Конунг Туманного острова (СИ) - Страница 1

Май 640 года. Рим. Равеннский экзархат. Империя.

— Валерий! Валерий!

— Ну что???

— Вставай! Господин номофилакт заругает! Ты же опять на службу опоздаешь!

— Сейчас, мама!

Валерий потянулся и резко вскочил с лежанки, где доски прикрывал соломенный тюфяк и ком старого тряпья, который он подкладывал себе под голову. Он схватил кусок хлеба, сумку с принадлежностями для письма и побежал в сторону Латеранского дворца. Там, неподалеку от резиденции епископа Рима, он и трудился нотарием в городском суде. А господин номофилакт, его начальник, являлся главой местного правосудия. Судья был строг, и спуску Валерию не давал, безжалостно наказывая за каждое опоздание.

Небольшой домик рядом с Аврелиановой стеной служил его семье уже три поколения, прямо с тех пор, как лангобарды разорили их родовые земли. Вилла! У его деда была собственная вилла, и не одна! Ведь он не какой-то там Валерий из вольноотпущенников или плебеев! Он потомок консулов, цензоров и эдилов. Самый что ни на есть патриций древнейшего рода. Только род этот в пожарах прошлого потерял почти все, что имел и обнищал до самого предела.

Сначала по Италии прокатилась волна гуннов, разоряя все на своем пути, потом пришли готы и потребовали земли для поселений. Они забрали себе треть лучших угодий Италии. Готов, при которых в великий город еще поступала по акведукам вода с Альбанских гор, разбил Велизарий. Империя восстановила свою власть над Италией, но акведуки после этого радостного события пересохли навсегда. За двадцать лет войны Рим переходил из рук в руки шесть раз, и теперь лишь развалины напоминали о том, что когда-то здесь числилось сорок три тысячи многоэтажных домов-инсул и две тысячи четыреста «домусов», городских усадеб знати. И почти миллион жителей…

Свой домус имелся и у Валериев, а точнее, они были у множества представителей этого славного рода. Это осталось в прошлом, как и виллы, которые, как назло, располагались либо на севере, недалеко от Павии, Милана и Аквилеи, захваченных ныне германцами, либо в Самнии, который отнял у империи римлян герцог Сполето. Так, богатейший имперский род, а точнее, его ветвь Флакков, скатился в унылую нищету, проев почти все, что успел унести дед из горящего дома. Нищета была настолько вопиющей, что мать Валерия разбила огородик прямо у их лачуги и держала корову, которую пасла тут же, внутри городской стены. Так делали почти все, ведь места в городе было предостаточно. Редкие люди тенями ходили рядом с величественными зданиями, которые еще не успели превратиться в руины. Здания эти ветшали постепенно, потому что и варвары, и ушлые горожане сняли бронзовые листы с крыш храмов и старинных дворцов, случайно не уничтоженных пожарами, и те умирали своей смертью, заливаемые нечастыми здесь дождями. От прежнего населения Рима осталась едва ли пятидесятая часть.

Валерий был одним из немногих, кто еще помнил, что за развалины раскинулись между Колизеем и Капитолийским холмом. Для него это был Форум, а для остальных мальчишек, пасших вместе с ним своих коров — Campo Vaccina, коровье пастбище. А что? Они тут коров пасут? Пасут! Значит, в данном умозаключении противоречие отсутствует. Валерий отличался от мальчишек еще в одном. Он был грамотен, а все остатки семейных накоплений мама тратила на учителей, обивая пороги дальних родственников, Анициев, и умоляя их о помощи. Впрочем, богатейшая семья Рима, которая сохранила имения в Апулии, на Сицилии и в Африке, бедными родственниками брезговала, хотя с учебой крепко помогла. И на службу его тоже взяли по их протекции. Так Валерий дожил до двадцати четырех лет, имея в активе груду прочитанных книг, цепкую память, хорошо подвешенный язык и неуемную тягу к справедливости. И эту справедливость прямо сейчас самым грубым образом попирали слуги императора.

— Чего тут творится? — он толкнул локтем Руфа, товарища по учебе. Тот стоял в толпе горожан, собравшихся перед папской резиденцией и смотревших на происходящее с хмурым неодобрением.

