Конан и день льва (CB) - Страница 3
Солнце уже почти скатилось к западу, когда сделав всего две непродолжительные остановки в пути, чтобы покормить и напоить коня, он подъехал к Ширке. Хотя киммериец понимал, что никакой королевский гонец не мог его опередить, все же, подъезжая к броду, он стал соблюдать максимальную осторожность. Здесь вполне можно было напороться на бродячую шайку пиктов, хотя их земли лежали дальше за Велитриумом. Отсюда до его конечной цели оставался еще добрых полдня пути, поэтому, отъехав на пол лиги в сторону от брода, он решил остановиться на ночлег. Расседлав и стреножив коня, он отправил его к реке напиться и пощипать траву на широкой поляне у самого берега, а сам, быстро перекусив всухомятку, улегся под развесистым вязом на плащ, который оказался в седельной сумке. Подложив под голову седло, он устроился поудобнее и, сам не заметил, как уснул. Пережитая за день усталость сморила его и проснулся он только с первыми лучами восходящего солнца. Черный жеребец, пофыркивая, щипал траву у речки, вокруг стояла звенящая тишина. Все здесь было настолько тихо и спокойно, что у него даже мелькнула мысль посвятить этот день отдыху. Но усилием воли, киммериец заставил себя подняться на ноги, подозвал коня и, оседлав его, вскочил в седло. Он даже не стал завтракать, решив перекусить сушеным мясом и лепешкой прямо в седле. Вороной жеребец, хорошо отдохнувший за ночь, скакал ровным галопом, лишь временами переходя на рысь и доставил своего седока к городским воротам Велитриума, когда солнечный диск стоял в зените и только лишь начал клониться к западу. Но к удивлению Конана, у ворот он увидел не боссонских лучников с их прямыми длинными луками, а воинов в кирасах и высоких шлемах с короткими луками. Прослужив в свое время в армии императора Йилдиза не один год, он сразу же признал в них туранцев.
— Откуда они здесь взялись? — с недоумением подумал он. В Приграничном легионе, которым он командовал, туранских подразделений не было. По слухам, большой отряд туранских наемников был в Западной армии генерала Амулия Прокаса, прикрывавшей левый фланг Приграничного легиона. Киммериец попробовал было объяснить туранцам, что он генерал Конан Канах, командир Приграничного легиона, но солдаты заподозрили в нем лазутчика. Был вызван дежурный офицер, который, после долгих препирательств, отвел его к командиру. Тогда и выяснилось, что этот командир занимает его собственный кабинет. Войдя туда, Конан увидел сидевшего за столом туранца одних с ним лет. Его широкоскулое и узкоглазое лицо, до черна загоревшее на солнце, показалось ему знакомым. Тот поднял голову и сделал знак дежурному офицеру, что он может быть свободным.
Когда дверь за ним закрылась, командир туранского отряда поднялся из-за стола и сделал несколько шагов навстречу Конану, раскрыв широкие объятия:
— Ну, здравствуй, Конан — киммериец! — сказал он гортанным голосом, приветливо улыбаясь. — Сколько же мы не виделись? Лет пятнадцать, а то и восемнадцать, не меньше.
— Сагитай! Это ты! Не может быть! — вскричал киммериец, сжав в железных объятиях своего бывшего соратника на службе у Йилдиза, с которым в свое время крепко сдружился.
Но рассказ Сагитая о том, как он здесь оказался, привел его в уныние. Выяснилось, что еще до отъезда Конана из Велитриума Амулий Прокас отправил его сюда с приказом заменить полк боссонских лучников, который теперь вместе со всем Приграничным легионом вливался в армию Прокаса.
— Ну, каков подлец! — взревел киммериец, ударив могучим кулаком по столешнице. — Значит, он все продумал заранее и выпускать меня из Тарантии не собирался.
Он коротко рассказал приятелю, как с ним поступил король, и о своем побеге из Железной Башни, не назвав, правда, кто помог ему выбраться на свободу. После рассказа Конана на невозмутимом лице туранца явственно обозначилось волнение.
— Все это очень плохо. Будь здесь твои боссонцы, проблем бы не возникло, — сочувственно глядя на Конана, произнес он, — но для моих солдат твое прославленное имя — пустой звук. В любой момент может прийти указ короля о твоем аресте и я ничего не смогу сделать. Пока есть время, тебе надо уходить.
