Контрольная схватка - Страница 3
Тогда, в первые месяцы после нашего неожиданного освобождения, после создания нашей особой оперативной группы, я еще не успел изучить своего прямого начальника. И этот вызов, сразу после нашего возвращения с задания, мог сулить что угодно. И разбор операции с похвалой, и разнос. А может быть, и снова арест по приказу Берии. И все же предыдущее задание мы выполнили, вернулись без потерь. Что-то мне тогда подсказывало, что наша группа – это то, что сейчас было крайне необходимо Платову в его оперативной работе. Надежные, умелые бойцы. Группа, в которой прежде всего умеют работать головой, ведь у каждого богатый опыт работы в разведке, а Коган был еще и бывшим следователем особого отдела НКВД, мастером психологических и интеллектуальных комбинаций. Ну и еще мы умели работать не только головой. Каждый имел прекрасную боевую подготовку.
– Садитесь, – убирая папку в массивный сейф, не оборачиваясь, разрешил Платов. – Как группа, Максим Андреевич?
– Группа отдыхает, отсыпается, тренируется, – коротко доложил я.
Платов свел над переносицей густые брови и задумчиво посмотрел на стаканчик с карандашами на своем рабочем столе. Или он сейчас принимал решение, или оно уже принято, и он прокручивал в голове возможность проведения той или иной комбинации. А может, пытался вплести в ткань оперативной работы новые поручения, назидания и требования высшего руководства страны. Откуда вернулся Платов? С совещания у Берии, у Сталина, после доклада на заседании ГКО [1] или совещания в генштабе?
– Отдыхать нам теперь предстоит не скоро, – задумчиво произнес Платов, а потом как будто очнулся от своих мыслей и заговорил деловито, но без торопливости: – Вам предстоит одна важная и срочная работа, Максим Андреевич.
Если честно, то я как-то после этих слов сразу успокоился. Работа! В такое время это важно – ты не в стороне, ты вместе со всеми, вместе со страной, ты на равных. А задание? Простых заданий никто не обещал с самого начала. Для того и создавалась группа. Война! О каких простых заданиях может идти речь? В такие годины каждый выкладывается полностью. Полностью отдает всего себя без остатка. И конечно, я весь собрался и с готовностью ответил:
– Слушаю, Петр Анатольевич!
Платов выдернул из стаканчика на столе карандаш, легко поднялся и подошел к стене, где за занавеской висела карта Европейской части СССР. Я поспешил за ним следом. На карте я заметил множество каких-то пометок, маленьких разноцветных флажков на иголках. Платов обвел тупой стороной карандаша район восточнее Ельни.
– Сегодня ваша группа вылетает вот сюда. Вас встретит представитель Смерша, но работать вы будете самостоятельно. Связь с армейской контрразведкой вам нужна будет для прикрытия и некоторой помощи. Задача: встретить в условленном месте, которое я вам укажу позднее, нужного человека с документами. Обеспечить ему безопасность и сопроводить его в Москву. Очень простая задача. Правда, в очень непростых условиях, когда обстановка на этом участке фронта меняется почти ежечасно.
– Что мне нужно знать об этом человеке для выполнения задания? – почти машинально спросил я, понимая, что для такой задачи личность этого человека совершенно не важна. Мы, как особо доверенная и хорошо подготовленная группа оперативников, должны найти его, войти в контакт и доставить живым в Москву, вот и все.
– Это не простой курьер с «той стороны», не простой перебежчик. И за ним, видимо, возможна охота вражеской агентуры, – ответил Платов, задвигая занавеску на карте и возвращаясь к столу.
– Наш разведчик? – насторожился я, понимая всю меру ответственности за человека, чью работу в логове врага хорошо представлял себе. И понимал, как обидно выйти к своим и… не дойти до «финиша».
– Садитесь, Максим Андреевич, – предложил Платов, – курите. Я сейчас введу вас в курс дела. Это задание таково, что вам нужно иметь представление о некоторых его нюансах. Все члены группы тоже должны владеть этой информацией. Человек, которого вы должны будете встретить, – это майор абвера Вилли Бельц. Я завербовал его год назад. Как именно удалось завербовать, теперь неважно. Он не разделяет наши убеждения, если вы это хотели спросить. Но сейчас оставаться там, у себя, он уже не может. Потому что у него не было времени копировать документы, и он их просто выкрал из сейфа. Сами понимаете, что из-за этого поступка он «сгорел». А документация эта касается немецкой операции «Тайфун» по прорыву группы армий «Центр» к Москве и ее захват.
