Конторщица-2 - Страница 13

Лепка пельменей, вместе с медитациями и вязанием крючком, считаются в буддизме идеальными способами, улучшающими карму практически вертикально (эх, если бы только преступники знали этот способ вырваться из колеса сансары…!).

Римма Марковна проворно подхватывала очередной тонюсенький кружочек теста, ложечкой клала туда большой, источающий умопомрачительно-вкусные запахи, луково-мясной комок начинки, и практически одним, неуловимо ловким движением, залепляла все в аккуратненькую розеточку, напоминающую свиное ухо.

У меня получалось не столь расторопно, однако я прилежно старалась.

– А со Светкой что? – задала вопрос Римма Марковна, раскатывая следующий кусок теста, но звонок в дверь не дал мне ответить.

– Сиди, сиди, я сама открою, – велела мне она и поспешила в коридор, на ходу вытирая полотенцем испачканные в муке руки.

С недавних пор Римма Марковна поняла, что вокруг меня периодически творятся занимательные вещи, и, будучи по натуре человеком неуемно-любопытным, не захотела оставаться в стороне, поэтому настойчиво пыталась сунуть нос везде, где только можно.

Я осталась на кухне: меланхолично шлепнула комочек начинки на тесто и принялась осторожно залеплять края, как вдруг бубнящие звуки, которые доносились от входной двери, начали набирать обороты и переросли в ругань.

Со вздохом бросив недолепленный пельмень, я выскочила в коридор. Там, подбоченясь, стояла сердитая Римма Марковна и что-то выговаривала не менее сердитой Элеоноре Рудольфовне.

Капец.

Что-то вечер перестает быть мирным.

Но и скрываться смысла не было, тем более Элеонора Рудольфовна меня уже увидела.

– Вот! – закричала она, и тоже, как давеча я, помахала у Риммы Марковны под носом мятой бумажкой.

Дежавю прямо какое-то.

– Это что? – спросила я (хотя и так было все ясно).

– Заявление! – выпалила Элеонора Рудольфовна и с видом победителя посмотрела на меня.

– Неужели? – покачала головой я, округлив глаза, – вот видите, Римма Марковна, Валерий Горшков настолько аккуратный и ответственный человек, что переписал заявление каллиграфическим почерком и отправил Элеонору Рудольфовну заменить старое. Творческий человек, порядочная семья, что тут и говорить…

Элеонора Рудольфовна побагровела, а я хихикнула (ну, не удержалась, бывает).

– Не паясничай, Лидия, – сказали хором Римма Марковна и Элеонора Рудольфовна, и сердито посмотрели сначала дуг на друга, а потом – на меня.

Ответить мне не дали, так как в полуоткрытую входную дверь юркнула сначала Лёля, а следом за ней явилась и Нора Георгиевна:

– Добрый вечер, соседи, – категорически вежливо поздоровалась она и рентгеновским взглядом прошлась сначала по мне, потом по Римме Марковне и, наконец, остановилась на Элеоноре Рудольфовне. – А я слышу, что-то у вас происходит. У вас все в порядке? Я уже подумала, что эта Ольга вернулась, не приведи Господи.

– Что вам моя Ольга?! – взвизгнула Элеонора Рудольфовна и неприязненно посмотрела на Нору Георгиевну.

Но Нора Георгиевна была опытным бойцом и такими экзерсисами смутить ее было нельзя.

– Ах, так вы и есть маман той испорченной девицы? – сморщила нос Нора Георгиевна и демонстративно посмотрела на нее поверх очков, с явным осуждением.

А Лёля грозно тявкнула и быстро спряталась за мою ногу.

– А что же Вы отпрысков-то не воспитываете, как полагается советскому человеку? – сурово нависла она над лидочкиной почти бывшей свекровью. – Неудивительно, что здесь не квартира, а кардибалет получился.

– Не смейте! – взвизгнула Элеонора Рудольфовна. – И вообще, вы кто еще такая?! Я вообще-то не к вам пришла, а к этой …!

– Па-а-а-звольте! – менторским голосом отчеканила Нора Георгиевна, перебивая, – У нас свободное советское общество и порядочным людям можно ходить, где угодно! Я услышала шум и пришла полюбопытствовать, кто здесь нарушает общественный порядок! Имею полное право! И не вам мне указывать, что делать!

