Конагер - Страница 2

А картина вокруг открывалась такая безрадостная. Только два цвета — бурый и серый. Когда-то, в давно ушедшие времена, здесь, среди холмов, плескалось озеро. Теперь его дно поросло травой, которую прямо на корню высушило солнце.

— Лабан, — позвала Эви, — мы должны поближе познакомиться с нашей землей. Для скота потребуется много воды. Может, рядом есть другой источник. Хорошо бы его найти.

Мальчик поднял на нее глаза.

— Да, мама, но… вдруг встречу индейцев?

Она пытливо заглянула ему в лицо.

— Почему ты так решил?

— Сокорро говорил, что здесь в горах живут апачи, а еще иногда приходят дикие индейцы с Границы.

Она не знала, верить ему или нет. Джейкоб не упоминал об индейцах, и слухов о них до нее не доходило. Но Лабан правдивый мальчик. Если он сказал, что слышал разговор, значит, слышал… или так понял.

Они медленно прошлись по холму за хижиной, описав полукруг. Под кедрами валялось немало сушняка — упавших сучьев, разбитых молнией или рухнувших от старости стволов деревьев. По крайней мере в этом году им не придется беспокоиться о топливе. Кроме того, она увидела несколько хороших бревен.

— Если бы нам удалось притащить их к хижине, — вслух подумала Эви.

— Запросто, — откликнулся Лабан. — Обмотаем их цепью или веревкой и впряжем лошадь. Можно Черныша, он спокойный старичок.

К заходу солнца Джейкоб Тил находился в двадцати милях к востоку от дома и искал место для ночлега. На гребне гряды, как ему помнилось, за небольшой расселиной есть кедровое урочище. Там, в скалах, во впадине часто скапливалась вода. Он добрался до конца тягуна, перевалил за гребень и въехал в расселину. Приседая на задние ноги, лошадь соскользнула с крутого обрыва и стала подниматься на другую сторону оврага — и тут из-под копыта сорвался некрепко сидевший плоский камень. Лошадь упала. Отчаянно пытаясь найти опору ногам, она перекатилась на спину. Сапог Джейкоба зацепился за стремя, и, когда лошадь перевернулась, передняя лука седла тяжело придавила ему грудь.

Внутри что-то хрустнуло. Не было ни боли, ни страха, только какое-то удивление.

Смерть, как он всегда себе представлял, есть событие драматическое, полное боли; или же можно медленно умирать от болезни, в окружении друзей. Лошадь брыкалась, напрягалась, попыталась подняться и снова упала. И тут пришла боль… сокрушительная, страшная, удушающая боль.

Но вес лошади больше не давил на него, хотя нога все еще оставалась в ловушке. Ему удалось приподняться на локте и осмотреть себя. Рубашка и куртка покраснели от крови. Он почувствовал головокружение и слабость. Затем взглянул на лошадь.

Нога у нее оказалась сломана, из рваной раны уродливо торчала кость.

Он нащупал ружье, медленно и осторожно вытянул его из чехла.

— Прости меня, Бен, — сказал он и выстрелил коню в голову.

Тот резко дернулся и замер.

Еще мгновение он помедлил, опираясь на локоть, посмотрел на вечернее небо, где зажглась первая звезда; оглядел пыльную расселину, окровавленное седло. Он был обречен — даже если бы здесь оказался врач, ему уже ничем нельзя помочь. Он все еще держал в руке ружье, но воспользоваться им у него не хватало духу.

Он лег на спину, чувствуя, как что-то рвется в груди, взглянул в небо и позвал:

— Эви… Эви, что же я с тобой сделал?.. Лабан… Руфь…

Если бы он смог доползти хотя бы до тропинки. Если бы его кто-нибудь нашел. Если бы он смог…

Потом он умер. И лежал неподвижно, а легкий ветерок шевелил его волосы и набивал понемногу пыль в складки одежды.

Он умер в одиночестве, как часто умирали на Западе люди, пытавшиеся что-то совершить, чего-то добиться. Иногда тела их засыпало песком, иногда их кости растаскивали койоты, оставляя несколько пуговиц, потрескавшийся каблук да проржавевший кольт.

Кого-то из них находили и хоронили, другие высыхали, рассыпались в прах, и ветер уносил его в прерию. Одним из них и был теперь Джейкоб Тил.

Через три недели после отъезда Джейкоба у хижины Тилов появился дилижанс.

