Концерт для Крысолова (СИ) - Страница 50
— А ты спроси у его товарищей, — сказала Мария, — считают ли они, что Пауль Гольдберг — шут гороховый. Спроси! И потом… может быть, наш Пауль… это — начало?
— Начало чего?..
Мария присела, попробовала убрать черную рассыпчатую прядь, выбившуюся из-под заколки и упавшую на глаза — но только испачкала ее в муке, усмехнулась, дунула на нее. Без толку. Рональд зачарованно наблюдал за женой. Сполоснув руки, он бережно отвел прядь с ее лба, смахнув муку.
— Как бы я хотел, чтоб у тебя была только такая седина…
— У нас в роду поздно седеют…
Оба говорили тихо, оба ни на миг не отвлеклись от темы.
— Рональд… Ты привык смотреть на этого своего Шираха как на врага…
Как на Крысолова.
— …И не замечаешь, что детям-то он не враг…
— Он делает из них нацистов.
— Было бы странно, если б он делал из них противников нацизма. Такое — сейчас — можно сделать только ненавидя этих детей… а он их любит.
О да.
— Ронни. Теперь, когда Пауль вырос и много помогает мне по дому, я иногда… могу ходить гулять. Когда он еще в своем штабе, а ты уже на работе. Я просто хожу по городу, Ронни. Однажды я видела, как уходит поезд… в этом поезде были одни дети. Матери с отцами толпились на перроне. Я сделала вид, что тоже чья-то мама…
— Ну и что?
— Эти родители. Понимаешь, по одежде видно — рабочие… Они так радовались. Оказывается, ребят везут на экскурсию в Мариенбург, а потом — поход по Восточной Пруссии.
— Ну и что?
— А то, что они говорили — «Слава Богу, наши-то дети хоть что-то увидят хорошее… Нас никто никуда не возил — знай себе полы мети, а потом на фабрику…
И бесплатно ведь! И как хорошо, что дети теперь по улицам не шатаются…»
Ну да, конечно. Бесплатные поездки по всей Германии, бесплатная возможность заниматься чем хочешь — хоть самолетики строй, хоть на флейте играй…
— Ронни, дети не отвечают любовью тому, кто только притворяется любящим…
Верно…
— А что до Пауля… Я надеюсь на то, что наш Пауль для него — что-то вроде моста.
— Не понял.
— Ты только о себе думаешь. Полагаешь, Шираху-то легко было объяснить Гитлеру свой поступок?.. Полагаешь, ему не попало за нашего мальчика?.. И тем не менее, никто не снял с Пауля его галстук… Ширах, — Мария отвела глаза, так она делала всегда, когда высказывала свои странные догадки, — пытается построить мост над пропастью. Мост, с одной стороны которого — немецкие, с другой — еврейские дети. Это очень опасно, Рональд. И для него, и для… моста… Но я его понимаю, и знаю, почему не понимаешь ты. Что для него, что для меня дети — это дети. А для тебя товарищи Пауля вроде… крысят.
Рональд в очередной раз поразился тому, что Мария читает его мысли.
И, разумеется, остался дома, как она просила. Уйти означало бы признать, что он просто «отворотил лицо свое к стене», как Езекия, и не хочет знать-видеть-слышать ничего, кроме того, что уже надумал и решил сам.
Они с Марией ушли на кухню, но слышали всё.
Поначалу главным действующим лицом в компании проголодавшихся с обеда мальчишек был пирог, и покончили с ним так быстро и жестоко, как он, того, несомненно, заслуживал. А потом…
Рональд искренне пожалел кое-о-чем. В частности, о том, что недооценивал своего сына… Да и кое-что новое довелось узнать.
На языке у мальчишек было только одно — новые школы-интернаты.
— Там живешь и учишься, и никаких тебе родителей, — возбужденно вещал Ули Вайнраух.
— Они в настоящих рыцарских замках!
— Там рядом озера!
— И лошади!
— И овчарки!
— И лес!
— И лыжи, и мотоциклы!!
— Я подал заявление.
— И я.
— И я.
— Тебе не светит — ты плохо учишься.
— А ты вообще хилый отказник, не умеешь даже в футбол!
— Вот Хайни туда возьмут…
— Ага, его возьмут. И Фрица.
— Фрица тоже возьмут.