– Ого! – удивился я. – Значит, в наших руках едва ли не судьба всего немецкого наступления?
– Вряд ли, – спокойно возразил Платов. – Таких иллюзий я не строю. Конечно, информация о наступлении у него есть, и она бесценна, но обладание ею не решит исхода битвы. Я больше рассчитываю на информацию о руководстве абвера, о стратегических направлениях работы немецкой разведки, о возможных объектах вербовки. И еще, что очень важно: что предпримут немцы в связи с пропажей документов. Действия немцев могут дать важную информацию о том, насколько ценны документы, которые несет Бельц, насколько ему самому можно верить. И вот поэтому мне нужна ваша группа, Максим Андреевич. Здесь необходим иной опыт и иной подход. Армейская контрразведка может не справиться, подойти слишком шаблонно к выполнению этого задания.
Ночь была удивительно теплой. Нас подвезли прямо к самолету на эмке. Ребята один за другим поднимались по железной лесенке на борт. Сосредоточенный Буторин хмурил брови, Коган, как всегда, соблюдал ледяное спокойствие. И только Сосновский, легко взбежав по лесенке к люку самолета, остановился на последней ступеньке и, сдвинув форменную фуражку на затылок, оглянулся и окинул взглядом полевой аэродром, деревья по краю поля, терявшиеся в ночи. Он с шумом вдохнул ночной воздух и сказал:
– Ребята, а ночь-то какая! Как пахнут полевые цветы в это время года! Аж мурашки по спине. До чего же хорошо дома!
Я поднялся следом за Михаилом, но мне вдруг захотелось тоже постоять с ним на последней ступени трапа. Вдохнуть воздух родных лугов и лесов. Я не удержался и спросил:
– А что, в Берлине в это время года пахнет иначе? Где-нибудь в Трептов-парке, например!
– Когда архитектор Иоганн Генрих Густав Майер планировал этот парк, пытаясь «упорядоченные насаждения деревьев в Трептове» превратить в истинно народный красивый парк, достояние жителей Берлина, он думал о свежем воздухе, полезном для здоровья проведении досуга в пределах парка. Но когда я уезжал из Германии, то в Берлине пахло просмоленными факелами, сожженными книгами классиков мировой литературы и пивной отрыжкой бюргеров, которые поддержали Гитлера на последних выборах.
– Ты любил Германию? – спросил я с улыбкой.
– Да, Максим, я любил Германию. Но я любил ее такой, какой она была прежде: без нацистов. Германию Шютца, Баха, Вагнера, Мендельсона-Бартольди, потому что это была музыка, присущая немецкой душе. Душе немецкого народа, которая нашла отражение в полотнах Дюрера, Кранаха, Рименшнейдера, Кирхнера. Это великая литература мирового уровня, связанная с именами Гёте, Шиллера, Гейне, Гофмана, Манна.
– Ничего, Михаил, мы вернем миру прежнюю Германию, – пообещал я.
– Ты веришь в это? – Сосновский повернул голову и посмотрел мне в глаза. Мне показалось, он пытался понять, что стояло за моими словами. Шаблон избитых фраз или искренняя вера в нашу победу? Сейчас, в этот страшном 41-м году.
– Если бы не верил, то не стоял бы сейчас с тобой рядом вот здесь, – вздохнул я, понимая, что до этой победы нам еще очень далеко и цена ее будет очень велика.
Мы вошли в самолет и уселись на неудобные дюралевые складные кресла. Буторин уже откинулся на спинку и закрыл глаза – привычка каждую свободную минуту использовать для отдыха, восстановления сил. Коган со странным выражением лица смотрел на нас с Сосновским. Кажется, он слышал наш разговор на трапе.
– А я, знаете, о чем сейчас подумал, ребята? – заявил Борис, сложив руки на животе и сцепив пальцы в замок. – Закончится война, прикончим мы эту нацистскую гидру в ее логове, в Берлине. И в этом самом Трептов-парке поставим высокий монумент советскому солдату. Только солдату не с автоматом в руке, а с ребенком на руках – как символ спасенного от коричневой чумы мира, спасенной Европы. Знаете, как на полотне Рафаэля «Сикстинская мадонна». Только вместо мадонны – солдат со спасенным ребенком на руках!