Конец веры - Страница 21
В 1595 году пожилая жительница села, расположенного неподалеку от Констанца, обиделась на то, что ее не пригласили участвовать в развлечениях местных жителей во время праздника. Соседи видели, как она что-то бормотала себе под нос, а затем пошла через поля к холму, где ее потеряли из виду. Где-то через два часа разразилась мощная гроза, так что танцующие промокли до нитки, а посевы были в значительной мере испорчены. Женщину схватили по обвинению в колдовстве: говорили, что она вызвала грозу, налив в ямку вино и помешав его палочкой. Ее пытали до тех пор, пока она не признала себя виновной, а на следующий вечер сожгли живьем[85].
Хотя сельские жители могут по самым разным причинам с неприязнью относиться к кому-то из своих соседей, нет сомнения в том, что подобного не могло бы произойти без веры в существование ведьм. Но во что же именно верили те люди? Они верили в то, что их соседи могут вступать в половые сношения с дьяволом, летать по ночам на помеле, превращаться в кошек и зайцев и есть мясо других людей. Что еще важнее, они верили в maleficium — в то, что колдовство приносит вред другим. Краткая жизнь человека в Средние века была подвержена многим невзгодам, но христиан особенно беспокоило то, что колдовство соседки может принести серьезный вред их здоровью или благополучию. Только научное мышление могло изгнать такие представления вместе с неслыханно жестокими проявлениями насилия, которые они порождали. Мы должны помнить, что представления о возбудителях инфекционных болезней появились только в середине XIX века, что положило конец многим суевериям относительно причин заболеваний.
Вера в подобные оккультные силы – это, несомненно, наследие магического мышления наших предков. Например, у народа форе, обитающего в Новой Гвинее, кроме каннибализма существовал ужасный обычай охотиться на тех, кого подозревают в колдовстве:
Мужчины народа форе не только посещают общие собрания, но также охотятся на людей, которых они считают колдунами и убивают из мести. У «охотников» существует специальная техника борьбы с колдунами под названием тукабу: им прокалывают почки, растаптывают гениталии и ломают кости бедер каменным топором, вгрызаются в шею и разрывают трахею, втыкают бамбуковые щепки в вены, чтобы кровотечение не прекращалось[86].
Несомненно, каждое такое действие обладало магическим смыслом. Подобные акты насилия были распространены среди народа форе по меньшей мере до 1960-х годов. Кошмарная комедия невежества здесь особенно показательна: такими методами форе просто пытались бороться с болезнью куру – неизлечимой инфекцией, вызывающей губкообразное поражение мозга, – но источником болезни были не колдуны, она распространялась через их ритуальное поедание тел и мозга покойников[87].
На протяжении Средних веков и эпохи Ренессанса люди верили в то, что болезни могут насылать демоны и колдуньи. До нас дошел рассказ об одном процессе, где хрупких старых женщин обвиняли в том, что они убивали здоровых мужчин и ломали шеи их лошадям – в чем сами подозреваемые признались под пытками – и похоже, никому это не показалось неправдоподобным. Палачи даже оправдывали примененные пытки с помощью извращенной логики: дьявол, думали они, делает своих сторонников нечувствительными к боли, даже если те взывают о пощаде. Таким образом, на протяжении веков мужчин и женщин, виновных лишь в том, что они были уродливыми с виду, старыми, одинокими или психически нездоровыми, осуждали за невероятные преступления и затем убивали во славу Бога.
