Конфетка для мажора (СИ) - Страница 45

Не знаю. Это не важно. Важно то, где и как она сейчас…

Хоть убей, но зафиксированного на ролике спора я не помню.

— Вам знакома эта карточка? — голос следака возвращает на землю, и я тупо рассматриваю чёрный конверт и пригласительный флайер на закрытую вечеринку, посвящённую новому году.

Красивый арт с девушкой-акробаткой над золотой сценой и текст… Конфетка…

Сглатываю слюну и киваю. Этот конверт я нашёл сам, сам же и принес сюда, машинально выложив из кармана. Не собирался, но отчёта действиям найти не могу.

— Сюрприз, да? — Самойлов громко ржёт, больше истерично, чем весело. Хотя чёрт разберет, что в его ненормальной голове. — С виду приличная девочка, но такая горячая штучка, Ромео. Ты бы знал, какие приваты она выдаёт…

Договорить сволочь не успевает. На глаза падает кровавая пелена, и моё тело стремительно поднимается, а кулак летит в цель. Чётко в цель.

Я успеваю.

Мать вашу! Я успеваю нанести ещё один точный удар, прежде чем следователь и вбежавший на шум полицейский скручивают меня и уводят из кабинета.

Жалею? Нет!

Даже сутки на нарах с посылом подумать о поведении не изменили бы моего решения. Отец солидарен и не спешит забирать меня, а я…

Я тупо пялюсь в одну точку, а выйдя на свежий морозный воздух, забираю у отца ключи и молча сажусь за руль.

Подключаю севший смартфон к зарядке и вбиваю адрес. Тот, по которому должен был ехать сразу.

Игнорю крик отца: у меня было время подумать и понять, было время осознать, что дальше я не смогу. Я не лгал, когда говорил, что сдохну без своей Юльки.

Если прогонит… ковриком лягу у двери, но буду рядом. Если позволит остаться… стану самым счастливым человеком на свете…

И сделаю всё возможное и невозможное, чтобы Юля была счастлива со мной.

Всю дорогу гоняю мысли, не замечая, как преодолеваю расстояние. На автомате заправляю тачку, на автомате нахожу нужный дом. И…

Торможу, рассматриваю темные окна. Сейчас, конечно, день, но я отлично помню юлину привычку раскрывать шторы и собирать жалюзи, чтобы впустить в комнаты свет. Она вообще любит свет и пространство.

Может, у тётки? Смутно помню, что где-то здесь живет родственница матери. Отчет читал бегло, не заостряя внимания. Дебил! Не стоило поддаваться на уговоры, и давать ненужные обещания… Надо было сразу узнать всё…

Надо было сразу самому сказать всё…

Рывок по лестнице вверх и темнота площадки у нужной двери. В открытое окно нижнего пролета залетают снежинки, оседая на полу мокрыми пятнами.

Дрожащей рукой жму кнопку звонка и замираю. Прислушиваюсь.

Сначала мне кажется, что в квартире пусто, но затем раздаются тихие звуки и дверь распахивается. Не успеваю произнести ни звука, как Юля — бледная и потухшая — оседает на мои руки с хриплым выдохом.

Уронив голову на подушку, рассматриваю тени на потолке. Прошло две недели с того дня, когда я закрыл дверь в Юлькину палату с обратной стороны. Если быть точным, пятнадцать.

Пятнадцать дней, как я не видел свою девочку. Свою ли? В мечтах да, она по-прежнему моя. По-прежнему зажимается, стесняется, торопится куда-то… Маленькая, деловая и одинокая.

Я понял это, когда подхватил обмякшее тело и шагнул за порог. Меня накрыло безнадёгой, а уж обнаружив просроченные антибиотики, лежащие на столе рядом с пустым стаканом воды.

В полнейшей прострации искал градусник, вызывал скорую помощь и нёс на руках мечущуюся в бреду Сахарову. А потом преданным псом сидел рядом, смачивая губы, вытирая лицо и поглаживая тонкие пальчики. В таком состоянии нас разыскал отец.

Просто в один из похожих друг на друга дней он вошёл в палату. Не один. С ним влетела безумная женщина, принявшаяся орать и махать руками. Мне хватило пары предложений, чтобы идентифицировать её. И ещё пары дней, чтобы убрать её из жизни Юли.

Никакого криминала — исключительно в рамках действующего законодательства и в соответствии с тем, что она заслужила.

