Конус - Страница 2

— Да, вы поистине достигаете замечательных эффектов своими доменными печами, — проговорил Раут, нарушая молчание, ставшее невыносимым.

Горрокс что-то пробормотал. Он стоял, опустив руки в карман, нахмурился и глядел на дымящуюся железную дорогу и оживленный завод вдали. Он думал, погруженный в разрешение сложной проблемы. Раут бросил на него беглый взгляд и снова посмотрел в сторону.

— В настоящую минуту ваши лунные эффекты еще не созрели, — продолжал он, глядя вверх, — луна еще скрыта остатками дневного света.

Горрокс посмотрел на него, и в выражении его лица было что-то напоминающее внезапно разбуженного человека.

— Остатки дневного света… конечно, конечно.

Он тоже взглянул на луну, бледную на летнем небе.

— Пойдем, — сказал он и схватил руку Раута и двинулся по дорожке, ведущей к железной дороге. Раут упирался. Их глаза встретились и прочли тысячу мыслей. Которые их губы не смели произнести. Рука Горрокса сжалась, а затем ослабела. Он отпустил раута и прежде чем тот успел сообразить, они уже шли рука об руку по дорожке.

— Ты видишь, как горят железнодорожные сигналы в направлении Берзлема? — проговорил Горрокс. Он шел быстро и локтем крепко прижимал руку Раута. — Маленькие зелененькие огоньки, красненькие и беленькие — все они, как в тумане. Ты ценишь красоту, Раут, у тебя хорошо наметан глаз. А это чудесное зрелище. Взгляни на мои доменные печи, как они вырастают, когда мы спускаемся с горы. Вот, эта направо, моя любимица, семьдесят футов. Я сам ее закладывал, и в ее брюхе в течение долгих пяти лет весело кипит чугун. Я как-то особенно ее люблю. Вот, эта красная полоска там какого-то прелестного теплого оранжевого цвета скорей, раут — это пудлинговые печи и в этом горячем свете три черные фигуры — ты видел белые искры парового молота. Это прокатный цех. Идем! Каким грохотом и треском раскатывается звук по полу. Листовое железо, раут, — забавная это вещь. Оно похоже на зеркало, когда только выходит из-под станка. Снова грузно падает молот. Пойдем!

Он должен был замолчать. Чтобы перевести дыхание. Рука его онемела, сжимая руку Раута. Он, как одержимый, шел по черной дорожке к рельсам. Раут не вымолвил ни одного слова, он всеми силами старался противостоять Горроксу.

— Послушай, — сказал он с нервным смехом, — какого чорта ты отрываешь мне руку, Горрокс, и тянешь меня куда-то?

Наконец Горрокс освободил его. Он снова переменил тон.

— Отрываю тебе руку? Прости меня.

Но ведь это ты научил меня так дружески прогуливаться.

— Ты еще не разучился разбираться в тонкостях, — проговорил Раут и деланно рассмеялся. — Ей-богу, я весь в синяках.

Горрокс не извинился. Они стояли у подножья горы рядом с забором, отделявшим железнодорожный путь. Они приближались к заводу, который, казалось, раскинулся на большое расстояние. Теперь, для того, чтобы увидеть доменные печи, надо было смотреть вверх, а не вниз. Вид на Этрурию и Ганлей исчез, когда они спустились. Перед ними вырос столб с надписью: «б_е_р_е_г_и_с_ь п_о_е_з_д_а». Буквы были наполовину скрыты угольной пылью.

— Чудесное зрелище! — сказал Горрокс и помахал рукой. — Вот идет поезд. Клубы дыма, оранжевое сияние круглого глаза впереди, мелодичное постукивание. Чудесные эффекты! Мои доменные печи были раньше еще прекраснее, до того, как мы им в глотку загнали эти конусы, чтобы сохранять газ.

— Как? — спросил Раут. — Конусы?

— Конусы, милый человек, конусы; я покажу тебе один из них поближе. Пламя вырывалось прямо из глотки наружу, здорово? Целые колонны, тучи красно-черного дыма днем и столбы пламени ночью. Теперь мы отводим его через особые трубы и пользуемся им для подогревания мехов. Сверху прикрываем конусом. Тебя, наверное, интересует этот конус?

— Но время от времени, — перебил его Раут, — оттуда все-таки появляются языки пламени и дым.

— Конус не наглухо закрывает отверстие. Он привешен на цепи к рычагу, который уравновешивается противовесом. Ты увидишь его ближе. Иначе, конечно, невозможно было бы прокладывать топливо. Время от времени конус наклоняется и появляется пламя.

