Конец Пути (СИ) - Страница 6

— Мой генерал, телеграмма из Цаибурга. Генерал Ган пишет: "Поздравляю Вас с назначением. Да пребудет с Вами смелость и уверенность в Ваших начинаниях. Надеюсь, что смогу лично Вас увидеть и передать от меня и всей моей армии полную нашу поддержку Вашей персоны".

— Ответ: благодарю вас, генерал Ган, за оказанное мне доверие. Хочу поскорее увидеть Вас, и услышать Ваши ценные советы. Пошлите телеграмму генералу Роузману: я хочу зачислить его в свой штаб. Пусть он помогает мне в планировании операций.

Наконец, он обратился к полковнику:

— Аккерман. Отправляйся в штаб полиции. Я даю тебе письменный приказ о создании из не подпадающих под мобилизацию мужчин отряды внутренней полиции и "оборонительного ополчения". — Затем он передал тому лист с приказом.

— Слушаюсь, мой генерал.

— Я отправляюсь на станцию. Надо познакомиться с этим Оливье. Со мной пойдёт Эшфорд.

По телеграфу был вызван транспорт и 3 солдата для конвоя.

В это время, когда они уже выходили, пришёл ответ от генерала Роузмана. Там говорилось, что сам он явится не может, но пошлёт своего штабного в качестве своего представителя. Также он извинился за то, что вынужден так поступить, но объяснил своё решение крайне тяжёлой обстановкой на фронте.

Генерал надел свою фуражку, проверил свой револьвер на количество патронов; Эшфорд же молча, смотрел на него, ожидая приказа выдвигаться. Наконец, когда машина подъехала, они вышли. Их уже ждали три солдата с красными воротниками, да водитель из гражданских. Они отдали честь генералу, а Эшфорд поспешил открыть ему дверь.

Машина тронулась. Все молчали. Солдаты глядели на разбитые дороги, на разрушенные дома. Их лица передавали всю ту боль, что испытывает человек, когда в его дом приходит война. Как прекрасно время, когда ничего не угрожает тебе. Ни на секунду не прекращались выстрелы артиллерии. Лишь у генерала не дёргалась ни одна мышца, ни одна жилка лица.

Внутри него пылало множество противоречий. Спина горела от одной мысли, что в любой момент обездоленный народ, которого в столице осталось около пятисот тысяч, может поднять восстание и разбить внутреннюю армию, а после разложить фронтовые части. Он записывал на листе бумаги численность своей армии по последним данным: всего лишь 5 тысяч штыков, 700 сабель, да 169 орудий. Пулеметов около двухсот.

Тем временем они уже подъезжали к вокзалу. Генерал глядел на вереницу людей, идущих в сторону станции; их лица чётко выражали ненависть к военным. Вглядываясь в солдат, они словно старались испепелить их глазами.

Машина остановилась у ворот. Из сторожки вышел, а вернее выбежал, чиновник, в сопровождении офицера. Подойдя к машине, он, с небольшой дрожью в голосе, проговорил:

— Добро пожаловать на станцию, генерал! — После чего офицер, слегка запыхавшийся, ибо был полноватым, выпалил: "Здравия желаю Ваше Высокопревосходительство!".

А генерал молчал. Он смерил взглядом то одного, то другого, а после уставился на ворота, которые до сих пор не были открытыми. Эшфорд понял, чего дожидается его генерал, и сказал:

— Почему ещё не открыты ворота? — его голос звучал тихо и спокойно.

— Прошу прощения, господин адъютант! Отопри ворота, — тут же поменявшись в голосе, свирепо молвил офицер.

— Начальник станции у себя?

— Да, мой генерал. Он ждёт вас.

Ворота открылись, и машина проехала вперёд. Она остановилась у дома начальника станции. В мирное время здесь продавали билеты пассажирам, а так же хранили их багаж. Сейчас же здесь было всё наоборот. Вокруг дома сидело много людей, которые мокли под дождём. Два привратника стояли с винтовками в руках, не пуская никого внутрь.

