Концерт для Крысолова (СИ) - Страница 55
На улицах было светло от факелов. И были прекрасно видны шестиконечные звезды на витринах… каждая такая витрина должна была осыпаться осколками стекла.
Рольф и Ганс успели грохнуть парочку еврейских витрин, когда Ганс вдруг обернулся и опустил лом. Рольф непонятливо взглянул на него и обернулся в ту же сторону… и быстро переложил ломик в левую руку, а Ганс так и вовсе бросил свой, и правые ладони мальчишек вскинулись над головами:
— Хайль, югендфюрер!
Ширах стоял посреди улицы — узнать его можно было издалека, по пижонскому светлому плащу и длинному черному шарфу. Руки он держал в карманах. При нем не было ничего, напоминающего оружие погромщиков — ни ломика, ни дубинки. За его спиной маячил его адъютант.
Физиономия Рольфа расплылась в улыбке. Вот, он так и знал. Так и чувствовал, что этот запрет — формальность. Раз уж сам Ширах не удержался от того, чтоб попугать пархатых…
После первого его вопроса Рольф засомневался, правильно ли понял его. Голос Шираха был непривычно тихим, грустным.
— Что делаем здесь?..
Рольф и Ганс растерянно переглянулись. Что можно было ответить? Тем более что было прекрасно видно, что они тут делали…
— Из вас выйдут плохие солдаты, — печально произнес Ширах, — вы не понимаете, что такое приказ. Мне чертовски стыдно за вас перед фюрером.
Парни опустили глаза.
Но Ширах был бы не Ширах, если б не боялся наказать невиновных. И потому спросил:
— Вам было известно, что я запретил Гитлерюгенд участвовать в этом… безобразии?
Это был шанс. Соврать, что неизвестно?.. Но ведь тогда спросят с фюрера отряда… ох, нехорошо получится. Да и трусость это — врать.
— Ну, известно, — пробурчал Рольф.
— Не слышу.
— Известно!
— И что вас заставило все-таки делать это?
— Ну…
— Погеройствовать захотелось, да?.. Понимаю. Но простить не могу.
Ширах горько вздохнул. И произнес страшную фразу — Рольф и Ганс ушам не поверили, да пришлось…
— Снимите галстуки. С сегодняшнего дня… точней, с сегодняшней ночи в Гитлерюгенд вы не состоите.
Две пары глаз, полных отчаяния и ужаса, умоляюще уставились на него.
— Герр югендфюрер…
— Герр фон Ширах…
— Простите…
— Мы не будем…
— Пожалуйста… — бормотали кривящиеся мальчишеские губы.
— Снять галстуки!
Дрожащие пальцы затеребили черные узлы. Рольф еще держался, у Ганса слезы закапали на рубашку…
— О, еще одни, — вдруг сказал Отто.
Из-за поворота весело выбежали еще трое пацанов с дубинками в руках… Выбежали — и застыли. Мизансцена была слишком выразительной.
— Что стоим? — спросил у них Ширах, — Галстуки снимайте…
— Ну ты дал, — сказал Отто, когда они под утро возвращались домой, — Двадцать человек, Бальдур! 20 шестнадцатилетних пацанов! И ведь наверняка не худшие ребята…
— Плевать мне, худшие они или лучшие.
— Ну все. Теперь от их фюреров тут отбою не будет. Сегодня же прибегут за них просить… Шутка ли — куда им теперь, этим ребятам?
— Раньше надо было думать. И не дави мне на психику.
— «Они же дети, мой фюрер», — тихо сказал Отто, цитируя разговор Бальдура с фюрером.
— Ага. Как евреев бить, так они большие, а как за свои поступки отвечать — так дети… Дети, мать твою! Лоси выше меня! Да еще и пьяные были — чуть ли не половина… Позорище!
Бальдур рычал, но Отто не слышал в его голосе настоящей злости — югендфюрер успел уже подумать об этих пацанах и пожалеть их. Да так ли уж они виноваты — чего и ждать от детей, которых заразили взрослые. «Твои крысы и крысенята», вспоминал Бальдур гневный голос Рональда Гольдберга. Ох, Рональд. Тебя можно понять, но, тем не менее, ты так же жесток, как твои враги. «Крысенята»…
Отто был прав — приходили, просили… и выпрашивали-таки то, что хотели.
— Три месяца испытательного срока…
Бальдур не хотел оставлять глупых мальчишек без будущего.
