Конец Осиного гнезда (Рисунки В. Трубковича) - Страница 55

Тело уже не болело.Я ощущал, если можно так сказать, приятную слабость. Я приподнялся на локте,чуть повернул голову вправо и едва сдержал крик радости: почти у моего изголовья,свернувшись клубочком, спала Таня Кольчугина. На ней была темная юбка, армейская гимнастерка и легкие, из опойки, сапожки. Тугую темно-русую косу, перекинутую на грудь, Таня держала в руке.

Я облегченно вздохнул и снова лег. Я и не старался понять, как очутился здесь, среди своих. И вообще, кажется, в тот момент у меня не было никаких мыслей. Отдавшись ощущению покоя, я бездумно лежал с открытыми глазами. Я очнулся в каком-то новом, праздничном мире. Мне было очень хорошо. Сквозь ветви небо казалось необыкновенно чистым и голубым. На болоте что-то промышляли длинноногие кулики, бродившие по берегу с писком и пересвистыванием.Золотокрылый дятел,усевшийся на суку, спугнул синюю сойку. Я ощущал аромат земли, леса и трав, нагретых солнцем. Слышал тихое дыхание Тани, жужжание насекомых, крики уже оперившихся, но еще не поднявшихся на крыло молодых уток.

Я заснул, опять проснулся, снова заснул. Проснувшись не знаю уж в который раз,я увидел возле себя высокого,крепкого парня.Он стоял ко мне вполоборота и исследовал в бинокль небо. Там, в облаках, гудел, точно комар, самолет. По звуку я сразу определил, что это «мессершмитт».

Я не знал в лицо троих из группы Криворученко: Ветрова, Березкина и Логачева.Кто же этот парень? Сильная грудь физкультурника распирает гимнастерку, фигура ладная,силищей так и дышит. Наверное, это Логачев, о котором я был наслышан от Тани и Фомы Филимоновича. На парне была летняя армейская форма,новая,- вероятно,из мешка,сброшенного на грузовом парашюте.

«Конечно, это Логачев», — окончательно решил я и окликнул парня:

— Товарищ Логачев!

Нет, он не вздрогнул от неожиданности, хотя мгновенно обернулся в мою сторону. Я увидел белозубую улыбку на крупном, открытом и приветливом лице.

Шагнув ко мне и наклонившись, он проговорил:

— Правильно, товарищ майор, я- Логачев. Наконец-то вы пришли в себя!

Я попытался опереться на локоть, но он мягко, но настойчиво потребовал:

— Лежите! Лежите спокойно!

— А вы разве доктор?- усмехнулся я.

— Не доктор, но в отряде кое-чему научился, всяких больных повидал.

— Вот как?… И сколько же мне лежать?

— Хотя бы сегодня. Ведь вы только очнулись. Нельзя же так, сразу.

— Хорошо,- согласился я.- А где остальные?

— Криворученко и Березкин в разведке,а Таня и Сергей здесь. Я сейчас позову их. Только вы, пожалуйста, не вставайте, а то мне нагорит.

Логачев сделал несколько шагов, и мне показалось, будто он провалился сквозь землю. Он непостижимо исчез из моих глаз. Не успел я удивиться, как все объяснилось. Послышались голоса. И на том месте, где исчез Логачев, на уровне земли появилась сначала голова Тани, затем ее плечи и наконец вся Таня. За нею из-под земли выбрался небольшого роста паренек, видимо радист Ветров, и наконец Логачев. Оказывается, впереди был обрыв, и, лежа, я не мог видеть его.

Первой подбежала Таня:

— Кондратий Филиппович! Ожили!- Она опустилась возле меня, поцеловала в заросшую многодневной щетиной щеку, смутилась, начала поправлять постель, на которой я лежал.

— Тише ты, тише… — наставительно и серьезно проговорил подошедший хлопец, в котором я без труда признал радиста Сергея Ветрова.- Здравствуйте, товарищ майор! — Он подал руку и назвал себя.

Голос у него был басовитый,а может быть,он нарочно старался так говорить. Хотя на нем было все, что положено разведчику в тылу врага: на шее автомат, на поясном ремне пистолет в кобуре, компас, финский нож, обоймы к автомату в парусиновых чехлах и через плечо на тоненьком ремешке кожаная потертая планшетка,- ничего героического его вид не являл. Ростом он был на самом деле с винтовку. Большие глаза, тонкая девичья шея. Из-под короткого ежика выступал мальчишеский выпуклый лоб, курносое лицо густо усыпано веснушками.

«Какой же ты малец!» — чуть не рассмеялся я, глядя на него.

