Кондотьер (СИ) - Страница 3
– Вы ранены? – сунулся к Кейну городовой.
– Никак нет.
– Но это же кровь! У вас все пальто в крови!
– Это коньяк!
– Какой коньяк?
И Натали увидела округлившиеся глаза деревенского увальня, превратившегося волею судеб в столичного стража закона.
«Шустовский…» – Генрих продолжал находиться в двух местах одновременно. Один он в легком замешательстве наблюдал за всем происходившим здесь и вокруг как бы со стороны. Другой – говорил и действовал, но как-то не по-людски. Слишком спокойно, почти равнодушно.
Генрих покачнулся, перебитая в двух местах нога давала к вечеру о себе знать, но не упал. Кто-то поддержал под руку, приняв на себя его вес.
«Террористка… Вот же история!»
– Я…
– Вы…
– Кто стрелял?! Вы ранены? – голос грубый, низкий, но сфокусировать взгляд и рассмотреть говорившего Генрих не мог.
– Я?
– Да, да! – прямо над ухом хриплым срывающимся голосом. – Он ранен! Вы же видите, у него все пальто в крови!
– Я не ранен! – возразил «спокойный» уверенный в себе Генрих. – Вы что, запаха не чувствуете?
Он выпрямился, по-прежнему ощущая резкую боль в груди, и уперся глазами в чьи-то чужие, маленькие и переполненные удивлением и недопониманием гляделки.
– Но это же кровь! У вас все пальто в крови!
– Это коньяк! – возразил Генрих, и сам плохо понимавший, что и зачем сейчас делает.
– Какой коньяк? – опешил городовой, Генрих его наконец рассмотрел и остался увиденным не доволен.
– Шустовский, – объяснил он, и в этот момент все встало на свои места. Он снова был самим собой, и да – он стоял на набережной канала, опираясь на руку женщины, которая несколько минут назад стреляла в него, но отчего-то не довела дело до конца. Ей оставалось совсем немного – всего один выстрел. Однако она этого не сделала. Впрочем, и Генрих поступал сейчас вопреки логике и привычному образу действий. Хотя, как посмотреть. Это выглядело бы до мерзости тривиально – сдать бабу жандармам. Азбучная истина, так сказать, а Генрих не любил элементарной арифметики, ему нравилась дифференциальная геометрия и высшая алгебра.
– Да! – ответил он на очередной вопрос. – Нет! Не думаю, что мне понадобится медицинская помощь.
– Увы, – покачал он головой. – Сожалею, но не запомнил. Кажется, он был высок и сутул.
– Высокий, сутулый, – подтвердила женщина, по-прежнему подпиравшая его слева. – В шляпе и длиннополом пальто.
– Меня? – переспросила она этим странным ее хриплым голосом, от которого у Генриха совершенно не к месту и не ко времени зашевелилось в штанах. – Наташа… То есть, простите, Наталья Викторовна Цельге.
– Нет, извините, – все тем же возбуждающим ненужные порывы голосом, – я не ношу с собой документов. Да и с чего бы?
«Наташа? Натали… Что ж, имя как имя. На первый случай сгодится, а там… А там жизнь покажет. Поглядим…»
– Нет! – поставил он точку в полицейской суете. – Теперь, господа, вы знаете все, что требуется. Ищите злодея и оставьте нас с Натальей Викторовной в покое.
– Разумеется! – сказал, как отрезал, выслушав жалкие возражения жандармского вахмистра. – Я свои права знаю. Да, и в любом случае, я иностранный подданный и жертва нападения, а не подозреваемый. Компреву[2]? Хотите быть полезным, господин офицер, вызовите извозчика!
Ехать оказалось недалеко.
– Остановите здесь! – приказал полковник, едва таксомотор свернул в Тарасов переулок. – Вот, держите! – протянул он извозчику сложенную вчетверо ассигнацию и вслед за Натали покинул салон старенькой «волжанки».
– Надеюсь, у вас нет еще одного ствола? – В свете уличного фонаря черты его лица казались нарочито резкими, взгляд – темным, усмешка – опасной.
– Увы! – ей не хотелось сдавать позиции, но, к несчастью, полковник переигрывал ее по всем пунктам. Однако за вовремя брошенное – равнодушным или, во всяком случае, ленивым голосом – двусмысленное словцо полагалось, как минимум, одно выигрышное очко.
