Конь в пальто - Страница 28

«Труба» — осколок социализма. Денег не платят, а все работают. Сломается компьютер — привозят свой из дома. Отключат Интернет за неуплату — внесут свои деньги. Иногда думаю: а что ж я не брошу впахивать на Гришу, который мне с ноября ничего не платил? И вопрос встает уже нешуточный: из «Знака» я ушла, «Труба» не платит, накопления мои подходят к концу, что делать-то? Вчера я пришла к Грише и сказала, краснея, бледнея и заикаясь: Гриш, дай хоть за ноябрь зарплату, мне уже нечем детей кормить. Гриша полез в карман, достал четыреста баксов и сказал: больше пока не могу. На следующей неделе будет приход, тогда еще дам.

Я знаю: он надеется, что придут деньги от рекламы биодобавок. Шиш. Я вчера слышала, как на рекламного менеджера этот клиент вопил из трубки, что по нашей рекламе нет никакого отзвона. Впрочем, опять же, кто когда от клиентов слышал что-нибудь другое.

Уйду, уйду я из «Трубы». Только уйти-то пока некуда.

А когда я уйду, мне будет не хватать этого окна с видом на старые дворы и белую церковь, этих людей и этой придурковатой газеты. Время было хорошее, но оно кончилось. Труба «Трубе», это ясно.

Так будет легче

Елена Андреевна приехала рано-рано утром. Я поднялась, сонная, пошла варить ей кофе.

— Катя, а что, Сережа давно не появляется?

— Давно. Дома месяца два уже не был. Звонил на прошлой неделе, сказал, командировка. Обещал зайти. Не зашел. Я не знаю, где он.

— Как же вы так живете?

— А что я могу сделать?

Молчание. Свекровь пьет кофе, ест бутерброд с сыром.

— Катя, а вы не надумали диссертацию писать?

— Да я бы рада, да мне некогда.

— Я вот сейчас как раз буду встречаться с московскими коллегами. Если хотите у нас, так мы всегда пожалуйста, это совсем просто, я говорила. И здесь я могу договориться, если хотите.

— Елена Андреевна, ну я ведь не работаю в науке. Мне степень ничего не даст. Я потрачу год на диссертацию, а то и два, а мне это время нужно просто чтобы семью прокормить… у меня нет возможности элементарно в библиотеке посидеть… мне надо Машку к школе готовить и с Сашкой уроки делать…

— А няню вы никак не можете взять?

— А няня — это четыреста в месяц, если не пятьсот. А у меня на все про все восемьсот в лучшем случае…

— Вот так мне жаль это слышать, вы ведь могли бы защититься… А может, детей к нам — хотя бы на год? У нас рядом с домом школа хорошая. И нам хорошо, и вам бы легче…

— Ой… нет, не могу. Нет, я не могу. Они должны быть со мной. Хоть как, хоть плохо, и школа так себе, но чтобы я их каждый день видела. Я так не могу, чтобы они без мамы росли.

— Катя, но ведь вам трудно? Ведь так будет легче. И Калуга недалеко, и вы сможете приезжать. Или хотя бы одну Машу я могу взять…

— Нет, нет, я не могу так.

— Ну смотрите сами.

Приползает Джесси: гав, гав! Кормить, гулять. Поднимать детей. Свекровь уезжает в институт. Сашка поднимается в школу. Ничего не ест. Уходит. Мы с Машкой идем в сад.

— Мама, а можно я с бабушкой в Калугу уеду? — спрашивает дочь по дороге.

— Нельзя.

— Ну почему?

— Потому что мы семья, мы должны быть все вместе.

— Я не хочу вместе с Сашкой. Я к деду хочу. Хочу жить в Калуге.

— А со мной не хочешь?

— И с тобой хочу. А давай мы все уедем в Калугу?

— Тоже не получится.

— Не получится — не получится, ничего у тебя не получится, — надувается Машка. — А где мои туфли?

Ой, я забыла. Бегом по сугробам, домой за туфлями, с туфлями в сад, в магазин за кошачьей едой, за картошкой в овощной отдел, за гонораром в другое издание, в «Трубу» проверить почту и переложить в номер статью от внештатника, с деньгами к Таньке Коровиной, за фотографиями к теме номера по соседству с Танькой, за Машкой в садик, мышка за кошку, кошка за Жучку, Жучка за внучку, репка, где же ты, репка, куда ты спряталась от меня?

Good girls get reward

Чудеса случаются. И хорошие девочки иногда в полном соответствии со старинными английскими книжками получают награду. Сразу после рождественских каникул мне позвонил главный редактор «Дела», сказал, что давно читал меня в «Знаке», но еще больше в «Трубе», которую выписывает его мать, и всякий раз удивлялся, что я там делаю. И что у них подвис большой отдел, потому что сотрудник ушел в пресс-службу в каких-то верхах. Отдел после его ухода развалился, поэтому все надо делать заново, я получаю полный карт-бланш. И я немедленно согласилась, потому что мать-одиночка с двумя детьми должна работать в ежемесячном издании, а не в еженедельном, и даже не спросила про зарплату. И еще потому, что в это издание позвали лично меня — а не устроил по знакомству Серега, как во все прежние.

Я устроила отходняк в «Трубе», забрала оттуда чашку и зарядник, унесла записную книжку, списала себе нужные файлы, стерла все свое в компьютере. Зря уходишь, сказал Гриша, плюя внутрь окурка, — я тут как раз такую реформу начинаю… Окурок зашипел и погас.

На обложке «Дела» пишется: «Дело №2», «Дело №3», и так до «№12». Целевая аудитория — малый-средний бизнес и все сочувствующие. Я отвечаю в этом «Деле» за науку, образование и «разное». Психологический раздел мне пишет кандидат наук из «Трубы», уставший давать советы свекровям и невесткам, книжки — Тамарка из «Знака». Все остальное делаю я сама. Зарплата оказалась хорошая. Главный редактор тоже. Но он появляется редко, осуществляет общее руководство, а частностями занимается его заместитель Толя. У Толи глаза-буравчики, сросшиеся брови и нос с горбинкой. Когда он говорит, кончик носа немножко шевелится. Но это не смешно. Он похож на Урфина Джюса. Я его боюсь. Я боюсь его до дрожи, до обморока, я каждый день еду на работу, как на вступительный экзамен или в роддом, у меня все замирает в желудке. Я беспрестанно делаю поразительно глупые ошибки, за которые отстроила бы на подоконнике любого своего подчиненного на прежних местах работы. Когда Толя вызывает меня с вопросом «Это еще что такое у вас в подписанной полосе?» — я готова грянуться в обморок. Малое предпринимательство — это не мое дело. Я понемногу разбираюсь в бедах малого предпринимателя, я вникаю, сочувствую, стараюсь изо всех сил, и у меня почти все получается — но мне это скучно до безумия. И безумие подступает.