Конец Смуты - Страница 22

На пленных стараюсь не смотреть, делая вид, что они мне не интересны. Однако интерес у меня есть. Сейчас их разведут по разным камерам, и мы начнем следствие. Везти их в Москву пока рано. Там от боярских «забот» пленники и помереть могут безвременно, а мне это пока не надо. Все же взгляд нет-нет да и скользит по их согбенным фигурам. Справа стоит на коленях Заруцкий, связанный и окровавленный, но не сломленный духом, судя по взгляду. Интересно, как он оказался один, без сторонников и помощников? Должны же у него были быть верные люди… Марина стоит прямо, прижимая к себе ребенка, и пытается держаться с достоинством. Воренок по малолетству ничего не понимает, но куксится. Впрочем, это понятно: дети, они иногда как животные чуют недоброе. Кстати, мамаша его – дама, скажем так, на любителя. Я ее раньше представлял себе больше по советским экранизациям «Бориса Годунова», где актрис приглашали весьма фактурных. Реальность же имела маленькие глаза, крючковатый нос и вообще крайне невыразительную внешность. Впрочем, поспешное бегство и отсутствие времени для прихорашивания из любой красавицы может сделать серую мышку. Ну, почти из любой, так что я понимаю, почему первый Лжедмитрий закрутил с Ксенией. Я бы на его месте не сомневался ни минуты. И уж точно между ним и этой шляхтянкой вряд ли могла случиться любовь; нет, там что-то иное. Там отношения с интересом.

Однако насчет глаз я, кажется, погорячился. Да, они невелики, но в них горит огонь. Полячка не сводит с меня глаз и, кажется, вот-вот прожжет дыру в моем зипуне, но я не обращаю на это ни малейшего внимания. Во-первых, надеюсь, это выведет ее из равновесия, а во-вторых, есть среди ее свиты люди, лично для меня куда более интересные. Ее придворная дама меня не занимает, а вот монахи – очень даже, потому что кто-то из них, скорее всего, и изготовил яд. Особую пикантность этой ситуации добавляет то, что одного из монахов я уже встречал.

– Падре Игнасио, вы не представляете, как я рад вас видеть! – произношу вкрадчивым голосом.

– Не сомневаюсь, ваше величество, – распрямляет спину бывший духовник моего кузена, – вы можете мне не верить, но я тоже рад видеть вас в добром здравии.

– Ну как я могу сомневаться, – отвечаю я своему давнему знакомому и, обернувшись к стоящим настороже стрельцам, командую: – Этого ко мне. Да отца Мелентия кликните.

Через некоторое время в моих покоях появляется Мелентий, и я отпускаю стражу, приказав развязать иезуита. Стрельцы мнутся, но не смеют перечить и, исполнив мой приказ, выходят.

– Как вы здесь очутились, падре?

– Превратности судьбы, ваше величество, – пожимает плечами монах, – ваше эффектное появление в Мекленбурге два года назад испортило большую игру и мою карьеру. Впрочем, я не жалуюсь, меня ведь вполне могли отправить куда-нибудь к Великим Моголам или в Патагонию.

– Да, бывает, – посочувствовал я ему, – а здесь вы давно?

– Увы, совсем недавно.

– Почему «увы»?

– Потому что мои братья, бывшие при царице Марине, совершили множество опрометчивых поступков, и я не имел возможности отговорить их от этого.

– Вы нашли такое обтекаемое определение: «опрометчивый поступок»… С каких это пор так стали называть попытку убийства помазанника божьего?

– Убийство? – воскликнул неподдельно удивленный иезуит. – Тогда становится понятна ваша реакция. Впрочем, вы, ваше величество, всегда отличались быстротой действий.

– Вы хотите сказать, что не причастны к отравлению посланного мне письма?

– Письмо царицы Марины было отравлено?

– Да, и довольно сильным ядом: монах, читавший его, умер на месте, а следом и дьяк, развернувший послание.

– Это невозможно, такого сильного яда просто не существует!

– Ну не надо так картинно восклицать, святой отец, я верю в человеческий гений. К тому же свидетелями этому были несколько сотен человек в соборе.

– Господи Иисусе, я же читал это письмо перед отправкой!..

– Вот как, а кто же вложил его в футляр?

