Контролер - Страница 54

А на следующий день меня выдернули на допрос. В последнее время, по мере уменьшения количества статей в моем деле, родное правосудие, чувствуется, потеряло ко мне всяческий интерес. Вечно похмельный пенсионер куда-то запропал, нового следователя не присылали. И тут...

– Доброе утро, Игорь Александрович, моя фамилия Ткачева, я буду вести ваше дело, – сказала высокая, с меня ростом, статная шатенка с зелеными глазами и аэродинамической фигурой.

Классический случай «женщины не для меня». Встречая таких, никогда не питал лишних иллюзий, а тут вот зацепило.

– Очень приятно, – совершенно искренне ответил я, усилием воли вернув на место отвисшую челюсть.

Совершенно не сохранилось в памяти, о чем спрашивала она, и что мычал в ответ я, просто... Просто, я сидел, глазел на нее и мечтал, чтобы этот допрос никогда не закончился, готовый ради этого сознаться в чем угодно: от попытки насильственного изменений государственного строя на островах Зеленого Мыса до поджога витебской хоральной синагоги в конце девятнадцатого века.

– Прочитайте и распишитесь, – на стол передо мной лег один-единственный лист.

– Вы еще придете? – хриплым, как с похмелюги, голосом спросил я.

– Завтра, – ответила она, складывая бумаги. – Я хотела сказать, – она замялась и, честное слово, покраснела. – То, что вы сделали... В общем, я очень вас очень уважаю, – и протянула руку.

Это меня окончательно добило. Вернувшись в камеру, о чем-то, не помню, переговорил с соседом, после чего уселся лицом к стене и, выражаясь языком дамских романов, застыл в смятении и пребывал в нем вплоть до обеда. Поел, перекурил и усилием воли постарался успокоиться и вернуться в реальный мир. Получилось, но не сразу и не очень.

На второй допрос она принесла термос с чаем и гору еще теплых пирожков, которые я все умял и даже не почувствовал вкуса. Во время третьего мы перешли с гражданкой следователем на «ты».

Вы думаете, я ничего не пытался со всем этим сделать? Пытался, еще как пытался. Носился как наскипидаренный по камере, стирал рукояти гантелей, приседал и отжимался.

Помогало так себе. В одном старом фильме, помню, герой в таких случаях колол дрова, а другой – звонил в колокола. А, еще я стал хуже спать. Бродил ночью по камере или ворочался. Вздыхал как влюбленный гиппопотам, отвечал невпопад, если спрашивали.

– Проблемы, брат? – по-своему поняв мои страдания, поинтересовался стукачок и тут же умолк, наткнувшись взглядом на правильно набитый Витин кулак.

Она приходила не так уж и часто и мы просто болтали. Мне даже показалось, что эти беседы интересны не только мне одному. Такая вот история, «Тюремный роман-два».

Если бы все это происходило не в жизни, а в американском кино, то мы бы бросились друг на друга прямо в прихожей и, сплетясь телами и натыкаясь на разные полочки, пуфики и счетчик электроэнергии, принялись со стонами и визгами сдирать с себя одежду и, в конце концов, овладели друг дружкой где-нибудь на люстре. В немецком кино она заявилась бы в кожаном нижнем белье, с плеткой, соседями и дрессированными козочками. Ну, а дальше, как водится: «Опа-опа!», «Лус-лус!», «Шнелль-шнелль!» и, наконец, «Гу-у-ут!!!». В индийском кино мы бы обязательно сплясали и спели во весь голос на радость засыпающим соседям. Слава богу, жизнь не кино.

– Спасибо, что пришла, а не то...

– Что?

– Завтра с утра залег бы у вас под прокуратурой и стал ждать.

– Меня могли услать в командировку.

– Все равно бы дождался.

– Ну, раз дождался, открывай шампанское, подполковник.

– Есть открывать шампанское.

– Послушай, ты действительно подполковник?

– В данный момент я вообще никто. Из армии меня поперли, из контролеров сам ушел. Я ведь рассказывал тебе, что был контролером?

– Пусть тебя это не волнует, – она сделала крошечный глоток из фужера. – Даже если не рассказывал, расскажешь. Я хочу знать о тебе все.

– Зачем?

– Просто интересно.