Первой его увидела Руфь. Она собирала хворост на склоне холма и вдруг заметила вдалеке облако пыли. Несколько мгновений она вглядывалась в даль, затем, бросив охапку, помчалась к дому с криком:

— Мама! Мама! Кто-то едет!

Эви упустила тряпку, которой мыла посуду, и, вытирая руки о фартук, подошла к двери. Прибежал Лабан из загона, где он мастерил из веток кустарника навес для трех лошадей и коровы, приведенной из Миссури на привязи за фургоном.

Прикрывая ладонями глаза от солнца, они смотрели, как приближаются несущиеся галопом лошади, полускрытые облаком пыли. Внезапно упряжка свернула на дорожку, ведущую к их двору.

Это был конкордовский дилижанс, запряженный четверкой лошадей. На облучке сидели двое мужчин. Еще двое находились внутри кареты. Возница натянул вожжи и воззрился на семейство, стоявшее в дверях хижины.

— Ради всего святого, откуда вы взялись? — выпалил он.

— Я — миссис Джейкоб Тил, — с достоинством ответила Эви, — а это мои дети. Не желаете ли пройти в дом? Вы, должно быть, голодны.

— Что есть, то есть, — согласился возница. — Позвольте представиться, леди. Чарли Мак-Клауд. Наш охранник — Бивер Сэмпсон. Но ему чаще приходится драться с краснокожими, чем с грабителями. Тот высокий джентльмен — Том Уайлди, суперинтендант линии почтового сообщения, помоги ему Боже. Другого парня нетрудно узнать по его форме: он из Кавалерии Соединенных Штатов, и зовут его капитан Херли. Мы гоним первый дилижанс до Плазы.

— Проходите, пожалуйста, — пригласила Эви. — Мы не ожидали гостей, но что-нибудь найдется. Лабан, будь добр, принеси еще дров, я заварю свежий кофе.

Том Уайлди оглядел каменное строение, затем загон для скота.

— Простите наше удивление, миссис Тил, но мы были уверены, что в этих краях никто не живет. Встретить вас здесь никак не ожидали.

Сэмпсон переводил взгляд с Эви на детей.

— А вас предупреждали, что это Индейская Территория, мэм?

— Мы их ни разу не видели. Правда, далеко от дома не уходим. Только за дровами, поблизости. А мистер Тил уехал покупать скот.

— Тил? Не слышал такого имени. Не то чтобы я знаю всех и вся, но человек, покупающий скот… Обычно об этом становится известно.

Эви первая вошла в хижину.

— Мы еще не готовы принимать гостей, но рады вам.

— Спасибо, — ответил Том Уайлди, усаживаясь и кладя шляпу на колени. — Миссис Тил, у нас сейчас трудный период; обустройство почтовых станций займет немало времени. Не согласились бы вы временно принимать у себя пассажиров? Ваш дом находится в двадцати милях от последней предполагаемой станции. Вы могли бы кое-что подзаработать. У вас с деньгами негусто, как я понимаю.

— Вы правы, мистер Уайлди. — Она бессознательно разглаживала на коленях фартук. — Да, я бы взялась, но мне нужна провизия.

— Нет проблем, миссис Тил. Вы избавите нас от массы забот и расходов, пока мы не развернемся сами. Составьте список, что вам необходимо, и Мак-Клауд доставит вам все со следующим дилижансом… за наш счет. Компания внесет свой учредительный взнос, учитывая любезность, которую вы нам оказываете. А далее ваше право блюсти свои собственные интересы.

— Вот и прекрасно.

— Мы планируем разместить следующую станцию на пятнадцать миль западней, но пока суд да дело, вы избавляете нас от строительных расходов. — Он повернулся к Лабану: — Ты умеешь обращаться с лошадьми, сынок? Сможешь запрягать для нас упряжки и выводить их, пока не вернется твой папа?

— Да, сэр. Я всегда помогаю папе с лошадьми. Я даже сам правил, когда мы ехали сюда из Миссури.

— Так вы из Миссури? — спросил капитан Херли.

— Мой муж миссуриец, капитан, а я из Огайо.

Беседуя, Эви сновала вокруг них, готовя стол. Она разрумянилась от волнения. Так радостно было видеть людей, слушать их будничные разговоры о поездке, о состоянии дорог, о вероятности дождя, о выпасе скота.