Держал себя Ветров с подчеркнутой важностью: он хмурился, на переносице собирались от сосредоточенности морщинки, светлые глаза посматривали с напускной суровостью.

Логачев и Таня расположились на траве, по обе стороны от меня, а Ветров опустился на корточки в ногах.

Оказывается, ребята отыскали меня лишь на третьи сутки после прыжка, но не в избушке, а на поляне, рядом с вещевым мешком.

— Мы трое суток сряду,не смыкая глаз,искали вас днем и ночью,-рассказывал Логачев. — И чего только не передумали…

— Я нашел ваш вещевой мешок с банкой консервов и флягой в первый же день, вечером, на поляне,- вставил Сережа Ветров.

— Верно,-подтвердила Таня.- И мы решили не брать мешок,а установить возле него дежурство.Семен был уверен,что вы придете к мешку, и он оказался прав. Пока все искали вас,Березкин и Ветров дежурили поочередно возле мешка. А на третьи сутки, рано утром, в дежурство Сережи Ветрова вы и сами заявились. — Таня озорно улыбнулась и добавила: — Ветров здорово испугался вас…

Сережа возмущенно тряхнул головой.

— Ничего удивительного!- сказал он.- Тут кто хочешь испугается. Вид у вас был такой!… Вы шли, падали, поднимались, кричали что-то в бреду, а когда я связал вас и уложил, городили такое, что у меня волосы дыбом поднимались.

— А у тебя и волос-то нет, — деловито поправил Логачев. — Ты стриженый.

Все рассмеялись. Сережа шмыгнул носом, нахмурился. Он сидел, обхватив руками колени, и покачивался из стороны в сторону.

— Что же со мной стряслось? — поинтересовался я.

Отвечал Логачев:

— По всей видимости, горячка.

— Сколько времени прошло с той ночи?

— Семь суток, — сказала Таня.

Я ахнул.Шутка сказать: семь суток, и я ничего не помню! Абсолютно ничего! Потом друзья рассказали мне все подробно.

До лагеря ребята несли меня на руках,пять километров… Клали мне на голову и сердце холодные компрессы,пичкали разными снадобьями из неприкосновенного запаса, ночью держали в землянке, а на день выносили на воздух.

— А если бы Сережа не нашел ваш мешок,- сказал Логачев,- было бы плохо. Ведь мы искали вас совсем в другой стороне.

Мы проболтали до самого вечера. Собственно, говорили ребята, а я больше слушал. Уже в сумерки в лагерь вернулись Криворученко и Березкин.

Встреча с Семеном была бурной и радостной. Он расцеловал меня и тут же предложил побрить. Я не возражал.

Познакомился я и с пятым участником группы- Березкиным. Он мне пришелся по душе. Небольшого роста, худощавый, подвижный, в кепке с залихватски заломленным козырьком,с темным лицом и наголо остриженной головой, он походил на цыгана.Чувствовалось, что он подвижен как ртуть, очень энергичен и не может сидеть без дела. Пока шли бритье и беседа, в которой мы вновь и вновь возвращались к недавним событиям, Березкин нашел себе работу. Остро отточенным перочинным ножом он искусно выстрогал и тщательно отделал две узенькие дощечки, сложил их вместе, обтянул брезентом и, достав из кепки иголку с суровой ниткой, обшил. Получились прекрасные ножны для охотничьего ножа, которые он тут же и вручил Логачеву.

Из рассказов ребят выяснилось, что, если бы Фоме Филимоновичу не удалось закрепиться около гауптмана Гюберта в качестве егеря, друзья несомненно потеряли бы осиное гнездо из виду.

Никто, кроме Гюберта и его нового помощника Штейна, не знал, куда будет перебазирована Опытная станция. Не знал даже Похитун. Но старик Кольчугин спас положение. Он отправился со станцией на новое место, обосновался там и немного спустя отпросился на пять дней в отпуск домой. Через Березкина он сообщил Логачеву о новом местонахождении Опытной станции.

Я очень обрадовался, узнав, что через четыре дня Фома Филимонович обещал сам пожаловать на Полюс недоступности. Обрадовался, а потом встревожился.

— Это не опасно?- спросил я.

— Да нет,- успокоил меня Криворученко.- Мы не злоупотребляем этим. Он придет второй раз, а обычно мы встречаемся в лесу. Гюберт отпускает его по разным охотничьим делам. То он тетеревиные тока отыскивает, то утиные выводки, то скрадки оборудует, шалаши всякие строит. Да и осторожен Фома Филимонович. В лесу его черта с два найдешь, а он любого увидит…