Конец света по-Божески (сборник) - Страница 1

Ключ не поворачивался в замке, что-то там заедало, и она бестолково тыкала ключом еще и еще, пытаясь повернуть его.

Наконец он повернулся, и она закрыла дверь и раздраженно подергала ручку двери, – несколько раз она, вот так в спешке убегая из дома, не закрыла дверь, и этот жест – подергать ручку, чтобы проверить, заперта ли дверь, стал каким-то навязчивым.

Она бежала вниз по ступенькам, потому что лифта ждать было некогда, и на ходу пыталась открыть сумку, чтобы бросить в боковой кармашек ключ.

Но «молния» все никак не нащупывалась, как будто бы язычок «молнии» просто исчез, и это разозлило ее окончательно: что за день такой – дверь не закрывается, сумка не открывается.

Наташа остановилась, нетерпеливым и нервным жестом развела ручки сумки, чтобы найти исчезающий язычок «молнии», расстегнула сумку, бросила в кармашек ключи, застегнула сумку и помчалась дальше, опять подумав: ненормальный какой-то день.

День был действительно ненормальным. Будильник не зазвонил, хотя она была уверена, что подняла вчера кнопочку звонка. Пока она в спешке собиралась – кофе сбежал, оставив на вымытой только вчера плите жуткие коричневые разводы. Колготки, уже надетые, оказались со спущенной петлей, и пришлось суматошно искать другие, и они не находились, одни были в стирке, другие, которые она уже начала надевать, тоже оказались с дырой. И вроде была еще новая, нераспечатанная пара, но она не находилась в шкафу, и Наташа раздраженно подумала, что вот распечатала колготки и уже небось порвала – и даже не заметила. И подумала уже тогда – ну что за жизнь… И что за день такой ненормальный…

И дочь ее, вредная тринадцатилетняя Сонька, уже с утра успела испортить настроение – вышла из комнаты и давай своим ноющим голосом говорить:

– Мам, ты же обещала со мной сходить… Ты опять на целый день убегаешь… Тебе всегда некогда…

И голос ее ноющий, и обида, которая чувствовалась в ее словах, – взбесили. «Ты же обещала!.. Ты же обещала!..» Мало ли чего она обещала?!. Она работает как вол, ей некогда, она что – маленькая? Она что – не понимает?

Но Сонька смотрела на нее огромными своими синими глазищами, и был в этих глазах такой укор, такая детская обида, что это взвело ее окончательно. Она что – дура?.. Она что, не понимает, для кого мать старается?.. Для кого ни свет ни заря уже на ногах и будет весь день как проклятая носиться от клиента к клиенту, от одного показа квартиры до другого, для кого она это делает?..

Сонька ушла к себе, хлопнув дверью, и хлопок этот вызвал в ней еще больше раздражения. Дрянь неблагодарная… Мать старается, старается, чтобы заработать, чтобы ей же, паразитке, нормальную жизнь создать…

И, раздраженная, не допила кофе, поставила чашку в раковину. Схватила было в руки мочалочку, чтобы чашку помыть и пятно это кофейное вытереть, – но на часы взглянула и помчалась.

А дальше – дверь не закрывалась. Сумка – не открывалась…

Дверь машины тоже не открывалась, и это было уже похоже на издевательство. Именно сейчас, когда она так спешила, когда до встречи с этой вредной клиенткой, зажравшейся и капризной, оставалось всего полчаса, машина не открывалась.

Она несколько раз дернула ручку и чертыхнулась, потому что ведь сколько раз уже собиралась заехать в сервис и звонила уже своему мастеру – работы там было на несколько часов, – но все было некогда, и дверь эта недоделанная так и вела себя: как хотела. То не хотела открываться, то не хотела закрываться. То вдруг распахивалась в самом неподходящем месте, во время движения или парковки.

