Конец сказки - Страница 18
– Оно так, ливень был, – задумчиво кивнул Боровик. – Сильный. А ведь зима еще. Странно.
– И проснулись мы раньше положенного, – добавил Туросик. – Меня словно толкнуло что под бочину. Не уходит ли и Мороз-Студенец вслед за остальными?
А Стукач смолчал. Только рукой-топором взмахнул – словно разрубил что невидимое.
– Не слушайте его! – заговорил Бречислав. – Хозяева лесные, мудрые-честные, что же вы творите?! Как вы себя так вокруг пальца обвести позволили?! Неужели думаете, что Кащею есть какое-то дело до вас, до ваших лесов?! Да он вами попользуется и выбросит, как соломы пук!
– Худое мелешь, рогатый, – сверкнул глазищами Пущевик. – В Кащеевом Царстве лес дуром не рубят, теремов из него не ставят. Нету там ни пашен, ни городов – дичина повсюду.
– Вот так бы везде… – вздохнул Туросик.
– Не будет так больше везде, – возразил Бречислав. – Да и в Кащеевом Царстве скоро уже не будет.
– Это почему еще?! – озлился Пущевик.
– А потому. Мозгами пораскинь, старый, ты же умный, хоть и прикидываешься корягой трухлявой. Кащей Бессмертный потому лесные кущи почти не трогал, что не было на то нужды. У него просторы-то бескрайние, лесов – пущи и пущи, а вот подданных – кот наплакал. Нечисть всякая, да последние капли древних народов. И сидели они там веками в своем медвежьем углу.
– Ну а теперь что изменилось?!
– А изменилось то, что Кащей воевать затеял. А кто воюет – тот строит. Да не хорошее что строит, не избы с мельницами. Он крепости строит, да махины военные. Оружие в кузнях, щиты мастерит, ладьи броней покрывает. А это железо, это дерево. Будет Кащей воевать против всего мира – изведет леса под корень. А уж зверье и подавно истребят – сами прикиньте, сколько тому же Горынычу мяса надо.
Лешие переглянулись, заскрипели на своем наречии. Бречислав их не убедил, но все же заронил зерно сомнения. Даже Пущевик на секунду призадумался, растерянно осел.
Но тут по снежку прокатился ветерок. Из него поднялась уродливая головенка, похожая на земляничину. То подоспел Боли-бошка – мелкий, хилый, но на редкость гнусный леший, ягодный дух. Вокруг разнесся сладкий, тягучий аромат, земля выродила несколько травинок, и писклявый голосок выкрикнул:
– А вот и я, пришел, можно начинать!.. Чего сидим, кого ждем?! Оборотни?! Бей оборотней, братва!
И лешие ринулись в сечу. Бросились, словно гридни под рев воеводы.
В своем лесу леший – противник страшный. Неодолимый. Там за него сама земля встанет. Подымется все, что растет и живет.
И поскольку вокруг простирался лес Мусаила Елового, на него напали сразу двое – Пущевик и Полисун.
Тяжко пришлось Мусаилу. Пущевик сам по себе ведь много его сильнее. В своем царстве он бы Мусаила одной веткой схватил бы, а другой прихлопнул. Здесь, в чужой вотчине, у него такой силы нет, но он все едино не лыком шит. Словно буря разразилась на полянке – с такой яростью хлестали друг друга лешие, два оживших дерева.
А ведь еще и Полисун. Этот скакал вокруг, приплясывал, хлестал плетью, да натравливал волков. Матерые вожаки стай щерились, рычали, искали цапнуть, урвать кусок лесного хозяина. Мусаилу с того беды особой не было, но мешать они ему мешали.
Помоги им и остальные лешие – быть бы Мусаилу убиту. Но остальных взяли на себя братья Волховичи. Бречислав крутанулся на пятке, Финист ударился оземь, Яромир кувыркнулся через голову.
Кувыркнулся, обернулся полным волколаком – и взвыл от боли. Одежа-то, как обычно, обернулась вместе с телом, а вот сапоги отказались, замешкались. Забыл Яромир их снять. Так и остались на ногах, теперь уже лапах – и когти прорвали их насквозь.
– Эх, пропал княжий подарок… – вздохнул Серый Волк.
Но тут же и думать об этом забыл. Не до того стало – еле успел схватить за рога налетевшего Туросика. Леший в облике златорогого оленя едва не пропорол волколаку брюхо.