– Брат Бартоло… господи, ну конечно: брат Бартоло прибыл с Востока. Он побывал в Индии, Персии и много где еще и привез оттуда немало всяких редкостей.

– Кто этот Бартоло и, самое главное, где он?

– Увы, он погиб в ту ночь, когда нас схватили в лесу ваши альгвазилы. Ему размозжили голову клевцом.

– А его вещи и эти, как вы выразились, редкости?

– С ним был большой дорожный сундук, но его отобрали казаки.

– Казаки? Кстати, а как случилось, что атаман и пани Мнишек остались совсем одни – неужели у них совершенно не было сторонников?

– О, это очень печальная история. Когда войско атамана взбунтовалось, его сторонники для вида присоединились к этим негодяям под предводительством того казака с варварским именем…

– Киря?

– Да, ваше величество, именно так его звали. Так вот, выйдя из Коломны, его сторонники должны были покинуть Кирю и ждать в условленном месте своего атамана и царицу.

– И что же случилось?

– Ну, ничего особенного: дождавшись, они отобрали у нас все мало-мальски ценные вещи, а затем бросили на произвол судьбы. Один из сторонников атамана попробовал возражать, но его тут же убили. Впрочем, нам оставили несколько лошадей, но, как вы уже поняли, скрыться они не помогли.

– Печально, но я все-таки не понимаю, почему вас прислали именно сюда. Вы не знаете ни здешних обычаев, ни языка, и у вас нет здесь знакомых. Неужели для вас не нашлось дела в империи?

– Трудно сказать, ваше величество: наш орден требует от своих членов безусловного послушания. Так что как только я получил приказ, мне не оставалось ничего другого, кроме как повиноваться. Что же до связей, то я немного знаком со здешним царем.

Услышав заявление иезуита, сделанное с самым невинным лицом, я расхохотался:

– Падре Игнасио, вы мне положительно нравитесь; ей-богу, жаль будет вас повесить!

– А вы непременно собираетесь меня повесить? – печально вздохнул монах.

– Ну вы же не забыли, что еще в Мекленбурге пытались меня убить?

– Ваше величество, я говорил вам тогда и повторю снова: я совершенно непричастен к этому ужасному злодеянию! Как раз напротив, я выслеживал тех людей из этого богомерзкого сообщества. И если бы у меня было еще хоть немного времени, я бы вывел их на чистую воду.

– А заодно получили бы контроль над всем моим княжеством?

– Ну, тогда оно не было еще вашим. К тому же вы совершенно ясно показали, что не являетесь адептом этой организации. Так что тут мы с вами на одной стороне, и я полагаю, мы вполне могли бы поладить.

– Это вряд ли, после того как меня собиралась немного поджарить ваша инквизиция, я очень плохо отношусь к папистам.

– Это досадное недоразумение, ваше величество, к тому же наш орден не имеет отношения к Священному трибуналу. Там издавна заправляют доминиканцы, отношения с которыми у нас, скажем так, оставляют желать лучшего.

– Ладно, у нас будет еще время поговорить. Кстати, позвольте вам представить отца Мелентия. Он мой духовник и в некотором роде ваш коллега.

Монахи смерили друг друга взглядами и довольно учтиво поклонились. Впрочем, все ограничилось знакомством, поскольку я кликнул стражу и велел им увести иезуита.

– Что скажете, батюшка? – спросил я иеромонаха, когда они вышли.

– Этот латинянин очень опасен, – задумчиво проговорил он в ответ, – а еще он много знает. Государь, ты и вправду думаешь его повесить?

– Вряд ли, во всяком случае, не сейчас. Он действительно много знает и может быть полезен.

– А что это ты говорил об инквизиции да о костре?

– О, ваше преподобие, у меня очень плохие отношения с католиками. Когда-нибудь я расскажу эту историю, но не сейчас. Сейчас же вы, друг мой, отправитесь к другому захваченному монаху и допросите его. Возьмите с собой дьяка, пусть записывает все, что он скажет, я потом почитаю. Если то, что он поведает, будет сильно отличаться от того, что сказал падре Игнасио, – дайте знать немедленно.

Следующей ко мне на допрос привели Марину Мнишек. Она немного успела привести себя в порядок и умыться, впрочем, красоты у нее от этого не прибавилось. Сын по-прежнему был у нее на руках и с любопытством озирался по сторонам. Едва войдя, бывшая царица с пафосом произнесла: