Конец Большого Юлиуса - Страница 44

— Что я тебе говорил? — с восторгом подхватил Пономарев. — Подожди, сейчас купаться будем по моему методу, с комфортом.

Он принес из машины две запасные камеры и накачал насосом.

— Да ну их, я и сам умею плавать! — запротестовал было Смирнов, но когда они разделись и, вздыхая и ухая, влезли в воду, Герасим Николаевич поплавал, а потом по примеру Пономарева распластался по-лягушечьи на камере и замер, стараясь не шевелиться в теплом верхнем слое воды, у берегов яркозеленом от отраженья ветел, а на середине — голубом.

— Хорошо! — похвастался он перед самим собою и зажмурился. — Очень в общем здорово!

Позже, пока Смирнов сидел на траве, обсыхал и курил, Александр Петрович опять пошел к машине и вернулся с чемоданчиком. В чемоданчике оказались две бутылки пива, хлеб, огурцы, помидоры и яйца, сваренные вкрутую.

— Чудак, пиво-то надо было в реку опустить! — заворчал Смирнов. — Пока мы купались, оно бы остыло. Ну, о чем ты хотел советоваться*?

— Погоди, вот поедим, еще разок искупаемся, тогда поговорим! — запротестовал Пономарев.

— Нет уж, давай сейчас! — настоял Смирнов. — Ты в этой роскоши повседневно вращаешься, а я хочу перед отъездом еще хоть часок ни о чем не думать… Я слушаю тебя, Александр Петрович!

— Понимаешь, в чем дело, — начал смущенно Пономарев, — хочется обменяться мыслями. Понимаешь, в чем дело! Давно, лет пятнадцать тому назад, просматривая новые английские публикации по моему предмету, я наткнулся на интересную статью одного молодого ученого биолога.

Пономарев рассказал, как постепенно у него возникло теплое, дружеское чувство к молодому английскому ученому. Он стал следить за его работами и искренне огорчился, когда они исчезли.

Но вот, после длительного перерыва в несколько лет, снова появилась статья знакомого англичанина. По ряду признаков, понятных только ученому, Пономарев понял, как туго пришлось английскому биологу в годы молчания. Все прежние его статьи были связаны с изучением проблемы процессов обмена веществ в организме человека. На этот раз статья рассматривала процессы загрязнения пор кожи и по существу рекламировала новый сорт крема, очищающего кожу лица. Имя ученого появилось в числе сотрудников крупного косметического концерна. Все это было свидетельством поражения, все говорило о том, что у англичанина не хватило сил и средств продолжать работу над основной своей темой, он устал от нищеты, от беспокойства за завтрашний день и — сдался.

— Можете представить себе, Герасим Николаевич, как я обрадовался, когда через некоторое время снова прочитал большую статью моего английского неизвестного друга, посвященную изысканиям по основной его теме! — говорил Пономарев. — И какая это была талантливая, умная статья! У него хорошая голова, он понял, что тяжелые проблемы, встающие сегодня перед человечеством в вопросе здоровья народов — тесно связаны с экономикой стран… Он понял это и защищал и доказывал свою точку зрения как ученый биолог. Я обрадовался и в то же время подумал: «Надолго ли? Хватит ли у тебя сил держаться?»

— Да, вряд ли он долго продержался в промышленности с такой точкой зрения. Этот крупнейший косметический концерн, наверное, принадлежит Америке! — заметил Смирнов.

— Несколько лет он боролся! — продолжал свой рассказ Пономарев. — Появилось еще несколько его публикаций. И — снова молчание. Когда он опять напечатал статью — она была посвящена проблеме коррозии металлической посуды и рекламировала мазь для чистки кастрюль… Я подумал: «Наверное, у моего англичанина большая семья. Может быть, у него на руках старики родители…» Словом, я много думал о нем. И торжествовал и испугался за него, когда из очередной партии свежих публикаций выяснил, что его имя больше не упоминается в числе сотрудников химической фирмы.

Так шло время, — продолжал рассказ Пономарев, — и вот недавно, несколько недель тому назад, я получил от него письмо. О чем он мне написал? Во-первых, соглашался с рядом моих положений, о которых он знает тоже из публикаций. Рассказал о своей основной работе, связанной с обменом, которую продолжает в тяжелых условиях.