Но не пропорол. В человечьем обличье Яромир не особо-то и силен, хотя крепок, жилист. Но совсем другое – в обличье волколака. В нем он обретал удвоенную могуту – человека и волка в одном теле. И с ней он удержал страшный натиск оленя-лешего, почти поднял его в воздух.
Только когтями землю вспахал.
Так же сражались и Бречислав с Финистом. Старший брат обернулся громадным лохматым тавролаком и стиснул ручищами огромного бесхвостого медведя – Боровика. Младший стал фалколаком со стальными перьями и хлестался с чудовищным Стукачом.
Именно в своих промежуточных формах оборотни особенно сильны. Потому что прочие два облика – они оба истинные. Человек и зверь.
Волк, сокол или тур – неважно.
А вот промежуточная форма – она уже нет, не истинная. Она именно промежуточная, оба лика являющая. Потому-то иные оборотни принимать ее и не могут, не умеют просто. Чтобы стать полным волколаком или иным оборотнем, нужно остановиться аккурат в середке превращения, застрять ровно посередине.
Не у всех получается.
Но у братьев Волховичей получалось превосходно. И лешим они уж задали сегодня жару! Рвали когтями, топтали копытами, иссекали крыльями. Яромир вцепился Туросику в спину, схватил за рога и катался по поляне. Бречислав сдавил Боровика, поднял его ввысь и так боднул, что леший заревел. Финист кружился вокруг Стукача, швыряясь стальными перьями.
Кровь лилась потоками. У леших, конечно, ее толком и нет – так, видимость одна, – но что-то там у них все-таки тоже течет в жилах. Крепко они с оборотнями друг друга потрепали.
А тут как раз и подмога подоспела. Старый дед Лесовик явился, наибольший леший русских земель. Давненько они с Пущевиком на ножах – и уж в стороне он тоже не остался. Похожий на огромный дуб, с зеленым мхом вместо волос, он схватил каждой ручищей по волку, да как начал лупить Полисуна!
– Вы что устроили, неразумные?! – прогудел старик, растаскивая Пущевика и Мусаила. – Что за свары опять?! А ну, утихнуть всем!
– Рви, терзай, души его!.. – заверещал гнусный Боли-бошка, но на него накинулись, прижали к траве Ягодник и Орешич, подручные Лесовика.
После этого драка поутихла. Чтобы не раздражать леших больше нужного, Бречислав, Яромир и Финист перешли в звериные формы, обернулись туром, волком и соколом. Лесовик окинул их сердитым взглядом, но гнать не стал.
Лешие подходили все новые. Полисун с его волками всех всполошил, всех обеспокоил. Каждому захотелось узнать – что там такое затевается, в тиборских ельниках?
Теперь соотношение сил стало совсем не в пользу восходных. Пущевик, Полисун и остальные по-прежнему были только вшестером, а вот закатных набралось уже двенадцать, да с ними три оборотня. Лесовик взгромоздился на громадный пень, настоящий деревянный трон, и гулко объявил, что все это не дело, что так не годится. На осенней сходке леших твердо же было решено не вмешиваться, стоять в стороне.
– Так я говорю или не так? – обвел он взглядом собравшихся. – Может, ошибаюсь в чем?
– Все так, величезный дед, – подтвердил Грибник. – Своими глазами все видел, своими ушами все слышал. Было. Решили. Решения сходки отмене не подлежат.
Грибника выслушали недовольно, но с почтением. Среди леших он издревле уважаем, ибо подобно Полисуну – дух-хозяин не одного леса, а целой тварной семьи. Не волков только, а грибов – всех грибов, сколько их ни есть на русской земле, да и в Кащеевом Царстве. Так что у Грибника везде глаза, везде уши, все он знает и все запоминает.
При этом руку Лесовика Грибник держит крепко. Хоть и режут люди его подданных почем зря, к Кащею на поклон Грибник не идет, любви к царю нежити не испытывает. Он повелевал грибами, когда Кащея еще и в зачине-то не было. Сам похож на гриб с длинной седой бородой.
– Так что на том и порешим, – ударил кулаком по ладони Лесовик. – Ты, Полисун, волков своих отзови и ступай прочь. И ты, Пущевик, уходи подобру-поздорову. Не срамитесь перед иноземными гостями.
Иноземные гости на поляне и вправду были. Гостьи, точнее – две зеленокожие девицы с листвой вместо волос. Финист, уже видавший таких прежде, шепнул Бречиславу с Яромиром, что это дриады. В грецких и фряжских лесах они вместо леших… да в общем-то и есть лешие, только в бабьем обличье.