Конь бледный еврея Бейлиса - Страница 2

- Я согласен и с этим. Но разве это - все? - улыбнулся, давая понять, что скрывать не следует, что готов выслушать самое страшное...

- Я долго колебался, долго размышлял. Я говорю о евреях.

Царь нервно сомкнул ладони, хрустнул пальцами. Видно было, что слово произнесенное режет слух. Но - промолчал, и Столыпин продолжал:

- Я взвесил все: участие евреев в революции, их значительную роль в ней. Участие в партийном терроре. Вэкспроприациях. Стремление еврейского капитала вытеснить русский. Овладеть фабриками и заводами.

- Вы знаете мое мнение. Евреи мои поданные, это так. Но я желал бы, чтобы мои отношения с ними этим и исчерпывались. Тем не менее я готов выслушать вас.

- Евреи не имеют права жительства. Черта оседлости будоражит умы в Европе и Америке...

- Это имеет значение?

- Несомненно. Обогнав нас намного, там считают, что все наши несовершенства именно в прискорбном отношении к евреям. От неравенства евреев перед законом- в том числе. Теперь о недвижимости. Они не имеют права ее приобретать.

Император подошел к окну и с интересом начал разглядывать строй меняющегося караула. Сказал, не оборачиваясь:

- Значит, вы и я - мы станем как евреи? Все одинаковы?

- Господь говорит: несть еллин, ни иудей, но все и во всем - Христос, Ваше Величество. Мы запрещаем евреям служить по государственной службе. Наконец, три процента при приеме в высшие учебные заведения. Вряд ли это справедливо...

- Это верно. Но что мешает евреям принять православие, веру истинную и все их неурядицы разом кончатся? Вот, Перетц служил у деда статс-секретарем. А Геккельман заведует у вас в департаменте заграничной агентурой. Кажется, просто и ясно... Помнится, он Авраам?

- От веры предков отказываются только ловкачи и невежды, Ваше Величество. Геккельман теперь Гартинг, и не Авраам, а Аркадий...

- Они все ловкачи. Ну, правда, отнюдь не невежды... Тем не менее вы настаиваете? Петр Аркадьевич, они повсюду пролезают безо всяких прав.

- Настаиваю, Ваше Величество. Будущее России - в свободе всех и равенстве перед законом. Не о том ли дана вами Конституция 17 октября?

- Манифест, Петр Аркадьевич. Манифест. Но тем не менее я обещаю подумать. В том, что вы говорили, есть резон. Конечно, с точки зрения преданных нам... - тронул значок Союза русского народа слева, под карманом кителя, - все это нонсенс, опасный притом, но мы должны быть выше усредненного мнения. Я подумаю...

Столыпин наклонил голову и, четко повернувшись на каблуках, ушел. И сразу же по деревянной лестнице, что была слева от входа, спустилась Александра Федоровна.

- Что скажешь? - спросил Николай.

- Нас не поймут. Более всего не поймут тебя. На памятнике в Киеве написано: "Единая и неделимая Россия". Но если отдать Финляндию и Польшу, освободить евреев...

- Алекс, при чем здесь евреи?

- Они и так рвут страну на куски, а став равноправными - они ее просто разнесут по закоулкам! Они потребуют еврейской республики!

- Я не думаю. Мы освободили крестьян - и ничего, живы...

- Конечно! Но только потому, что твой премьер вешает их на каждом столбе! Решать тебе, мой дорогой, но это крайне опасно!

Через пять минут после этого разговора начальник дворцовой агентуры полковник Спиридович встретился в глубине Царскосельского парка, у станции Александровская, с дворцовым камер-лакеем. Тот был в цивильной, незаметной одежде. Спиридович тоже неловко ерзал в неудобно сидевшей "визитке" и нервно теребил усы.

- Что стряслось? - спросил добродушно (на "связь" был вызван агентом экстренно, по телефону). - Раввина Мазе назначают в Государственный совет?

- Шутить, Александр Иванович, изволите! - Безбородое лицо лакея затряслось от обиды и возмущения. - Однако попали-с в точку-с! Освобождает Государь жидов, евреев, если не по-русски сказать! У меня родимчик случился! Разговор Его Величества имели-с с самим Петром Аркадьевичем! Тот изволили сказать, что без жидов, как бы без евреев - русскому человеку смерть!

