Концессия на крыше мира
(Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Т. XXVII) - Страница 2

— Хорошо, мистер Мак-Кертик. Я… согласен. Но… ведь ваши исчисления ошибочны…

— Мистер Дунбей, это покажет будущее. С помощью теллита мы разгадаем не только эту проблему. Впрочем…

— Мотор подан, — прервал разговор вошедший в комнату молодой китаец Ху.

— Мистер Дунбей, в дорогу!

— В дорогу!

Мак-Кертик и Дунбей поднялись на посадочную площадку, устроенную на двадцать четвертом этаже небоскреба.

— Папа, возьми меня с собой! Ты только недавно вернулся. Мне так страшно без тебя. Эти десять лет, которые ты провел там, на крыше мира, совсем испортили тебя. Правда, мистер Дунбей, папа должен взять меня с собой?

Эди, дочь Мак-Кертика, была уверена, что Дунбей с большим удовольствием поддержит ее. Но она ошиблась. Дунбей слишком хорошо знал, что авиетка, которая была готова к отъезду, рассчитана ровно на три человека, считая и пилота.

Мак-Кертик не заметил смущения Дунбея и, не дожидаясь его ответа, категорически отказал Эди.

— Папа, мистер Дунбей! Вы ведь обещали мне, что я поеду с вами в страну советов… — Эди приуныла. — Я должна повидать Памир. Я должна повидать Москву. Я должна! А вы хотите меня оставить снова за бортом… — ее голос звучал капризно и настойчиво.

Дунбей задумался.

Эди была дорога Дунбею уже давно. И сейчас он снова обдумал свое отношение к Мак-Кертику и к Эди.

Что связывало его с Мак-Кертиком? Научная деятельность? Нет, и опять нет. Ведь уже два года, как они безоговорочно разошлись в оценке основных вопросов мироздания. Мак-Кертик был закоренелым консерватором. Дунбей — дерзателем. И это — во всем. Если бы не Эди…

— Эди, я обещаю вам, что в следующий раз мы отправимся вместе. Мы вернемся через несколько дней.

— Хорошо, мистер Дунбей. Я жду.

Мак-Кертик привычными движениями руки уже настраивал громкоговоритель, устроенный в центре кабины. Ху в последний раз проверил мотор.

Дунбей едва успел прошептать Эди на прощанье, что он счастлив слышать о ее желании посетить Евразию.

Через две минуты авиетка бесшумно отделилась от посадочной площадки и, поднявшись на высоту в тысячу метров, помчалась к Великому океану.

Авиетка, сконструированная Дунбеем, работала безукоризненно.

Через восемь часов двадцать минут Мак-Кертик, Дунбей и Ху уже стояли на площадке Института имени Рыкова. Встреченные в пути воздушные разведки Евразии, удостоверившись, что въезд авиетки разрешен, беспрепятственно пропустили ее на территорию Евразии.

Мак-Кертик не мог отказать себе в удовольствии сделать двадцатипятиминутный крюк для того, чтобы бросить хотя <бы> взгляд на «крышу мира» — Памир, куда его неудержимо влекло.

Руководители Института имени Рыкова, Терехов и Сабо, с нетерпением ждали американских гостей.

Изыскания Мак-Кертика, оставленный им в Институте теллит — произвели переворот в науке. Дунбей же был известен в Евразии, как один из тех многочисленных крупных научных деятелей, которые стояли гораздо ближе к новому, нежели к старому — капиталистическому строю.

Терехов, приветствуя прибывших, не удержался — и сразу же сообщил Мак-Кертику поразительную новость:

— Компас, находящийся в одном помещении с теллитом, перестал функционировать. Все наши попытки восстановить его оказались тщетными. По исследовании компаса на заводе выяснилось, что он демагнетизирован и составные части его утратили свои первоначальные свойства.

— Я это предвидел, — спокойно заметил Мак-Кертик. — Компас, несомненно, теллитизирован и превратился в материю, близкую по своим свойствам к кертикиту. Для выяснения всех этапов этого превращения необходимо будет немедленно повторить опыт.

Дунбей и Сабо в это время горячо спорили о теории относительности Эйнштейна и так углубились в дискуссию, что не заметили, как вышли из кабинета Терехов и Мак- Кертик.