— Хартуларий(1) Маврикий экзарха призвал, — со знанием дела сказал Руф. — Грабят его святейшество Северина. Грабят за то, что ересь монофелитскую нипочем признавать не хочет. Старик — кремень. Чего они только не делали, а он ни в какую! Теперь вот папскую казну уносят.

— Да как посмели-то? — возмутился Валерий, который был парнем крепким, горячим и скорым на руку. — Господь пусть покарает их за такое святотатство! Да будь они прокляты, негодяи!

Надо сказать, возмущение Валерия имело под собой и чисто практические причины. С незапамятных времен папами и епископами становились, как правило, представители богатейших патрицианских семей. Они и при жизни жертвовали немало своих земель в патримоний святого Петра(2), а уж после смерти их имущество и вовсе безоговорочно отходило матери-церкви. И так уж получилось, что все несчастья последних десятилетий потомки гордых квиритов превозмогли лишь благодаря сицилийским имениям рода Анициев, из которого вышел святой папа Григорий Великий. Он буквально кормил население Рима за свой счет, когда к городу приближались враги, когда Тибр выходил из берегов, когда заморозки губили урожай или когда лютовала чума. То есть, он делал это почти постоянно. Патримоний стал той кубышкой, которую папы пополняли тщательно и последовательно, собирая земли, отданные им по завещаниям и дарственным. А стараниями покойной королевы Брунгильды владения церкви приросли и богатыми бургундскими имениями. Так что Валерий возмущался не зря, как и остальные горожане, толпившиеся сейчас на площади. Если опустошат папскую казну, в первый же неурожайный год на улице снова будут валяться тела умерших от голода людей. Ведь в Риме сорок лет даже городского префекта не было. Он оказался просто не нужен. Истинными владыками города стали папы и несколько патрицианских семей, сплотившихся вокруг них.

— С голоду передохнем, — Руф как будто услышал мысли Валерия.

— Будь прокляты эти пришельцы. Одни варвары экзархами становятся! Им плевать на Рим! — сгоряча сказал Валерий. — Все статуи с мавзолея Адриана в Константинополь вывезли! Плиты мраморные в базиликах выламывают! Скоро в городе ни одного гвоздя не останется!

— Молчи, Христа ради! — Руф оглянулся пугливо. — Власть — она от бога! За такие речи тебе палок дадут и язык отрежут. И мне тоже, за то, что рядом стоял.

— А теперь они его святейшество грабят, как последние разбойники! — Валерий как будто не слышал товарища, и тот бочком, бочком удалился на безопасное расстояние. Ну его, этого смутьяна.

Латеранский дом, подаренный когда-то папам императором Константином, оцепили солдаты экзарха. Трехэтажное строение из серого камня и плинфы не имело вычурных колонн и портиков. Лишь внутри его красивейшие мозаики, мрамор и статуи говорили о том, что это и есть жилище настоящего хозяина Рима. Только сейчас сюда без спроса входил широкоплечий чернявый воин в алом плаще. Исаак, экзарх Равенны, полновластный хозяин земель от устья Тибра до Адриатики, собственной персоной. Человек, олицетворявший власть императора.

— Долго они его святейшество склоняли, чтобы он добром Эктезис(3) принял, — горестно сказал еще один нотарий из суда, где служил Валерий. — А когда папа отказался наотрез, Маврикий этот безбожный казну опечатал и гонца к экзарху послал. Неужто посмеют нечестивцы святого старца ограбить?

— Грех это великий! — хмуро поддержал собеседника Валерий и ткнул пальцем. — Уже посмели! Вон, ларцы потащили и сундуки. Ох, пропали мы, братец!

— Пойдем, вина выпьем, — ткнул его в бок Руф, который тоже смотрел на весело гогочущих солдат с плохо скрываемой ненавистью. У солдат был повод для радости. С немалой долей вероятности из украденного им выплатят жалование. Может быть…

— Прав ты, дружище, готы короля Теодориха так себя не вели, прости меня, господи! Ведь при них даже вода в городе была. Не то что сейчас! Так что насчет вина?