Элеонора Рудольфовна не нашлась, что ответить, и только хватала ртом воздух.

– А раз уж вы являетесь родительницей столь непутевой дочери, то извольте выслушать претензии от лица всех соседей! – продолжила напирать Нора Георгиевна, безапелляционно, – соседку снизу ваша дочь трижды заливала, ребенка своего не воспитывала, по ночам пела отвратительно громким голосом и не давала спать соседям!

– Она певица, – попыталась вякнуть Элеонора Рудольфовна, правда неубедительно.

– Это сейчас так называется? – сильно изумилась Нора Георгиевна и сообщила Римме Марковне громким отчетливым шепотом:

– Представляете, Римма Марковна? А вот в наши времена девиц подобного поведения совсем по-другому называли, и в порядочное общество обычно не приглашали, ибо моветон.

– А у нас их называли лоретками, – вспомнила и себе Римма Марковна, поблескивая от радостного любопытства глазами.

– Я на вас в суд подам! – закричала Элеонора Рудольфовна не своим голосом, – за клевету!

– А где тут клевета? – удивилась Нора Георгиевна. – О том, что к вашей дочери женатый мужчина регулярно ходит, все соседи знают. Не единожды видели, знаете ли. А недавно и его супруга приходила, разбираться. Можно и ее позвать, она подтвердит!

Элеонора Рудольфовна побледнела и схватилась за сердце.

– Воспитанием Ольги вы совершенно не занимались, дорогуша, – констатировала Нора Георгиевна, осуждающе качая головой.

– А сейчас она свою Светку в интернат сдала, – тут же наябедничала Римма Марковна, с жутко довольным видом.

– Я смотрю, вас из психушки уже выпустили? – не осталась в долгу Элеонора Рудольфовна.

Римма Марковна побагровела… в общем скандал набирал обороты, вовсю.

Обо мне все давно забыли.

Я лишь успевала переводить взгляд с одной дамы на другую.

– Так, а что это здесь происходит? – в дверях появился раздраженный Иван Тимофеевич, а я мысленно взвыла: позаниматься геометрией теперь уже точно сегодня не выйдет.

– Знакомьтесь! – едко ответила Нора Георгиевна и, прищурившись, добавила. – Это мать той непутевой девицы, что регулярно разрушает чужие семьи и заливает соседей снизу. Пришла сюда, так сказать, восстановить справедливость, насколько это возможно…

– А с какой целью Вы здесь шумите? – перебил Нору Георгиевну Иван Тимофеевич, и та недовольно умолкла, бросая взгляды исподлобья на старшего по подъезду.

– Заявление я принесла, – ядовитым голосом сообщила Элеонора Рудольфовна и для наглядности показала сложенный вчетверо листок бумаги.

– Что еще за заявление?

– В милицию! – осклабилась лидочкина бывшая свекровь, – заявление о том, как гражданка Горшкова, Лидия Степановна, напала на мужа, пребывающего в беспомощном состоянии по болезни, зверски избила его и обманным путем выбила заявление на развод!

Римма Марковна ахнула, а Нора Георгиевна вытаращила глаза и даже очки не поправила.

– Это правда, Лидия? – удивленно взглянул на меня Иван Тимофеевич.

– Правда, – пожала плечами я.

– Но как же так? – не мог поверить он.

– Достал он меня, – буркнула я, – дала разок по мордасам, он разнюнился и написал заявление. Не хочу такого мужа. Тряпка какая-то, а не мужик…

– Замолчи! – психанула Элеонора Рудольфовна.

– Еще и в карты на деньги играет, – продолжала очернять светлый образ Валерия Горшкова злобная я. – И на работу ходит только для галочки…

– В каком смысле для галочки? – спросил Иван Тимофеевич.

– На полставки учителем пения в ПТУ он трудится, – продолжала просвещать соседей я. – Я уговорила его подать заявление на развод еще месяц назад, так Элеонора Рудольфовна велела ему забрать.

– Зачем? – удивилась Нора Георгиевна.

– На квартиру эту он претендует, – выложила козырный туз из рукава я.

– Имеет законное право! – зло зыркнула на меня Элеонора Рудольфовна.

На соседей это известие произвело впечатление разорвавшейся бомбы.

– О нет! – схватилась за голову Нора Георгиевна, – певицу еле-еле пережили, так теперь еще один певец наклевывается.