— Но куда? — почти выкрикнул Конан. Он почувствовал себя загнанным волком, которого со всех сторон обложили охотники. Его надежды отсидеться в Велитриуме рухнули, а в любом другом городе или селении Аквилониии его сразу же арестуют королевские ищейки.
— Есть только один путь, — твердо сказал Сагитай, — через Пустоши пиктов к западному побережью. Там ты будешь в безопасности, а любой проходящий мимо корабль доставит тебя в Зингару, Аргос или Шем, где ты можешь укрыться от гнева Нумедидеса.
— Да уж, — вымучил из себя невеселую улыбку Конан, — в любом из этих государств, где пока не забыли баррахского капитана Амру, меня повесят еще скорее. Но пожалуй, ты прав, другого выхода, как только уходить на западное побережье, я тоже не вижу. А там попробую вернуться к профессии пирата. Надеюсь, в Баррахском братстве меня еще помнят.
Глава вторая. Плен
Конан бежит из Аквилонии через владения пиктов, но попадает к ним в плен. Убив вождя, он совершает побег, добирается к западному побережью и там натыкается на форт, в котором зингарский граф со своей племянницей Белез и ее служанкой Тиной, прячется от преследующего его стигийского колдуна Тот Амона. Одновременно к форту подходят два пиратских корабля с враждебно настроенными друг к другу капитанами Зароно и Стромбанни из-за поисков сокровищ пирата Транникоса, спрятанных где-то здесь на побережье. В это время сюда же подходит войско пиктов, преследующее Конана. Происходит жестокое сражение, в ходе которого форт сгорает и погибают все, кроме киммерийца и женщин, а графа настигает стигийский колдун. Конан, сумевший найти сундук с сокровищами Транникоса, становится капитаном одного из пиратских кораблей «Кровавая рука» и вместе с Белез и Тиной отправляется в Зингару.
Пиратская каракка «Кровавая рука» шла крутым бейдевиндом, приближаясь к берегам Зингары. Уже наступил поздний вечер, на бархатном темно-синем небосклоне, словно драгоценные камни, зажглись первые звезды. Полная луна поднималась над горизонтом, слегка затмевая их блеск.
На шкафуте, крепко держась за перила, стоял мужчина гигантского телосложения в наброшенном на плечи плаще, с мрачным, словно высеченным из гранита, лицом, прямыми черными волосами, спадающими на плечи и пронзительным взглядом синих глаз. Рядом, прижавшись друг к другу, стояли две девушки. Одна из них была Белез Корцеттская, унаследовавшая сейчас после гибели своего дяди, знатнейшего зингарского графа Валенсо, его поместье в Кордаве и остальную недвижимость, а вторая ее служанка и наперсница, совсем еще девочка по имени Тина. Когда-то Белез выкупила ее у свирепого хозяина в Офире и с тех пор они стали неразлучными.
— Конан, — слегка коснулась Белез рукава плаща гиганта, — мы входим в территориальные воды Зингары.
— Сам вижу, — отрывисто бросил киммериец, — выбираю место, где тебя лучше высадить. В Кордаву, как ты понимаешь, доставить тебя не могу, там меня помнит каждая собака, а «Кровавую руку» возьмет на абордаж первая же встречная галера.
— Где-то здесь должна быть небольшая пристань, отсюда ходят почтовые кареты в столицу, — сказала девушка, — да вон посмотри сам, впереди у берега показалось несколько огоньков!
— Надеюсь, это та самая пристань, о которой ты говоришь!
Конан стал всматриваться в темноту, но здешний, местами обрывистый, берег был ему совершенно незнаком. Все же, когда каракка подошла ближе, он своим кошачьим зрением различил несколько домиков на берегу и причал, вдающийся в море.
Красавица Белез, чьи черные волосы развивались на ветру, с грустью посмотрела на киммерийца. Откровенно говоря, ей не хотелось расставаться с этим живым воплощением мужской силы и доблести, человеком, благодаря которому они с Тиной остались живы. Но Конан ни разу не дал ей понять, что у него к ней есть чувство большее, чем обыкновенная дружба. И в глубине души она была благодарна ему за это, так как понимала, что предложи он ей руку и сердце, она не смогла бы отказать и стала бы вечной изгнанницей из высшего света зингарской знати.