— Понимаю, — проговорил Раут. Он обернулся назад. — Луна становится ярче, — продолжал он.

— Ну, пошли, — перебил его Горрокс. Он схватил его за плечо и неожиданно двинул в сторону железнодорожного переезда. Тут произошел один из таких случаев, который своей молниеносностью наводит на человека сомнение. Горрокс ухватил его, как клещами, и отбросил назад, с силой повернув вокруг себя. Раут смотрел на железнодорожный путь. На него с невероятной быстротой, напоминая цепь зажженных ламп, мчались окна вагонов, и красножелтые огни паровоза, приближаясь, становились все больше и больше. Когда он понял весь ужасный смысл этого, то повернулся к Горроксу и изо всех сил оттолкнул руку, удерживающую его между рельсов. Борьба длилась одно мгновенье. Так же верно, как то, что Горрокс держал его между рельсами, он спас его от грозившей ему опасности.

— Благополучно прошло, — сказал Горрокс и облегченно вздохнул, когда мимо них с невероятным треском промчался поезд. Они стояли у ворот завода и дышали с трудом.

— Я не видел, как он подошел, — произнес Раут, стараясь сделать вид, что поддерживает обыкновенный разговор.

Горрокс ухмыльнулся.

— Конус, — начал он и тут же опомнился, — я так и думал, что ты не слышишь.

— Не слышал, — сказал Раут. — Я бы ни за какие блага на свете не допустил бы твоей гибели, — проговорил Горрокс.

— На одну минуту я перестал владеть собой, — ответил Раут.

Горрокс некоторое время не двигался, затем резко повернулся к заводу.

— Посмотри, как хороши ночью мои огромные искусственные насыпи, эти груды шлака. Вот эта платформа. Вот та верхняя, она подымается вверх и потом опрокидывается и выбрасывает металлический шлак. Посмотри на эту трепещущую красную массу. Как она скатывается по склонам. По мере того, как мы приближаемся, эта куча растет. Посмотри, какое дрожание над самым большим отверстием. Нет, не в эту сторону. Сюда, между двух куч. Это ведет к пудлинговой печи, но раньше я хочу показать тебе канал.

Он подошел и взял Раута за локоть. Они пошли рядом. Раут рассеянно отвечал Горроксу. Он думал о том, что произошло на путях. Показалось ли ему это или Горрокс действительно нарочно хотел удержать его на рельсах, когда шел поезд?

Неужели он был на волосок от готовящегося разразиться над ним преступления?

А что если это мрачное чудовище с потупленными глазами знает что-нибудь? Несколько минут Раут опасался за свою жизнь, но это прошло, как только он взял себя в руки. Очень возможно, что Горрокс ничего не слышал. Во всяком случае он вовремя оттащил его в сторону. Его странное поведение можно было объяснить ревностью, которая мучила его. Теперь он говорил о кучах шлака и канале.

— А? — спросил Горрокс.

— Что? — сказал Раут. — Здорово! Туман в лунном свете. Чудесно!

— Наш канал, — начал Горрокс и неожиданно остановился. — Наш канал при свете луны и пламени производит огромное впечатление. Ты никогда его не видел? Подумай, ты слишком много вечеров провел в Нью-Кастле, занимаясь только любовными похождениями. Я тебе говорю, чтобы увидеть настоящие красочные эффекты… Да ты сам увидишь… Кипящая вода…

Когда они вышли из лабиринта куч кирпича и целых холмов угля, на них неожиданно обрушился шум прокатных станков, доносившийся теперь отчетливо и громко. Мимо них прошли три тени рабочих и притронулись рукой к фуражкам, увидя Горрокса. Их лица нельзя было разглядеть в темноте. Рауту захотелось поговорить с ними, но прежде чем он нашел подходящие слова, они уже скрылись в тени. Горрокс показал ему канал, который был почти рядом с ними. В кроваво-красном отражении доменных печей было что-то роковое. Вода, которая охлаждала трубы, тянущиеся на пятьдесят ярдов, шумела и бурлила. Белый пар тихо поднимался кверху и окутывал их сыростью. Он напоминал нескончаемую вереницу привидений, которые рождались из черных и красных клубов дыма. Кружилась голова! Блестящая черная башня самой большой доменной печи вырисовывалась над головой в тумане. Ее суетливая работа наполняла их уши шумом.