Наташа, уже в который раз со злостью подумала о тех уродах, которые ее машину взломали и что-то там в замке повредили. И о себе подумала раздраженно – всегда ей некогда, все – бегом. Поставила тогда машину у дома, нужно было рано ехать на показ, боялась опоздает, если со стоянки машину будет забирать. И хватило-то одной ночи, чтобы дверь повредили. Хорошо еще – не угнали…

Она дернула ручку двери еще раз – и та не открылась, и она вдруг подумала: а может, и не нужно никуда ездить? Если все не получается, если день такой ненормальный…

И правда – что-то было не так сегодня с ней, с этим днем. И ночью она спала как-то плохо. Снилось ей что-то, что она сразу забыла, когда проснулась, – но плохое что-то снилось, в этом она была уверена. И день весь не задался…

Хотя, – опять раздраженно подумала она, – день как день. Обычный день. Все в спешке. Все на нервах. Некогда остановиться и нормально кофе выпить или с дочерью нормально поговорить. Потому что – конечно же, права Сонька. Ей, Наташе, всегда не до нее. Некогда с ней поговорить по-человечески, некогда рядышком посидеть, как раньше, когда была она маленькой и они вместе книжки читали или рисовали, или просто Сонька болтала, детские свои секреты рассказывая, а Наташа вполуха слушала. И было им вместе хорошо…

И вспомнилась ей вдруг бабушка Муся, старенькая уже, маленькая, и как говорила она ей все время:

– Не беги… Не беги… Ну куда ты все торопишься?.. Куда ты все несешься?..

Дверь неожиданно открылась, и она села на сиденье, несколько раз хлопнула дверью – чтобы закрыть ее, и уже повернула ключ и поставила ногу на газ, как вдруг неожиданно вспомнила, как бы почувствовала сегодняшний свой сон. Что-то было в этом ее сне такое вот суматошное. Куда-то она там тоже бежала, куда-то спешила, И что-то тревожное там было, что-то важное было в этом ее сне. И она, даже забыв на несколько секунд о своей спешке, замерла, прислушиваясь к себе, всматриваясь в себя, как бы желая увидеть – что же там было? Но то зыбкое, что промелькнуло в ней как тревожное облачко – не вспоминалось.

И она завела машину и тронулась с места. И поехала, набирая скорость, входя в привычное для нее состояние водителя, привыкшего ездить лихо, торопясь, лавируя, чтобы наверстать время, которого ей всегда не хватало.

И мысли текли в ней так же вот быстро и отрывочно, переключаясь с одной на другую. Вспомнилось ей, как много лет назад она решила купить машину, и папа – тогда еще живой – испугался за нее очень, и уговаривал ее, и говорил горячо:

– Ну, куда тебе еще машина – и так носишься как угорелая… Ты же не сможешь нормально ездить, ты же все мчишься… Ты же угроза на дороге…

И воспоминание это, о папе, опять как-то взволновало, взбудоражило ее: что-то там было в этом сне, что-то связанное с папой. И она опять на несколько секунд погрузилась в себя, даже забыв контролировать движение, но никак не вспоминался этот странный, как будто бы знакомый своей тревожностью и спешкой сон.

Она ловко перестраивалась и проезжала иногда почти по тротуару, экономя даже не минуты – секунды, так было привычно – спешить и опаздывать, и обгонять, и торопиться.

И опять мысли ее потекли урывками. И вспомнилось ей, как училась она водить машину, и инструктор ей вспомнился, волоокий такой пожилой уже дядька, но – кот, какого свет не видел, и как он все норовил ее за коленку потрогать или прижаться ненароком, и как ее смешили его приставания, и она сказала ему однажды:

– Слушай, ты, старый пень, отвали… – и пришлось ей права покупать, потому что он после этого на нее обиделся и только критиковал. И некогда было ей ходить на вождение. И права она купила, и по глупости дома об этом рассказала, и папа на нее рассердился. Рассердился как-то серьезно, как даже в детстве не сердился за ее провинности. И говорил:

– Куда ты все торопишься… Ну куда ты бежишь… Ты что, не понимаешь, что это серьезно… Что тут нельзя торопиться…

И это воспоминание о папе вдруг как бы высветило кусочек ее сна.

Там был папа.

Там был умерший ее папа.

Там, в этом ее странном тревожном сне, был папа, и он стоял и обнимал ее. Или – отталкивал?

Что-то странное там было. И неприятное. Потому что, чего уж тут хорошего – стоять во сне рядом с покойником?