После «Хрустальной ночи» перед Рональдом уже не стоял вопрос об отъезде из Мюнхена. Тем более что долг было теперь отдавать некому — старую Нору нашли на пороге ее дряхлой антикварной лавки с раскроенным черепом. Надо заметить, что уж она-то не сдалась просто так — и сама едва не разнесла молодому эсэсовцу гнилую тыкву брутальной бронзовой статуэткой, изображавшей пышную Венеру.
Ее поклонник, Берштейн, ушел в эту ночь следом за ней — кто-то из штурмовиков толкнул его так, что старик упал, ударился седым затылком о мостовую и не поднялся больше.
Глупость глупостью, думал Рональд, затаскивая в вагон чемоданы — ехать из одного нацистского города в другой. И все же… разница есть. Вена — это Вена… А Мюнхен — именно тот город, откуда расползлась по Германии вся эта зараза. Даром, что ли, хозяин каждой местной пивной готов любому рассказать, что «именно здесь в 192-черт-те-каком году наш фюрер…»
Пауль молча смотрел в окно вагона, заплывающее дождевыми каплями. Интересно, есть уже в Вене Гитлерюгенд? Должно быть, есть…
Есть ли работа для музыканта? — думал Рональд. Конечно же, есть. Ведь это Вена…
[6] Отто — читатели уже знакомы с этим персонажем, адъютантом Шираха из «Б.м.в.» Могу поклясться, что в момент написания «Б.м.в.» я придумал Отто потому, что считал, что должен же быть у Шираха адъютант. Несколько позже, когда я ознакомился с историческими фактами, стало ясно, что Отто не просто «имел место быть» в жизни Шираха, но и является некой составной фигурой из его реально существовавших адъютантов! Самый «явный» из прототипов Отто — Фриц Висхофер. Я не заменил Отто Фрицем только потому, что Бальдур и Отто, по сюжету, состоят в любовных отношениях, а я уже понял, что к истории столь НЕДАВНЕЙ нужно прикасаться БЕРЕЖНО. И до сих пор думаю о том, что было бы, прочти «Бога моей весны» ныне здравствующий Клаус Бальдурович фон Ширах. Юрист по профессии.
[7] Гебитсфюреры — руководители областных подразделений организации Гитлерюгенд, в принципе, аналогом было бы «гауфюреры».
[8] «ага, а Хаусхофер, по-твоему, кто, китаец, что ли?» — на самом деле геополитик Карл Хаусхофер, чьи идеи оказали значительное влияние на «Майн Кампф», евреем не был, но был женат на еврейке.
[9] Сам-то он по-английски владеет разве что нобходимым минимумом… — Пуци очевидно преувеличивает лингвистическую бездарность Гитлера, но, можно предполагать, ненамного.
[10] Право дарить жизнь, которое принадлежит только Адонаи — если б Ширах разбирался в иудаизме получше — скажем, как Вы, мой дорогой читатель — он по одной этой фразе понял бы, что Пуци — весьма неправоверный еврей, ибо те Имя Господне не произносят вообще.
[11] как у ангела Вероккьо, проигравшего ангелу Леонардо. — имеется в виду первая работа Леонардо — ангел на картине Вероккьо «Крещение Христа». Работа примечательна тем, что ангел да Винчи — тогдашнего ученика Андреа Вероккьо — заинтересованно наблюдает за обрядом крещения, меж тем как ангел мастера совершенно отрешен от происходящего.
[12] Плохой поступок — это случилось в школе Адольфа Гитлера в Плене. Кажется, это был не единичный случай.
[13] — Я! Сказал! Не сметь! Участвовать! В этом! Вандализме!!! — не сочтите за выдумку, обеляющую образ Шираха. Этот запрет — реальный исторический факт.
1942. Я знаю, жив Спаситель мой. Рейнхард, Рональд, Рихард
Было 5 мая 1942 года, уже совершенно по-летнему теплый день, правда, немного сумрачный… Работы было немного, и гауляйтер Вены болтал с адъютантом обо всем, что приходило в голову. Адъютантом — особенным, самым родным из всех — был все тот же Отто, повзрослевший и ставший еще серьезнее. Он уже был на войне и потерял на русском фронте правую руку — но это ему не мешало, все, что нужно, он выучился делать одною левой и по-прежнему блестяще исполнял свои обязанности.
— Да, Бальдур, — сказал Отто, — что бы ты хотел получить от меня на день рождения?