— Один остаётся у машины. Эшфорд, Вы идёте со мной. Остальным осмотреть станцию, — раздавал своим людям приказы генерал, выходя из машины. Он двинулся к привратникам, которые настороженно смотрели то на него, то на вооружённых солдат, выходящих из машины.

Генерал в сопровождении Эшфорда подошёл к ним. Его суровый взгляд мог пробить каменную стену. Но привратники не дрогнули. Тогда, с нескрываемым удовольствием в голосе, генерал молвил:

— Я явился к начальнику станции.

— Проходите, мой генерал, — один из них тут же положил винтовку к стене, и, выудив из кармана ключ, вставил его в замочную скважину. Дверь была открыта, и теперь никто не мог скрыться там.

Здание было очень интересным. Построено из кирпича лет так пятьдесят назад, оно отдавало старинным духом. До застройки города промышленными районами, у него была только одна железнодорожная станция. Но она была давно снесена, и теперь главные транспортные узлы были размещены по краям города: с востока и с запада.

Когда-то здесь была вилла одного из императорских чиновников. Интересная история связывает это место с городом. Ровно после окончания стройки первой части промышленного района, здешний помещик был обвинён в госизмене и депортирован. Всё его имущество попало в распоряжение городского главы. И потому он построил здесь большую железнодорожную станцию, как раз перед официальным визитом императора.

Обсерватория и винокурня были снесены, но главный дом оставили. Его просторные холлы переоборудовали под залы для ожиданий, а хозяйское крыло под кабинеты начальников и управленцев станцией.

Холмы вокруг когда-то были усажены красивыми, редкими для этих краёв деревьями. Но всё нещадно рубили для прокладки маршрутов. Местные ботаники взбунтовались, но их протест не увенчался успехом. Все они принимали участие в прокладывании железной дороги.

С тех пор эта станция является главной в городе. И именно сюда, в это невероятное место, держал путь генерал со своим адъютантом. Интересно то, что с началом войны, коменданты станции менялись один за другим. Никто не мог управиться и смириться с тем, что это место, не оборудованное ни разгрузочной платформой, ни большими просторными платформами для большого количества людей, теперь обязано принимать военное снаряжение и отправлять бесконечный поток беженцев и солдат на поезда.

Эшфорд зашёл первым. Ему навстречу ударил в лицо тёплый воздух. Здесь, по сравнению с улицей, был просто рай. Хоть и в воздухе парил запах табака, но было очень тепло. Фонари освещали помещение, где до войны сидели люди со своим багажом и ожидали прибытия их поезда. Их тени до сих пор украшали этот зал, хоть и делали его несколько зловещим. Ни на секунду не покидала мысль, что они вот-вот возникнут из воздуха, встанут со своих мест, и пойдут садиться на прибывший поезд.

Но сейчас там было пусто. Лишь куча снаряжения для починки поездов, да горстка рабочих, покуривающих очень едкие самокрутки, находились в этом зале. Эшфорду стало тошно от этого запаха. Рабочие как раз о чём-то весело переговаривались, играя в карты.

Эшфорд вырос здесь, и потому от попавшихся его взгляду перемен ему стало больно на сердце. Вот он, след войны. Всё не так, как было когда — то. Но, кажется, что это было так давно, что ты видел это в каких — то картинах, кто — то рассказывал тебе об этом, но никак не видел воочию. Но нет, с начала войны прошло всего два года, а тебе уже кажется, что это было целые поколения назад.

Генерал вошёл следом. Он оценил взглядом комнату, а после услышал звук открывающейся двери. Ему навстречу, из кабинета, вышел старик, опирающийся на трость. Генерал прочёл на двери "Начальник станции".

Глава 4. Оливье

Оливье, я полагаю? — спросил генерал у старика, оценивая того взглядом.

Едва ли можно было сказать что — то большее об этом человеке, чем он сам о себе говорил: "Я Оливье, и я начальник станции". Большего о нём, к сожалению, сказать было нечего. Седовласый старец, который, казалось, пережил уже не первую сотню лет. Кроме потрёпанной куртки и связки ключей, торчащей из кармана, он был обычным человеком. Для войны, конечно. Но война на всех нас оставляет отпечаток.

Оливье посмотрел на генерала, а после прокуренным басом ответил: