Конец митьков - Страница 8

Ничего нажористого в этой выездной поселковой выставке не было — но по нашим понятиям она удалась. Так в глазах и стоит стакан с волнообразной трещиной, очень удобной для отмеривания положенной порции вина «Вечерний звон»[2]. Стакан принадлежал Флоренскому, он с Олей уходил ночевать на дачу — и ночью, в палатке, мы с Митей обходились без стакана. Лил дождь, мы были грязными, мокрыми и пьяными. Бутылки в рюкзаке побились друг о друга, но рюкзак был из прорезиненной ткани и, в отличие от коряво поставленной палатки, не протекал. По очереди мы окунали лица (тут точнее будет выразиться — морды) в рюкзак и хлебали «Вечерний звон». Хлебали весело, ожесточенно: ничего, мол, наша возьмет!

Это сближает надолго. Пить из рюкзака, ночевать где-то в говнище... а утром Митя бежал за автобусом, на котором я уезжал в Ленинград, и кричал: «Володька, не уезжай! Флореныч тут меня одного совсем с говном съест!» (он оговорился на бегу — но так и вошло в текст «Митьков»). И до того не хотелось от них уезжать... Так и складывается домен, в нашем случае — на почве пьянства и живописи. Не раз, когда обнаруживались не вполне благовидные Митины действия, он апеллировал к тому, «как хорошо все было»: «Ладно, брось сердиться. Мы же с тобой одним ватничком укрывались, под одной шинелкой... Не сердись, обнулим все. Вспомни как вино из рюкзака пили!» Да никакие последующие события и не лишают этих воспоминаний ценности. Вот Робеспьер своему братку Камиллу Демулену голову оттяпал, и тому нечем стало предаваться сентиментальным воспоминаниям, но все равно где-то в неприкосновенном фонде хранится их трогательная юношеская дружба и их «вино из рюкзака».

Конечно, я благодарен судьбе, что вовремя встретился с будущими «Митьками» — все они яркие и талантливые люди: Митя, Флоренский, Оля, Тихомиров, Горяев, Фил, Кузя, да все. А вначале, при необременительной советской власти с гарантированным прожиточным минимумом и максимумом, когда никто не озадачивался своей карьерной стратегией, мы успели получить радости бескорыстной дружбы и бескорыстной работы.

Делать что-нибудь вместе с товарищами — это лучшее, что бывает в жизни.

Слова Солженицына вызывают у меня теплый удар мгновенного узнавания (он пишет о зэках в шарашке — по бескорыстию совместного труда соизмеримых с ранними «Митьками»):

Странное сопоставление, да? Томящиеся в неволе аскеты-труженики — и пьяные митьки, облепленные толпой сестренок. Да так уж, суть вещей отличается от их видимости. Как в известной даосской легенде, приведенной Сэлинджером: Цзю Фангао искал для князя Му несравненного коня и наконец нашел. «А какая это лошадь? » — спросил князь. «Гнедая кобыла», — был ответ. Но когда послали за лошадью, оказалось, что это черный, как ворон, жеребец. Следует даосская мораль, применимая и к митькам: «Гао проникает в строение духа. Постигая сущность, он забывает несущественные черты; прозревая внутренние достоинства, он теряет представление о внешнем. Он умеет видеть то, что нужно видеть, и не замечать ненужного...»

Сентябрь 1984-го. Как и было указано, написана первая часть «Митьков», а в начале 1985-го Флоренский, с которым я очень сдружился осенью, сделал иллюстрации к первым двум частям. Разошелся текст далеко и быстро еще в то время, когда ударение в слове «Митьки» ставилось на первый слог — именно с таким ударением они были напечатаны, в частности, в одном московском самиздатском журнале. Я долго колебался, прежде чем исправлять ударение в тексте, который уже всем известен, — кстати, надоумила это сделать сестренка первого призыва Галя Подисокорская (это она ввела в нашу среду базовый анекдот «плывет океанский лайнер»); на первом же моем публичном чтении «Митьков» она поминутно возмущенно перебивала: «Да какой митька? Митёк!» (Годы спустя обнаружилось: слово «митьки» с ударением на второй слог в русском языке уже давно существовало приблизительно в том смысле, что я предложил. Митьками в Псковской области называли при-аурковатых бездельников и профессиональных нищих, уходящих на зиму «митьковать» в Петербург.)

Март 1985-го. Квартирная выставка у нашего общего приятеля Сергея Чекменева, служащая декоративным оформлением для пятидневного запоя участников и гостей выставки, причем оформлением разовым — много экспонатов пришло в негодность.

Эта выставка, как и предыдущая, нередко считается «митьковской», на что имеется больше оснований — будущие участники группы численно преобладают. Рассказ Фила, озаглавленный «Первая выставка митьков», является подробным, а оттого несколько монотонным описанием этого запоя. Я приведу начало текста для большей объективности картины — будем разнообразить степень освещения и положение наблюдателя.

Эта квартирная выставка имела место на Екатерининском канале между ларьком, что у Кокушкина, и тем, что у Львиного, но не работающим.

Началось так.