Конец эры - Страница 11
Приятное осознание присутствия тысяч других, которые зовут меня, и я зову их в ответ, тихие приветствия, несомые чем-то более тонким, чем ветер. Чувство принадлежности, какого я никогда раньше не испытывал, словно я стал частью чего-то большего, сообщества, гештальта, который движется дальше и дальше, живёт вечно. Я чувствовал, как моя индивидуальность, моя идентичность уплывает, испаряется под холодными лучами солнца. У меня не было ни имени, ни лица. Я был ими, и они были мной. Мы были одно.
Удар! Назад, в прошлое. Средняя школа Йорквью. Урок мисс Коэн, её грива золотистых волос возбуждает беспокойство, природы которого я тогда не мог ещё понять. Что я узнал сегодня в школе? Факты, цифры, таблицы — заученные механически, вспоминать их труднее с каждым годом, но полностью они не выветриваются никогда. Жи, ши пиши через «и». Ча, ща пиши через «а». Существительные — имена людей, мест или предметов. Глагол обозначает действие или состояние. Оловянный, деревянный, стеклянный. Я бегу. Ты бежишь. Он бежит. Мы бежим. Вы бежите. Они бегут. Мама мыла раму. А — арбуз. Б — барабан. Глагол модифицирует существительное, существительное модифицирует прилагательное, рекламщик модифицирует реальность. Нет слова «ложить», есть «класть». «Мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог…» Метафора — это гвоздь ботинке, и лучше её выполоть. «Отче наш, иже еси на небесах, да святится имя твое…» Запятыми выделяются деепричастия, как с пояснительными словами, так и без них, кроме таких одиночных деепричастий и деепричастных оборотов, которые… Альфа, бета, гамма… — нет, не то. А, бэ, вэ…
И вот, наконец, всё кончилось. Я снова становился хозяином своего мозга, медленно, окоченело, словно возвращая чувствительность занемевшей конечности. Я открыл глаза. Я лежал на спине, и облако крошечных насекомых вилось у меня перед лицом. Я попытался поднять голову, но не смог. В здешней пониженной гравитации, даже с учётом усталости от схватки с троодоном, я не должен быть таким слабым. Я снова напряг мышцы шеи. В этот раз голова оторвалась от земли, но это движение потребовало дополнительного усилия, словно… словно голова стала заметно тяжелее.
Припадок Кликса тоже завершился. Он уже смог принять сидячее положение и сидел, подперев голову руками, упёртыми локтями в колени. Я тоже сел. Через мгновение, однако, я почувствовал во рту что-то вроде теплой влажной ваты. Скоро рот заполнился противным сладковатым желе. Я нагнулся к земле и раскрыл рот пошире, давая желе вывалиться из него. Судя по всему, Кликс занимался тем же самым.
Масса, которую я из себя изверг, собралась на земле передо мной в округлый ком; рыжая почва почему-то к нему не приставала. У меня появилось желание растоптать её, закопать, сделать всё, что угодно, лишь бы уничтожить проклятую гадость, но прежде чем я успел что-то сделать, к ней подошёл троодон. Динозавр наклонил своё худощавое тело вперёд; негнущийся хвост уставился в небо, словно автомобильная антенна. Он положил голову на землю рядом с трясущимся желеобразным комком и закрыл глаза. Желе затряслось и, словно голубая амёба, начало переползать на троодонову морду и исчезать в его голове, впитываясь в кожные поры. Над Кликсом в такой же позе стоял второй троодон.
Я избегал думать об этом, сама мысль об этом вызывала во мне омерзение, но голубая штука несомненно была существом. Хотя умом я понимал, что оно из меня ушло, моё тело, по-видимому, решило перестраховаться. Желудок завязался узлом, меня перегнуло пополам и вывернуло в сильнейшем рвотном позыве; то немногое, что осталось от последнего завтрака перед стартом, обожгло мне пищевод и устремилось на плодородную почву мелового периода.
Когда меня перестало рвать, я вытер лицо рукавом и обернулся посмотреть, что делают троодоны. Те двое, что забрали желеобразные штуковины, выпрямились и теперь шевелили плечами. Один из них запрокинул шею назад и испустил что-то вроде блеяния; второй топнул несколько раз ногами. Перед моим мысленным взором возник образ отца, ещё до того, как он заболел, натягивающего после ужина старенький кардиган и одёргивающий его так, чтобы он сидел удобно. К двоим троодонам подскочил третий и встал рядом.