Начало лета, раннее утро, море, пляж. По песку и мелкой гальке у самой кромки воды бежит скудно одетый человек, тощий как мартовский кот, до черноты загорелый и самую малость небритый. Неплохо так бежит, достаточно бодренько и технично. Заскакивает на причал и с криком бросается в море. Не поверите, но это снова я.

В один прекрасный день я вдруг взял да и уехал из слякотной Москвы в Крым, к солнцу, морю и цветущему миндалю.

– Фантастика, – заявила по приезде Светлана. – Неужели все это происходит с нами?

– Точно, – согласился я. – Она самая... – правда, я имел в виду совершенно другое.

Бросить все, наплевать на перспективы и удрать с бывшим зеком, причем не на его виллу в Испанию, а просто в Крым, где у меня нет ни дворца, виллы, ни даже скворечника. Именно так и не иначе поступают героини дамских романов. В реальной жизни с такими, как я, никуда не удирают. Вернее, удирают, но от них самих, галопом и куда подальше.

– Не дури, – помнится, сказал я, – дождись отпуска и приезжай. Такой работой не бросаются.

В ответ она сообщила, что уже все для себя решила, а моего мнения по этому вопросу никто не спрашивал. И добавила, что меня вообще нельзя никуда отпускать одного, даже в булочную за хлебом, потому что по дороге я обязательно во что-нибудь впишусь.

В Генпрокуратуре крякнули от удивления, давненько, видать, от них добровольно не уходили, но заявление об увольнении подписали. Теперь Света больше не следователь, она матрос, вернее, матрос-спасатель, так же, как и я на одном из пляжей в Севастополе. Меня приняли на эту престижную работу по блату, начальник спасательной станции, Валерчик Гришин оказался старинным приятелем Сани Котова. Моей спутнице блат не понадобился, она просто предъявила корочки мастера спорта по плаванию и тут же была с восторгом зачислена в штат. Так и трудимся бок о бок и вместе.

Севастополь, обалденно красивый, белый город, до неприличия чистый, особенно, в сравнении с Москвой. До краев наполненный памятниками старины и сам по себе – памятник и напоминание. В середине позапрошлого и прошлого веков он явил миру образец чести и героизма, а уже в конце того же прошлого века ему самому показали, что такое цинизм и подлость. Других слов для того чтобы описать то, как с ним поступили, подобрать невозможно.

То ли первый президент всея Руси сразу после третьего класса избавился от вредной привычки появляться в школе в трезвом виде, то ли в той самой школе из принципа не преподавали историю, не знаю и не особенно хочу знать. Но просто вот так взять и стряхнуть со стола на колени незалежным соседям город русской, черт подери, славы, заодно с целым полуостровом с двумя миллионами говорящих, а самое главное, думающих по-русски людей... (Соседи подарок поймали на лету и даже не сказали мерси). Почему, говоря о первом гаранте конституции России, я все время упоминаю об этой его маленькой слабости? Потому что хочется верить, что накуролесил он исключительно по пьяному делу. Ведь, ежели иначе, то совсем другая вырисовывается картина и именем его тогда стоит называть вовсе не библиотеки, а что-нибудь совсем другое.

После безлюдья девяностых, на крымских пляжах опять полно народу. Наша задача, как спасателей, внимательно следить за тем, чтобы количество нырнувших в Черное море равнялось количеству из него вынырнувших. И наоборот. Для этого мы со Светой и бороздим акваторию на плавсредстве размером с ванну, снабженном моторчиком от вентилятора. Она обозревает в бинокль акваторию, а я отбиваюсь багром от сексуально озабоченных купальщиков. Единственная лошадиная сила мотора нашей посудины просто не позволяет удрать от желающих утонуть и быть спасенными зеленоглазой русалкой или просто интересующихся планами на вечер.

Более мощными единицами по традиции здесь управляют отставные флотские: бывший командир тяжелого авианесущего крейсера, первого ранга Астафьев, бывший командир большого противолодочника, второго ранга Ключников и другие. «Первого ранга», «второго ранга»... Так и только так на флоте полуофициально именуются воинские звания старших офицеров. Никаких там «каперангов» и «кавторангов», как говорили когда-то очень давно, а сейчас так любят изъясняться исключительно герои хороших фильмов, снятых по сценариям выпускников ветеринарной академии.