Сабо не мог понять «измены» Дунбея.

В самом деле, Дунбей, прежде горячий сторонник и некогда личный ученик Эйнштейна, приводил ряд блестящих, — правда, малоубедительных для Сабо, но увлекательных и остроумных доводов против основ теории относительности.

И, что особенно странно, Дунбей упорно отказывался придавать значение недавним опытам, произведенным научными сотрудниками Института.

— Хорошо, — сказал Сабо холодно. — Прекратим на сегодня наши дебаты. Завтра при вашем личном участии мы повторим наблюдения над Марсом и Сатурном. Результаты этих опытов будут достаточно красноречивы и убедительны.

Мак-Кертик и Терехов до поздней ночи занимались в главной лаборатории Института.

Во время опытов Мак-Кертик пытался дать ряд остроумнейших объяснений демагнитизации компасов. Четыре компаса, после прикосновения к теллиту, перестали функционировать.

Благодаря произведенным наблюдениям и измерениям удалось выяснить лишь то, что поле влияния теллита ограничивается пространством, равным девятистам семидесяти сантиметрам во всех направлениях. За этим пределом размагничивающее действие его прекращалось.

При опытах присутствовали четыре ближайших помощника Терехова. Самый молодой из них — профессор Киссовен — впервые увидел теллит. В деревянном футлярчике — серый, похожий на пепел, комочек. Киссовен задал Мак- Кертику несколько вопросов.

Американец, с видимой неохотой, стал рассказывать уже давным-давно всему научному миру известную историю открытия теллита. В конце своего рассказа он как-то неожиданно, по-видимому, даже для самого себя добавил:

— Значение теллита неизмеримо. И это не только в чисто научном, но и в деловом отношении. Теллит поможет нам… — Мак-Кертик запнулся, — объяснить многое.

Киссовен насторожился. Его пытливый ум обостренно воспринял какую-то едва уловимую угрожающую нотку в заключительных словах Мак-Кертика.

— Еще один, — последний — вопрос, профессор. Почему теллит хранится в футлярчике из памирской туи?

— Ваши ботанические познания делают вам честь. Памирская туя растет лишь в одном единственном уголке мира, — в местечке Адагаде. Я полагаю, что ее произрастание стоит в определенной связи с наличием теллита в недрах Памира. Адагаде есть именно тот поселок, в окрестностях которого мной обнаружен теллит.

Киссовен принял комплимент, как должное. Это, однако, не помешало ему повторить свой вопрос.

— Гм… Дело в том, — отвечал Мак-Кертик, — что, по моим наблюдениям, памирская туя — единственный изолятор теллитоактивных лучей. Туя эта, безусловно, непроницаема для энергии, излучаемой теллитом.

О решении ВСНХ Евразии, принятом сегодня по вопросу о концессии Мак-Кертика, в течение опытов никто не проронил ни слова.

Появление Сабо и Дунбея в лаборатории послужило сигналом к окончанию занятий.

Мак-Кертик и Дунбей разместились, по собственному желанию, в одной комнате.

Она, по-видимому, была долго необитаема. Об этом свидетельствовали сохранившиеся принадлежности электрического освещения старого типа. Проволоки, шнуры, некогда столь обычные и необходимые аксессуары, уже три года как были изгнаны из обихода всего мира.

Осветительная энергия, как и все другие виды электроэнергии, передавалась по беспроволочной системе инженера Казанцева.

Дунбей с любопытством рассматривал комнату и не без удовольствия заметил электрическую проводку — «памятник старины», как он ее окрестил шутливо.

Киссовен любил обдумывать все до конца.

«Памирская туя… изолятор… Надо проверить все данные о памирской туе».

Радиотелефон почему-то не действовал.

— Алло!.. Алло!!

Все его попытки вызвать Лондон оказались тщетными. Зато, спустя несколько секунд после включения тока, из микрофона послышались звуки.

Киссовен сразу определил, что это — не Лондон.

Не успел он запросить говорящую станцию о причине самовольного включения, как услышал, что разговор не имеет к нему никакого отношения.

— Ваши требования для меня невыполнимы и, главное, непонятны, — возвещал микрофон.