Прошло около четырех веков, и некоторые клирики стали понимать, насколько все это безумно. Вот к какому выводу пришел Фридрих Шпее: «Пытки наполняют нашу Германию ведьмами и неслыханными злодействами, и не только Германию, но и любую другую страну, где подозреваемых пытают… Все мы еще не признались в колдовстве только потому, что не все испытали на себе пытки»[88]. Однако Шпее пришел к своему разумному заключению лишь потому, что его скептически настроенный друг, герцог Брауншвейгский, вел дело женщины, подозреваемой в колдовстве, которую пытали и допрашивали в его присутствии. Несчастная женщина дала показания о том, что видела самого Шпее на горе Броккене, который мог принимать обличье волка, козла и других животных, и что собиравшиеся там ведьмы родили от него множество детей с жабьими головами и ногами паука. По счастью, Шпее узнал об этом от своего друга и, уверенный в собственной невиновности, он здесь же сел писать свой труд Cautio Criminalis (1631) о несправедливости процессов над ведьмами и колдунами[89].
Однако, отмечает Бертран Рассел, не всем благоразумным людям так везло, как Шпее:
Отдельные рационалисты, даже когда преследование ведьм было в самом разгаре, высказывали обоснованные сомнения в том, что женщины с помощью каких-то манипуляций действительно способны вызвать бури, град, гром и молнию. С подобными скептиками безжалостно расправлялись. Так, в конце XVI века Фладе, ректор Трирского университета и председательствующий судья, который сам осудил великое количество людей за колдовство, начал испытывать сомнения: а что, если признания подозреваемых объясняются лишь желанием избежать пыток на дыбе? После этого он перестал выносить обвинительные приговоры. Тогда его обвинили в том, что он продал себя сатане, и подвергли тем же пыткам, которым он раньше подвергал других. Подобно прочим, он признал себя виновным, и в 1589 году его удушили и сожгли[90].
И даже в 1718 году (когда в Англии начали вводить прививки от оспы, а английский математик Брук Тэйлор совершенствовал системы исчисления) это безумие остается значимой социальной силой. Чарлз Мэкей описывает следующий инцидент, произошедший в Кейтнессе (на северо-востоке Шотландии):
Один местный плотник, человек недалекого ума по имени Уильям Монтгомери, страстно ненавидел кошек. По какой-то загадочной причине эти животные устраивали кошачьи концерты на его дворе. Он недоумевал: почему кошки мучают именно его, а не кого-то из его соседей? И он пришел к мудрому выводу, что ему досаждают вовсе не кошки, но ведьмы. Это мнение поддержала его служанка, которая клялась, что не раз слышала, как эти кошки переговариваются между собой человеческими голосами. И вот когда несчастные создания в очередной раз собрались на его дворе, отважный плотник был готов к их вторжению. Он кинулся на них, вооруженный топором, кинжалом и палашом. Одну тварь он ранил в спину, другую в бок, третьей рассек лапу топором, но ни одной не смог поймать. Прошло несколько дней, и умерли две старые женщины из его прихода. В процессе подготовки умерших к погребению на их телах нашли шрамы от свежих ран: у одной на спине, у другой – на боку. Плотник и его служанка не сомневались в том, что это были те самые кошки, и об этом событии заговорило все графство. Все стали искать новые доказательства и вскоре нашли одно, причем чрезвычайно важное. Оказалось, что Нэнси Гилберт, нищая старуха лет семидесяти, лежит в кровати со сломанной ногой. Она выглядела достаточно уродливо, чтобы сойти за ведьму, и все пришли к выводу, что это одна из кошек, пострадавшая от рук плотника. Последний, когда ему рассказали об этом подозрении, подтвердил, что действительно ударил одну из кошек палашом, повредив ей лапу. Нэнси немедленно вытащили из постели и отволокли в тюрьму. Пока еще к ней не применяли пыток, она могла связно объяснить, где и когда сломала ногу, но это показалось допрашивающим неудовлетворительным. Умелое использование аргумента боли заставило ее переменить свои показания: она призналась, что действительно была ведьмой и что ее действительно в ту ночь ранил Монтгомери, а также добавила, что и две недавно умершие женщины были ведьмами, и назвала еще множество других имен. Бедняга так сильно страдала, очутившись вне дома и от пыток, что она умерла в тюрьме на следующий день[91].