— Пауль, а ты подал заявление? Тебя легко возьмут, ты и отличник, и кросс выиграл, и…
— Нет, — Рональд с удивлением услышал в этом восторженном гвалте хрипловатый, спокойный, взрослый голос своего двенадцатилетнего сына.
— А…
— Бэ. Я же еврей, что, забыли?
— А, да…
— Жалко…
Нет, не мог Рональд уловить в пацанских голосах какого-то особенногопренебрежения. Тебя не возьмут — ты плохо учишься, тебя — потому что слабак, а тебя потому, что еврей. Ну, обидно, конечно, но не страшно — и хуже бывает…
Бальдур фон Ширах был ужасно горд этой идеей о школах Адольфа Гитлера — и поддержкой со стороны Роберта Лея. Собственно, можно было сказать, что идея была общая — но Лей, как ни странно, задумал куда более фантастический проект. Он полагал, что молодых национал-социалистов нужно воспитывать непременно в новых зданиях «национал-социалистического образца» (которые пока что существовали только на бумаге).
— Это шпееровского, что ли, образца? — спросил Ширах. Шедевры монументальной скульптуры, все в орлах и свастиках, жутко удручали его своим безвкусным видом, и Ширах справедливо считал, что у фюрера, по видимости, началась мегаломания.
Лей положил перед ним проект.
Несмотря на усугубляющееся пьянство, он был и оставался натурой весьма практической.
— Нечто среднее между ночлежкой и казармой, — заявил Ширах, — только вид более пристойный. На бумаге, я имею в виду.
Лей вприщур поглядел на него своими красивыми глазами:
— Грамотно спроектированное и очень удобное для проживания большого числа школьников здание… я бы сказал.
— Безликое. Подавляющее.
— Они там учиться должны, а не пялить глаза на потолочную лепнину…
— Вы сами б захотели жить и учиться в таком здании, если б были ребенком?
— Я, Ширах, давно был ребенком… Впрочем, все это совершенно неважно. Что ты предлагаешь? Я всегда говорю — не нравится, предложи сам…
— Чем плох Зонтхофен?..
— Замок?..
— Именно.
— Романтическая у тебя натура. От детей набрался?.. Красиво, Ширах. Но только, видишь ли, совершенно бестолковая идея. Ты себе хотя бы приблизительно представляешь этот замок?
— Любой.
— А знаешь ли ты, сколько понадобится затрат, чтоб нормально отапливать эту каменную, построенную средневековыми кретинами махину? Зимой все кадеты будут кашлять… Летом там тоже прохладно. И, я бы сказал, что замок тоже производит подавляющее впечатление…
— Хм. А с отоплением — нельзя что-нибудь придумать, а, доктор Лей?
— Можно. Но сложно.
— Зато там прекрасные места… во всяком случае, есть где кататься на лыжах… И потом! Есть один, совершенно неопровержимый аргумент в пользу Зонтхофена…
— И Ширах, ни черта не понимающий ни в архитектуре, ни в строительстве, его, конечно, знает?
— Зонтхофен уже существует, доктор Лей. А ваши со Шпеером бараки — только на чертежах.
— Ну тебя к дьяволу, Ширах. Если сумеешь как-то найти дыру в графике Шпеера, чтоб я мог поговорить с ним на эту тему…
В результате было принято промежуточное решение. В каждом гау была выделена строительная площадка под школу Адольфа Гитлера. А до того, как школы будут построены, ученикам надлежало проживать в наскоро оборудованном для этой цели Зонтхофене. Наскоро, да — но не кое-как…
Начался отбор кандидатов. Шираховская канцелярия была завалена пухлыми конвертами, содержащими в себе заявления, фотографии, справки и характеристики, но и тут, разумеется, ему не позволили принимать решения самостоятельно, видно, памятуя о скандале с еврейским мальчиком. Да и не будь скандала — все одно судьбу каждого ребенка решала бы расологическая комиссия, Ширах решительно не мог считаться компетентным в этом вопросе. Сам он разве что на глаз мог отличить арийца от еврея, а уж разницы между нордическим и фальским типом черепа не видел никакой. Даже подозревал, что его собственная черепушка весьма далека от нордической.
Помимо расового типа, учитывалось общее состояние здоровья. Носящие очки отвергались сразу. Нежелательно было также иметь плохие зубы или плохую кожу. И никаких — никаких! — хронических заболеваний.