— Объяснился? — мрачный отец собирается уезжать, рано утром у него встреча.

Я до сих пор не спросил, как и зачем он подался сюда, но молча принял его поддержку. Она сейчас… нужна…

— Нет, — стирая капельку крови после очередной капельницы, киваю на Юлю. Она спит. Организм истощён, воспаление лёгких успело зайти далеко, и восстановление займет много времени. Хорошо ещё, если просроченные лекарства, которые она принимала, не дадут никаких побочек.

— Понял.

Мы какое-то время наблюдаем за спящей девушкой, а потом она открывает глаза и начинает плакать. Бросаюсь к ней, чтобы отпрянуть: в горячечном бреду она гнала меня, гонит и сейчас. Смотрит в глаза и просит уйти.

Отец долго жуёт губы, а потом оборачивает, засунув руки в карманы брюк:

— Езжай, Ром. Отоспишься в гостинице и уезжай. Дай ей время прийти в себя. Потом поговорите. Послушай меня, сынок. Чтобы обрести, иногда надо найти смелось отпустить.

Я отпустил тогда. Уехал. Дал ей время.

Не звонил, не писал, не напоминал о себе.

Знаю, что сегодня Юля вернулась в город. И знаю, что завтра не выдержу, сорвусь к ней. Мне надо её хотя бы увидеть… Вдохнуть такой бесячий и такой родной аромат шоколада, услышать голос.

Без неё… невыносимо…

Всего на секунду прикрываю глаза, обняв Тишку. Юлина мягкая игрушка занимает её половину кровати, небрежно брошенная на стул майка, забытая в один из дней, так и висит. Я не трогаю ничего, создавая видимость присутствия своей девушки.

Просыпаюсь также неожиданно, как и уснул, втягивая знакомые запахи. Переворачиваюсь на спину и накрываю лицо подушкой, потому что бороться с галлюцинациями сил уже нет. Я выпотрошен до предела. Сбит и расколот, если хотите. Внутри функционируют органы, но души… души нет… Она зависла в ожидании и я совсем не уверен, что сможет когда-либо воскреснуть. Без Юли — не сможет.

Убираю подушку, выполняющую роль заслонки. Запах выпечки. Подрываюсь и бегу в кухню, где похудевшая и бледная Юлька выкладывает на блюдо пышные оладьи.

Молчу, поймав её взгляд. Молчу так, что разрывает! Сердце проламывают грудную клетку, вспарывая и уничтожая все нервные окончания.

Делаю шаг и опускаюсь на колени, прижавшись лбом к плоскому животу. Моя… Конфетка… всхлипывает и опускает руки, зарываясь пальчиками в волосы.

Я дышу… Дышу, дышу, дышу ею, не смея поверить в реальность.

Потом… Всё потом: разговоры, объяснения, прощение… Самое главное сейчас то, что она рядом, что я касаюсь её и вдыхаю запах любимого шоколада…

Трибуны ревут, оглушая. До окончания тайма осталось четыре минуты. Четыре минуты и ничья, которая не устраивает ни одну из сторон.

Юрас несётся, как таран, прокладывая себе дорогу через чужие конечности, но его сбивают с ног, стоит лишь пересечь середину поля. Матч останавливается, когда Езерский подаёт знак, что не может встать. Тянет время или на самом деле, непонятно. Главный арбитр матча показывает жест ВАР , описывая в воздухе прямоугольник, и бежит на бровку поля, где установлен монитор.

На повторе отчётливо видно нарушение: соперник бил прицельно по ногам. Юрец с помощью медиков покидает газон, а мы группируемся, чтобы пробить штрафной.

Болельщики замирают. Я замираю, ведь буду лично. В первых рядах сейчас на меня смотрит любимая девушка, которой я обещал принести победу. Она вскакивает с места, стоит мне развернуться к зрителям, и прижимает руки к губам. Боится.

Подмигиваю и, разбежавшись, посылаю мяч в верхний угол, подкрутив передачу. Он достигает цели, и стадион взрывается рёвом. Поднимаю руки вверх, потому что… Победа!

Гол, чёрт побери! Мы сделали это!

Оборачиваюсь и подмигиваю Конфетке, вливаясь в последний финальный рывок.

Пас… голевой… удар…

Да! Витёк с подачи буквально вносит новый мяч в ворота, и мы побеждаем с шикарным отрывом! 3:1!