- Ну, это ты, Теодор, загнул... - засомневался Спиридович.

- Я, ваше высокоблагородие, есть не Теодор, а Феодор, чтоб вы себе знали! Не извольте обижать подозрением-с!

- Скверно.

- Еще бы!

- Ты, Тео... Фео-дор, ты - ступай. И помалкивай. Я те вызову - если что. Ступай-ступай...

Глядя в спину удаляющемуся чухонцу, Спиридович задумался и впал в редкостно удрученное состояние. Как, однако, все скверно, дурно как, редкостно мерзко, вот и все...

Худшие предположения становились явью, но не той, зыбкой, что является в кошмарном сне, а реальной, ужасающей. Всегда считал - нет, был убежден: от русских в революционном движении можно ждать пьяной романтики, поцелуев и поздравлений в случае "ревуспеха" и слез "по погибшим товарищам" - в случае торжества правительства. Убийств? Конечно! Александра Второго убили Рысаков и Гриневицкий, правда, последний вряд ли был русским, но уж не евреем, это наверняка! А кто покушался на Государя Императора Александра Третьего? Осипанов, Генералов, Андреюшкин и Ульянов! Да, там были и исконные враги - поляк Пилсудский, еврейка Шмидова, сын дворянина Александр Ульянов. А пресловутые эсеры? Разные национальности, но самые выдающиесяконечно же, жиды. Один Гершуни чего стоит - организатор "Центрального террора"... Или яркий еврейский характер, еврей с большой буквы, так сказать - Евно Азеф1. Удачливый сотрудник департамента, не менее удачливый революционер-террорист. Человек в кепке, с кривым лицом и выпуклыми черными глазами. Перевертыш, желе, которое, как известно, не ухватишь. Но - ничего. По делам вашим воздастся вам. Вы хотите перевернуть русское национальное государство? Мы перевернем вас, да так, что вы уже никогда не оправитесь... Идиоты... Если бы вы только знали... Ваша победа (пусть, поверим на мгновение, что эта победа - реальность) - она же пиррова, дурачье! Неужели вы думаете, что когда-нибудь, при самом еврейском (по сути) правительстве, вы будете управлять в России? В мире- возможно. В России - никогда!

Впрочем - старайтесь. Пилите сук, на котором сидите. Чего там кишиневский или белостокский погромы, и десять убитых, и еще сто раненых... Мы просто не допустим вас. А ваши сегодняшние "цимесы" позже (если что) расправятся с вами.

"Вот ведь незадача... - тихо сказал. - Теперь только Господь нас спасет..." Конечно, нельзя такое вслух произносить, да ведь чувства переполняют. Искренне праведные чувства: в Киеве, в бытность там начальником Охранного, подкараулила на улице террористка-большевичка и тяжело ранила. Жена не перенесла - сошла с ума. Осиротели дети. Негоже примешивать к борьбе личное. Да ведь только Господь Единый лишен лицеприятия. Мы же - грешны и несовершенны...

Ошеломленный, вернулся в Царское и сразу же отправил с дворцового телеграфа телеграмму в Санкт-Петербург: "Дядя может принять необдуманное решение. Вмешательство тетушки Берты полагаю совершенно необходимо. Бенедикт".

Через час телеграмма была вручена адресату на Выборгской стороне. Доходный дом занимал целый квартал, посыльный долго искал нужную квартиру. Она оказалась на последнем этаже; проклиная все на свете, поднялся, запыхавшись, по загаженной помоями лестнице и резко крутанул флажок звонка. Открыл, подслеповато щурясь, дедушка невзрачной наружности в затертой домашней куртке с витыми петлями. Подойдя к слабо светившей замызганной лампочке, по складам прочитал телеграмму вслух и, вежливо придыхая, попросил обождать.

- Сейчас дам эстафет в город Киев, вы уж потерпите великодушно, не за так, получите хорошо, - и скрылся за дверью, на которой темнела нечищеная медная табличка: "Доктор медицины..." Фамилии не значилось. Посыльный зло сплюнул и в сердцах пробормотал: "Знаем мы вашу щедрость, как же... Пятак дадите - куда тебе праздник..." Но - ошибся. Старичок появился с сиянием на лице, протянул листок, исписанный бисерным почерком, и вложил в ладонь монетку:

- Ступай с Богом! Телеграмма важная, так что уж расстарайся, милок!