Контурные карты для взрослых (сборник) - Страница 1

Иногда мне кажется, что городов не существует. Существует только наше отношение к ним. Я успел намотать много километров – поездами, самолетами, автобусами, даже междугородными троллейбусами. И новые города воспринимаются мною как сложноорганизованные живые существа.

Я жил в четырех городах, и три из них я полюбил, а один – ненавижу. Я люблю Кишинев, в котором родился, это мое «место силы». Пусть часы на площади больше не играют «Мой белый город, ты цветок из камня», пусть переименованы все улицы, я узнал свой город, как только вышел из аэропорта после двадцатилетней разлуки с ним. И город узнал меня. Нигде больше я не чувствую себя настолько дома, хотя так и не решился зайти в свою бывшую квартиру. И нигде больше я не смогу съесть заму – простенький супчик с домашней лапшой и светлым домашним квасом. Попробуй, найди в Москве этот квас.

Я люблю Калининград, в котором прошло мое отрочество. Мягкий климат города у моря, запах балтийского холодного пляжа, остовы кораблей на реке, в которой целлюлозно-бумажная промышленность убила все живое… Совать палец в эту реку я поостерегусь. Туда я лечу, никого не предупреждая, чтобы позвонить в дверь родителям, которые скажут родне: «Сын на обед заехал». Там я брожу иногда вокруг «хрущобы», которую когда-то получили родители как молодые специалисты и которая снится мне до сих пор. Нынешняя родительская квартира таких эмоций не вызывает – я прожил там недолго и уехал оттуда в Питер.

А в Питере я не прижился. Там нужно уметь ходить на мягких широких лапах, чтобы не провалиться под тонкий лед культурных достояний в холодную, бездонную топь. Я совсем другой, и город не принял меня. Он медленно и равнодушно пережевывал мою жизнь, пока однажды я не напился в баре. Потом вышел на улицу, осмотрел слепое белое небо летней ночи, взметенный мост, костер в подворотне и, поймав такси, уехал на Московский вокзал в чем был. Чтобы жить в Москве почти уже десять лет.

Я не люблю Питер, но тоскую иногда по нему отчаянно, как тоскуют по бывшей жене, понимая, что уже ничего не сложится из осколков прошлого, что не стоит поддаваться соблазну общих воспоминаний за рюмкой коньяка. Или в такие моменты тоскуешь по собственной юности, которая прошла под этим низким небом?

Но я знаю: стоит мне приехать в город, начнется аллергия. Или грипп. Или, как в последний приезд, я сломаю палец на ноге, прищемив его дверью. Города всё помнят.

Я пишу этот текст под звук летнего ливня за окном московской квартиры. Я давно обжился в столице, привык к пробкам и никогда ни у кого не спрашиваю дорогу – многие москвичи не знают, что у них за углом. Мне комфортно в быстром ритме мегаполиса, я уже знаю город гораздо лучше, чем таксисты, и у меня больше не проверяют документов в метро. Видимо, усвоил урок, который дали мне друзья, приехавшие в Москву раньше меня: «Ну что ты ходишь как вареный и улыбаешься? Шаг должен быть быстрым и уверенным, выражение лица – непринужденным, как будто только что съел дохлую крысу. Без кетчупа».

Такое лицо у меня в метро. Я знаю, я как-то свое отражение увидел в окне поезда. Но мне хорошо в Москве. У меня есть свой тайный маршрут счастья, и я уже понимаю, что счастье – понятие ретроспективное. Я говорю: «Я был тогда-то счастлив» и больше не говорю: «Я был бы счастлив, если…»

Счастлив я был, только-только приехав в Москву. Когда шел по солнечной позднемайской набережной в шесть утра, щуря пьяный от солнца глаз, держа кого-то за руку – уже не помню, кого…

И когда мне хочется почувствовать счастье, надо всего лишь хмельным ранним утром проехать тем же маршрутом – мимо старой мечети, мимо того дерева, на северо-запад, обгоняя солнце.

Города запоминаются разным. Краснодар – горячим ветром, Самара – четкими указателями, Грозный – пылью и октябрьской жарой, Рига – случайным страстным сексом, Ольштын – уютом, Амстердам – отчаянием, Берлин – стертыми в кровь ногами.

В этом сборнике есть место памяти о жестокой завораживающей Африке, о хайвеях Америки, о Японии, которую можно пытаться постичь всю жизнь и так и не суметь, поскольку Япония не принимает чужаков. О турецких сладостях и итальянской пасте.

«Этот мир придуман не нами»… Мы лишь запоминаем и запечатляем его, стены нашей памяти увешаны полароидными снимками городов. Хотите посмотреть?

Никогда не сжигайте дневники. Прячьте их в самом укромном месте чердака, закапывайте под горбатым инжировым деревом или, обернув широким скотчем, оставляйте там, где долго не появитесь. Да что угодно делайте, только не уничтожайте – в дневниковых заметках зафиксированы пройденные нами, выученные и невыученные, уроки. Поэтому-то так плотно, болезненно сжимает сердце при виде этих молчаливых старых друзей. Хотя порой так и подмывает уничтожить все следы, по которым другие могли бы узнать нас бывших… Я сохранила свои записи. Горжусь собой. Значит, смогла принять прошлое, сколько бы слез в нем ни было. Примирилась с ним. Самое неприятное – понимать, что на развилке прошлого мы сделали свой выбор, разминувшись с другим будущим. Возможно ли вернуться назад и выбрать новый путь?..

Я решила, что непременно расскажу нашу историю в тот день, когда потеряла тебя. Потеряла на одной из скоростных дорог, по которой мы не раз уезжали, возвращались… Сегодня, встретив очередной день новой жизни, я сажусь за компьютер, чтобы выполнить обещанное. Напишу о нас. Обложилась тремя дневниками, которые вела в разные моменты жизни, фотографиями, принесла любимый чай из анатолийских мандаринов и фруктовое печенье с корицей… Мне важно, чтобы ты направлял меня, не давал сбиваться, кривить душой, ладно? Включаю Нину Симон и начинаю.

Кто прочитает эту повесть? Пусть это будут люди, которым она принесет благо. Пусть она заставит их задуматься, пусть сердца их станут светлее. Я надеюсь, моя искренность извинит заурядность письма и читатели не раз узнают себя и свои чувства в нашей истории. Такое происходит со многими, а, стало быть, такой опыт нам необходим. Мы становимся зрелыми, когда учимся смотреть на жизненные обстоятельства отстраненно. А сама история… Что ж, в ней, как и в жизни, нет выверенной схемы.

И сейчас ты со мной. И сейчас я люблю тебя так же, как любила в те дни…

Когда мне было двадцать пять, тебе – чуть больше…

Знаю, ты не вернешься, но я все равно буду любить тебя. Всегда. Там, внутри, где-то между беспокойным сердцем и тугими ребрами, ты заполнил все сияющим светом.

Мне не хочется обсуждать, сравнивать, объяснять мои чувства – да я и не смогла бы. Пусть хранятся внутри, надежно и безмятежно. Пусть они останутся исключительно моими, не попадут под общеизвестные ярлыки, так легко навешиваемые массами-классами.

Может, и в самом деле у всех жизненных историй одна суть – меняются лишь герои, проявления, место действия? Весь мир – театр, и люди в нем актеры. Кто же тогда сценарист? Режиссер? Зрители? Ну хорошо, пусть суть одна – мне нечего возразить, я прожила лишь одну-единственную историю. Но я уверена: похожими могут быть обстоятельства, но не любовь. Каждая любовь соткана из мелких деталей, мелких, но способных нарушить все ходы, стратегии, планы. Даже итоги.