– Что ж, мелкий скот тоже дает навоз, – то ли он читал ее словно открытую книгу, то ли Натали пропустила что-то существенное в контексте или подтексте.
«Сукин сын!»
Полковник отвернулся от нее и смотрел теперь на будку уличного телефона.
– Я, пожалуй, позвоню кое-кому, не возражаете?
– В час ночи?
– И в самом деле! Но знаете что, Наталия Викторовна, я все-таки попробую. – Он открыл дверь будки, изучил скептически обшарпанный аппарат, вздохнул и, достав из кармана пальто гривенник, протолкнул его в щель монетоприемника.
– Не спишь? – спросил полковник, набрав номер. Дверь будки он оставил открытой, но взглянуть на наборный диск не позволил, прикрыв спиной. – Вот и славно! Видел?.. Молодец!.. Часам к шести… Спасибо! – И полковник повесил трубку.
– Вот, собственно, и все, – кивнул он и тут же поморщился, непроизвольно тронув рукой грудь. – Болит, клятая. Ладно, не смертельно! Идемте!
– Куда? – вопрос напрашивался.
– Рассматриваете варианты?
– Я не… – честно говоря, она не знала, что именно собиралась сказать, и оттого разозлилась на себя едва ли не больше, чем за то, что не выстрелила во второй раз.
– Ну, я и не настаиваю.
«Сукин сын!»
– Шутка удалась, – выдохнула она с паром и почувствовала, что ее начинает трясти. От холода или нервов, но, скорее всего, от того и другого вместе. Нервный озноб. Холодная истерика. Что-то такое.
– Спасибо, – кивнул полковник. – Я польщен. Идемте!
И она пошла. Кроме как с Кейном, идти ей, и в самом деле, оказалось некуда.
Улица была пустынна, что не диво во втором часу ночи. И в темных громадах домов светились лишь отдельные окна.
«Ночь, улица, фонарь… Где живет мясник Кейн? Где может он жить в Петрограде?»
– Нам сюда.
Ушли недалеко, сотня шагов, никак не более.
«Надо же, дом как дом! Все как у людей… Но человек ли полковник Кейн?» – Вопрос вполне экзистенциальный.
На лестнице его снова повело, хотя уже некоторое время полковник шел самостоятельно, отказавшись от помощи Натали, как только они вышли из таксомотора. Она и не настаивала. С чего бы? Но, когда увидела, как его качнуло и понесло на стену, подхватила сразу же, не раздумывая. Удержала от падения, подставила плечо, почувствовала, как грузно – явно, не от хорошей жизни – опирается Кейн на ее руку. Так и дошли до двери, обитой черным, местами полопавшимся дерматином. Черная матовая «кожа», пошедшая трещинами, сероватая вылезшая клочьями набивка, медные фигурные шляпки обойных гвоздей.
«Аллегория империи, разве нет?»
Между тем, немного отдышавшись, полковник отпер дверь и, пропустив Натали вперед, в смутную мглу пустой квартиры, вошел вслед за ней и включил свет.
– Проходите, Наталья Викторовна, устраивайтесь, чувствуйте себя как дома. Квартира съемная, или у вас это как-то иначе называется?
– Меблированные комнаты.
Чем дальше, тем больше она сомневалась, что имеет дело с Генрихом Кейном. Этот «Кейн» слишком хорошо знал русский язык, да и вообще…
«Но если не Кейн, то кто?»
– Меблированные комнаты. Что ж, звучит не хуже. Располагайтесь. В холодильнике есть еда, в шкафу в спальне – постельное белье и полотенца. Нет, – покачал он головой, встретив ее взгляд, – спать с вами я пока не предполагаю. Не сейчас, не сегодня и не силой. Пить будете?
– Буду.
– Водка, коньяк, вино?
Полковник, представившийся полиции подданным королевства Вюртемберг и назвавшийся при этом Генрихом Воиновым, прошел, явственно подволакивая левую ногу, в гостиную и звенел теперь стеклом около огромного буфета красного дерева.
– Налейте водки.
– Правильный выбор. – Голос у полковника низкий, глубокий, предполагающий наличие силы и характера. – После боестолкновений лучше водки – только самогон. Приходилось пробовать? – и он обернулся к Натали, протягивая граненый стаканчик.