Я поглядел на Кликса и вопросительно приподнял бровь.
— Я в порядке, — сказал он. — Ты как?
Я кивнул. Мы стояли лицом к морде с тремя коварными хищниками. Столбы света пробивали лиственный полог у нас над головами, разгоняя полумрак. Мы оба понимали тщетность попыток обогнать существ, состоящих преимущественно из ног.
— Давай попробуем медленно отойти, — сказал мне Кликс беспечным тоном, видимо, надеясь, что спокойный голос не всполошит животных. — Думаю, я смогу найти ружьё.
Не дожидаясь моего ответа, он сделал маленький шажок назад. Я, понятно дело, не собирался оставаться здесь один и поэтому тут же последовал его примеру. Троодоны, видимо, не возражали, потому что они просто стояли и глядели, переминаясь с ноги на ногу.
Мы отошли, должно быть, метров на восемь или девять, когда тот, что стоял в центре, открыл пасть. Челюсти заходили ходуном, а из горла донеслись скрежещущие звуки. Несмотря на моё желание убраться отсюда я заинтересовался и перестал пятиться. Животное издало низкий рык, за которым последовали несколько пронзительных криков, похожих на те, что испускают коршуны жарким летним днём. Я восхитился его вокальным диапазоном. Затем он начал надувать длинные щёки своей угловатой пасти, производя взрывной звук «п». Может, это брачный сигнал? Возможно — при этом каждый раз раздувался рубиново-красный подгрудок на шее животного.
Кликс заметил мою задержку.
— Пошли, Брэнди, — сказал он подчёркнуто ровным голосом, в котором, тем не менее, отчётливо слышалось невысказанное «не будь дураком». — Давай выбираться отсюда.
— Обожди.
Это было слово из моего детства. Для взрослого оно ничем не отличается от «подождите», но для ребёнка, особенно малость упитанного, каким был я, «обождите» означало жалобную просьбу, обращённую к приятелям, которые бегут быстрее, чем может он. Только была одна проблема. Этого слова я не говорил. И Кликс тоже. Это слово, хриплое и гулкое, словно произнесённое глухим от рождения человеком, вырвалось из плотоядной пасти троодона, стоявшего посередине.
Невозможно. Совпадение. Должно быть, послышалось. В общем, брось дурью маяться.
Но Кликс тоже прекратил пятиться и стоял, открыв рот.
— Брэнди?..
Всё, что я знал о троодонах, вдруг всплыло у меня в голове. Впервые описан Лейди[12] в 1856 на основании окаменелых зубов из формации Джудит-Ривер в Монтане. В 1987 Фил Карри доказал, что троодон — это то же самое, что Стенонихозавр, описание которого было впервые опубликовано в 1932 Стернбергом, тем самым, чьё имя носит наш корабль времени. Хоть я и был тогда ещё пацаном, но помню шум, который поднялся в печати вокруг предположения Дейла Рассела, в то время сотрудника Канадского музея природы, о том, что, если бы динозавры не вымерли, то стенонихозавры-троодоны со временем могли бы развиться в разумных существ — динозавроидов, которые стали бы вместо нас венцом творения. Рассел даже сделал скульптуру в предполагаемого разумного рептилоида — двуногое прямоходящее без хвоста с черепной коробкой размером с крупный грейпфрут, три длинных тонких пальца на каждой руке и совершенно неуместный на таком теле пупок. Фотографии появлялись в «Тайме» и «Омни».
Могли ли троодоны к последним дням мелового периода оказаться значительно более развитыми, чем мы думали? Мог ли у элиты рода динозавров развиться разговорный язык? Находились ли они на пути к вершинам цивилизации, когда катастрофа смела их с лица Земли? Для меня, любителя динозавров с пожизненным стажем, идея была притягательна. Я хотел, чтобы так оно и было, но в то же время я знал доподлинно, что даже лучшие из ужасных ящеров хоть и не были настолько непроходимо тупы, как думали раньше, но по умственным способностям вряд ли превосходили землеройку или птицу.