Но не это самое главное!

Он, Герасим Николаевич, чудесно мечтает в своем письме. И знаешь о чем? Он пишет, что все свои силы положит сейчас на то, чтобы помочь созданию Совета коллективной охраны мира в Европе. И он считает, что в этом Совете должен быть отдел, объединяющий работников культуры, в том числе и ученых. И что совместно, в постепенном дружеском, творческом контакте мы можем очень много сделать для народов. А ведь знаешь, Герасим Николаевич, я тоже об этом не раз думал! Наука уже давно вышла из глубинных протоков знания к основным руслам законов природы. Уже опасно и вредно для прогресса науки разрабатывать ряд ее областей разрозненно по методу «кто во что горазд»! Уже давно пора объединяться!

— Позволь, а разве мы против творческой дружбы с Западом? — прервал Герасим Николаевич поток возбужденных мыслей Пономарева. — Да мы чертову уйму сил, времени и денег тратим на самые разнообразные попытки сближения…

— Вот я и хочу…

— Да нет, разреши, я мысль закончу! Ты, Александр Петрович, и приятель твой английский — вы хотите оздоровить человечество. А империалисты хотят убивать, потому что, по их мнению, это самый эффективный способ наживы. Вот основное наше расхождение, и не с Западом, а с небольшой, но пока еще сильной группировкой империалистов Запада. Мы ищем способы облегчить жизнь народа, империалисты требуют разрушительной войны, потому что обнищавшим народам легче диктовать свои условия. Вот наше расхождение!

— Но ведь это все очень просто и, я бы сказал, общеизвестно! — раздраженно перебил Пономарев.

— Да, конечно… — согласился Смирнов. — Но я должен тебе заметить, что один из эффективных способов поддерживать рознь между странами — это усложнение простых вопросов. Нагромождение вокруг простейших, общеизвестнейших истин всяческих мнимых трудностей! Но ведь не об этом же ты хотел говорить со мной? В чем дело?

— Да, вот… — смутился Пономарев. — Обстоятельство одно есть, по поводу которого я хочу посоветоваться! Понимаешь, этот самый мой английский неизвестный приятель пишет, что очень хочет встретиться со мной. И возможность такая в этом году предвидится: зимой в Чехословакии будет проведен съезд биологов. Он получил приглашение приехать и пишет, что пойдет на любые жертвы, но приедет в Прагу. Понимаешь ли, Герасим Николаевич, это трудно объяснить, это понятно только нам, ученым… Мы с ним никогда не виделись, но много раз, уверяю тебя, много ночей просидели рядом за одним микроскопом, наблюдали одни и те же процессы и одновременно приходили к выводу. Мы — близкие люди! Мне с ним так же хочется увидеться, как и ему со мной. Вместе подумать, поспорить, проверить нашу близость по другим вопросам. Вероятно, будут разочарования в чем-то, но в общем, Герасим Николаевич, он хороший парень! Ведь не так просто для него было опубликовать свою статью, скажем, о том, что как велики ни были бы сегодня отдельные научные открытия, они не в силах помочь человеку в обстановке разобщенности, недоверия и крайней необеспеченности… Ну, чего ты молчишь?

— Я все хочу понять, что требуется от меня? — ответил Смирнов.

— Ну как что… — пожал плечами Пономарев. — Понятное дело… Парень он хороший, а все-таки я промахнуться не хочу! Вот я и думал посоветоваться с тобой!

— Чудак! — засмеялся Смирнов, потягиваясь на солнце.

— Кто чудак? — обиженно спросил Пономарев.

— Да ты, конечно! Что же, по-твоему, мы являемся главным управлением обеспечения душевного равновесия?

— Ну зачем же приводить к абсурду? — вспыхнул Пономарев. — Я, по-моему, вполне закономерно хочу выяснить его фигуру.

— Встретишься, посмотришь, послушаешь и выяснишь!

— А если ошибусь?

— Плохо! Для всех будет плохо.

— Позволь, а если спровоцирует?

— Чудак! — Смирнов поднялся, сел и потянулся к папиросам. — Вот это уж, я могу тебе сказать совершенно точно — чепуха! Что это значит — «спровоцировать»? Сыграть на твоих дурных качествах? Значит, тебя можно запугать или купить?