Контролер - Страница 37

Сделав свое черное дело, молодой человек вернулся за свой столик и принялся допивать чай. Режиссер, он же Чжао, он же почти труп, бессильно уронил вниз руки, открыл рот и попытался закричать от боли, потому что стало очень больно. Не хватило сил даже на шепот. Потом стало еще больнее, еще и еще, а потом, все, боль прошла, а жизнь закончилась. За долю секунды до конца он вдруг понял, что совершенно напрасно провел это утро у телевизора.

Допив чай, молодой человек встал, взял сумку и пошел к выходу, на ходу рассовывая по карманам телефон, сигареты и зажигалку.

Проходя мимо уставившегося в потолок, уронил, неловкий такой, сигареты и зажигалку, потом почти минуту их разыскивал.

Слегка покачивая бедрами, он вышел из бара и направился прямиком в вокзальный туалет. Поймал одобрительный взгляд такого же гламурного персонажа, только в длиннополом плаще и рыжеватого, слегка надул губки и подмигнул.

Через несколько минут молодой, подтянутый капитан в ловко сидящей на нем камуфляжной зимней форме и с вещевым мешком за спиной, вышел из туалета. Поправил фуражку, обошел явно поджидающего кого-то рыжеволосого красавчика в темном плаще до пяток и направился к выходу.

Если бы Евгений Сироткин задержался на вокзале еще пару минут, то наверняка услышал бы дикий женский визг из бара: подошедшая к единственному посетителю официантка, обнаружила того, сидящего неподвижно и глядящего в потолок, и вступила в лужу крови, вытекающей из раны на правой руке.

Перед тем как спуститься в метро, Евгений достал телефонную трубку и набрал номер.

– Порядок, Дед.

– ...

– Возвращаюсь на базу, до встречи.

А потом отправил кому-то сообщение без единого слова.

Зазвонил стоящий телефон. Я передал трубку полковнику.

– Да, – отрывисто бросил он.

– ...

– Понятно.

– ...

– Хорошо, до связи.

– «Табун» обнаружен и взят под контроль, – сообщил он. – Дальнейшей судьбой руководства института займутся буквально сегодня. Вы удовлетворены?

– Очень.

– Что дальше?

– Терпение, – сказал я и едва не добавил: полковник.

В мае девяностого Равшон Саибназаров, тогда еще просто лейтенант КГБ СССР больше суток провел в зиндане в Таджикистане в ожидании неизбежной смерти. Для того чтобы выдернуть его оттуда, была проведена совершенно уникальная операция силами нашей конторы. Мой командир, Сергей Волков, по-моему, до сих пор гордится тем, что поучаствовал в ней.

Не то чтобы эта операция была особенно сложной по исполнению тут, как раз все было просто и ясно. Один ловкий мужик сделал все, чтобы попасть в тот же зиндан, что и Равшон. Оказавшись там, принялся распевать песни, настолько громко, что без проблем перекрывал лай собак и вопли ишаков. Горланил достаточно долго, одну только «Белоруссию...» исполнил раз пять. Прикиньте, «Молодость моя, Белоруссия», в кишлаке. Короче, место нахождения зиндана те, кому надо было, засекли без всяких там радиомаячков. Ночью пришли и без проблем извлекли из ямы Равшона и того самого певца. Уникальность состояла как раз в том, что дело происходило в девяностом году, когда все подряд спецслужбы просто-напросто боялись лишний раз без спроса вздохнуть или пукнуть. Получить разрешение на проведение такой операции было на пару порядков сложнее, чем ее осуществить.

Врач появился, когда мы докуривали мои сигареты. О результатах операции не стоило даже и спрашивать, все читалось на его лице.

– Ваш друг в реанимации, – сообщил он, – жить будет.

– Молодец! – воскликнул я и вытер пот со лба.

– У меня, между прочим, дежурство закончилось, – сварливо заявил он, – долго еще торчать здесь?

– Идите переодеваться, доктор, – ответил за меня переговорщик, – скоро пойдете домой.

– Хочется верить, – буркнул тот и удалился.

