерал подошел к нему. Губастый, с бронзовой кожей, он выглядел как нечто среднее между европеоидной расой и негроидной, с уклоном все-таки к европеоидам. Он посмотрел на Аллена и что-то отрывисто сказал на урду, а потом пошел. И его потащили за ним, потащили по коридору, он едва шел, ноги были, как чужие, не слушались. Потом он снова — провалился в небытие.

Второй раз — он пришел в себя в кондиционированной прохладе бронированного микроавтобуса «Шевроле», прокладывающего свой путь от Пешавара — к Исламабаду, где было американское посольство. Негромко играла какая-то успокаивающая музыка, кондиционер поддерживал в роскошном пассажирском салоне машины идеальную температуру и влажность воздуха, он был пристегнут широким ремнем безопасности к огромному кожаному креслу, спинка которого была чуть откинута назад, а рядом — сидели люди и разговаривали.

Это были американцы.

— Черт бы вас побрал вместе с вашими играми…

Лейтенант с трудом узнал женщину, сидящую напротив него в кожаном кресле бронированного микроавтобуса «Шевроле», используемого посольством для срочных выездов. Но узнал. Это была доктор Мэри Ричардс, генеральный консул США в Пешаваре, бывший военный советник при Посольстве США в Кабуле, бывший офицер по вопросам Афганистана при Совете национальной безопасности, бывший генеральный координатор по делам границ при посольстве США в Пакистане. Довольно приятная женщина лет сорока, в гневе страшная — но сейчас она была не в гневе. Просто рассержена и выбита из привычного расписания дня американского консула.

— Вам, как никому другому известно, мэм, что подобную работу нельзя делать в белых перчатках…

— Известно… Мне известно то, что вы слишком часто стали лажать, Уильямс, и консульский пункт в Пешаваре на слуху в Туманном дне ^[13]. И не в самом лучшем контексте. А это бьет и по мне тоже, и не думайте, что я буду это терпеть…

— Но мэм, мы добиваемся успехов и вам это известно.

— Добиваетесь, я это знаю. Но я подчиняюсь Госдепартаменту, а там ничего не знают про ваши успехи. Но зато там хорошо знают про ваши провалы, потому что каждый раз как вы налажаете — подбирать за вами дерьмо приходится нам. Вы хоть представляете, каких трудов нам стоит поддерживать лояльность пакистанского генералитета.

— Этот ублюдок сегодня заработал изрядно и при этом палец о палец не ударил.

— Ай, перестаньте! Бригадир Хабаяни избавил нас от еще одного скандала, подобного скандалу с Дэвисом, если бы ублюдки из ИСИ успели добраться до Аллена первыми — они бы вцепились нам в задницу как клещи, и это бы обошлось нам намного дороже. Пришлось бы увеличивать размер помощи, а это — десятки, если не сотни миллионов. Негодяи просто полюбили нас шантажировать, они знают все наши больные места и бьют по ним каждый раз, когда представляется возможным. Вам, засранцам просто повезло, что бригадир Хабаяни играл в гольф в офицерском клубе, и я быстро его нашла — иначе бы от ваших карьер остались одни воспоминания.

— Премного благодарен, доктор Ричардс.

— Это только слова. Не забудьте их, когда мы приедем. Вернувшись в Вашингтон — я не хочу обнаружить, что начальник моей станции исподтишка окатывал меня дерьмом каждый раз, как только я отворачивалась.

— Да что вы, мэм…

— Не божитесь. Знаю я вас…

Лейтенант Аллен застонал.

— Он приходит в себя — сказала женщина.

Тут — все то, что скопилось у него в желудке — двинулось наружу, и он уже ничего не смог с этим поделать — но Дэвид Уильямс, его шеф и глава станции в Пешаваре ловко поставил большой пакет, такой, в каком продавали спиртное там, где его нельзя было пить открыто.

— Спокойно, парень. Ты среди своих. На, попей.

Лейтенант хлебнул газированной воды — и снова отрубился…

Исламабад

Посольство США

Город Исламабад был построен в Пакистане уже после того, как страна обрела независимость от британского господства, период наиболее активного строительства пришелся на шестидесятые и семидесятые, в восьмидесятые и девяностые намного сильнее строился Карачи, а в нулевые — Пешавар. Это был город, построенный на пустом месте западными архитекторами по западным проектам специально для размещения тех, кто чувствовал себя в этой стране чужим. Остатки британской элиты вкупе с местными элитами, там же воспитанными в британском духе, они не чувствовали себя свободными ни в Карачи ни в Равалпинди, старой столице, ни в Пешаваре. Это была чужая для них страна, они были единственными европейцами в ней. И они построили для себя целый город, где не было интимной темноты восточных улиц и раздражающих по утрами криков с базара. Много зелени, широкие, просторные улицы, заново отстроенные мечети, правительственные, да и все остальные кварталы, уже при проектировании выстроенные так, чтобы в них удобно было держать оборону. Долгие годы бизнес и верхушка армии оставались единственными властителями Исламабада — но шло время, и теперь раздражающий европейца напев азанчи можно было услышать и здесь, в геометрически правильных кварталах выросли рынки. На этих рынках торговали всем: хлебом насущным, пакетами с героином «999», автоматами Калашникова, разряженными авиационными бомбами для фугасов, рабами, телами и душами человеческими. И все больше и больше «европейцев на Востоке» можно было увидеть по вечерам в местных мадафах и дуканах, и все больше и больше уважаемых людей тайно платили «закят» исламским экстремистам, пытаясь настоящим откупиться от кошмарного будущего. Игры с огнем восьмидесятых не прошли даром: стоявший на границах враг был повержен, но те, кого они успели взрастить для борьбы с ним — стали самыми худшими из врагов.