– Ну, что, – бодро спросил полковник, – будем заканчивать комедию?

– Подождите, – возразил я, – а как же второе требование?

– Слушаю.

– У палаты моего товарища выставляется ваша, повторяю, ваша, а не милицейская, охрана. Как только состояние здоровья позволит, вы отвезете его куда положено.

– Принимается, – весело ответил он, – а где остальные ваши подельники, растворились в воздухе?

– Скрылись в канализации, – любезно ответил я, – давайте, действительно, заканчивать.

– Я только за.

– Это действительно взрывчатка – я пнул ногой сумку, и она оказалась возле него, – почти кило пластида.

– О, как, – он застегнул застежку на сумке, – действительно, пластид и почти кило. А где взрыватели?

– Нету.

– А как же ты собирался его взорвать?

– И в мыслях не было, – я перекинул полковнику брелок.

– Понятно, – хмыкнул он и протянул руку, – твой ствол.

– Нет никакого ствола, – расхохотался я, – и не было, – достал из кармана и выложил на стол наручники, вытянул перед собой руки. – Вяжите меня, люди добрые.

– Сюда, – скомандовал он, – двое в камуфляжной форме и в масках вышли из-за угла и направились к нам, держа меня под прицелом.

– Круто.

– Сейчас это называется «нанотехнология», – пояснил он и, обращаясь к подошедшим двоим, скомандовал: – Минуту! – Те застыли, как гипсовые пионеры в парке. – Один вопрос, вернее, два.

– Слушаю.

– Почему ты все время лыбишься?

– Настроение хорошее, – ответил я и ничуть не соврал. Действительно, почему я должен плакать? Все прошло успешно: я догадался об основной акции, Кира вычислил, когда и где окажется сегодня поутру Режиссер, Берта, Дед и Сиротка сработали четко. Нам очень повезло с теми четырьмя, пришедшими на склад. Кира выжил. Что с нами будет потом? Не знаю, потом будет потом. – Второй вопрос.

– Кто ты такой, черт подери?

– Сам бы хотел это знать.

– Пакуйте! – мне завернули ласты за спину. – Без экстаза!

Меня поставили в позу пловца на старте и поволокли на выход.

В машине, куда меня затолкали, мне опять стало очень жарко, потом холодно, потом снова жарко и, наконец, просто хреново. Я то погружался в напоминающее краткий сон состояние, то приходил ненадолго в себя. И так несколько раз. Когда машина остановилась, меня взяли за шиворот и скомандовали: «На выход!». Последнее, что осталось в памяти, это то, что я делаю шаг наружу. Потом все, погас свет и выключился звук.

– Проходи, Игорь, располагайся, – восседающий в напоминающем трон, помпезном офисном изделии с наворотами, сделал ленивый приглашающий жест. – Сейчас освобожусь.

Тот послушно прошел и расположился на каком-то крохотном низеньком пуфике (с которого на хозяина кабинета приходилось смотреть снизу вверх) в некотором отдалении от громадного, покрытого зеленым сукном стола, за которым в поте лица трудился видный представитель губернской элиты и, по совместительству, муж его матери. С интересом осмотрелся по сторонам. Увиденное впечатлило.

Любовно отреставрированная антикварная мебель, многочисленные, со вкусом расставленные по цвету корешков, книги на полках. Дипломы и сертификаты вперемежку с саблями и ятаганами на стенах, пушистые ковры на полу, прикрытый экраном камин.

Государственный герб на стене прямо над головой увлеченно работающего с документами хозяина кабинета и РАВНОУДАЛЕННО по обе стороны от него – коврик с вытканным портретом законно избранного. Для полного комплекта государственных символов не хватало только флага и гимна. В общем, воплощенная в жизнь мечта выросшего в «хрущобе», мальчугана из многодетной семьи.

Вынырнув, наконец, из пучины государственных забот, отчим извлек из папиросницы карельской березы сигаретку, прикурил от массивной настольной зажигалки и остро, сверху вниз посмотрел на пасынка.

– Скажи-ка мне, Игорь, ты любишь Россию?