Кому улыбается океан - Страница 8

Сфотографировавшись у входа в пирамиду и сделав себя тем самым достоянием истории, мы отправились к Хефрену. По дороге нас перехватили два таинственных незнакомца и предложили — разумеется, не бескорыстно — показать мумию. Мы согласились и тут же пожалели об этом. Нас волоком протащили в затхлое подземелье, где во весь рост не могла бы стать даже кошка, зажгли свечу и предложили заглянуть в узкую щелку. Мы по очереди заглянули и пришли к выводу, что в нише находится дюжина костей явно собачьего происхождения. Проводники сначала отрицали этот очевидный факт, но потом под тяжестью улик честно признались в обмане, что соответственно отразилось на их гонораре.

Погладив по бокам пирамиду Хефрена, которая от Хеопса отличается лишь несколько меньшими размерами и целой верхушкой, мы вдруг спохватились, что уже семь часов вечера — время, когда посетителей удаляют, чтобы с наступлением темноты они могли любоваться пирамидами лишь издали, но зато за особую плату. И тут нам одновременно явилась мысль, от которой кровь заледенела в жилах: Сфинкс! Мы не успели посмотреть Сфинкса! А беспощадные сторожа ловили экскурсантов поодиночке и целыми группами. Мы ласково улыбались, кланялись и лепетали что-то насчет того, что ночью выходим в море, — куда там!

Нас выставляли за ограду. И здесь нашему переводчику Игорю пришла в голову светлая идея. Указывая на нас, в немом отчаянье вытирающих вспотевшие лбы, он сказал:

— Это советские моряки! Советские, понимаете?

К Сфинксу нас провожали, как высочайших особ. Сторож открыл металлическую решетку, ввел нас и представил знаменитому льву с человеческим лицом. Сфинкс был огромен и молчалив. Он загадочно улыбался, и эта улыбка, как и улыбка Джоконды, — вечная загадка и неисчерпаемая тема для диссертаций на соискание ученой степени. Сфинксу, как и древнегреческим оракулам, любили задавать вопросы, с ним советовались и весьма считались с его мнением. Бернард Шоу утверждает, что именно здесь Цезарь впервые встретил Клеопатру, тогда еще шестнадцатилетнюю девочку. Она спрашивала у Сфинкса, как ей избавиться от своего десятилетнего мужа Птолемея, и Сфинкс, видимо, дал ей соответствующие указания: Клеопатра весьма быстро овдовела, после чего развернулась вовсю. Для начала она вскружила лысую голову Цезаря, потом свела с пути истинного Марка Антония, растворила в уксусе и выпила дорогую жемчужину, выучила полдюжины иностранных языков и покончила с собой, разозлив любимую кобру. Клеопатра была образованной женщиной, но мне кажется, что мужчины любили ее не только за эрудицию. Ее изящный носик прославлен в истории не меньше, чем отбитый каким-то прохвостом-завоевателем чуть ли не двухметровый нос Сфинкса.

Кстати, воспользовавшись ситуацией, мы задали Сфинксу несколько вопросов, на которые не получили ответа: видимо, у старика с возрастом начинает портиться характер. Когда с ним фотографировались, он ехидно усмехнулся, но значение этой усмешки, увы, мы поняли слишком поздно: с объектива забыли снять крышку.

На прощанье один из сторожей подарил мне на память алебастровую статуэтку, безусловно, очень древнюю. Правда, мои товарищи, уцепившись за то, что статуэтка сырая, доказывали, что она сделана два-три часа назад, но в них просто говорила зависть.

Два часа спустя, преодолев четыре с половиной тысячи лет, мы были на борту нашего «Канопуса». Впереди — Красное море. Прощайте, пирамиды, прощай, Сфинкс! Увижу ли я вас когда-нибудь?

В половине седьмого утра я поднялся на пеленгаторную палубу — делать зарядку. Анатолий Зинченко был уже на месте. Поначалу только он и я делали зарядку, поддерживая свою спортивную форму. В этом отношении мы здорово напоминали друг друга, хотя было бы натяжкой сказать, что мы вообще похожи как две капли воды. Опытный глаз мог определить, что Зинченко, быть может, выше и плотнее. Мой вес 67 килограммов при росте 170 сантиметров, а Зинченко имеет 110 килограммов и рост 2 метра. Анатолий чемпион флота по боксу в тяжелом весе, но и я, между нами говоря, не лыком шит. В свое время — ого!

Стоило мне, бывало, лишь подойти к рингу, как участники соревнований и судьи начинали перешептываться: «Что это за тип сюда затесался? Безбилетник, наверное».

Обычно мы с Анатолием проводили двадцатиминутную разминку — бегали, прыгали, приседали, размахивали гантелями и по очереди баловались двухпудовой гирей (свою очередь я всегда уступал Зинченко). Но в это утро разминка не получалась. Воздух был настолько сырой, что наверняка удовлетворил бы даже рыбу: дышать было трудно и противно.

Красное море — самое теплое и соленое в мире, с невероятной даже для тропиков влажностью воздуха. Красным, по распространенному мнению, оно называется из-за водорослей, которые принимают красный оттенок — багровеют от жары, наверное. Море это древнее — оно существовало еще в то время, когда Господь Бог диктовал Моисею Ветхий Завет. Тогда Иегова совершил чудо: по ходатайству Моисея море расступилось и евреи из Египта прошли по морю, яко посуху, даже не надев галоши. Многочисленные исследователи чуда не раз предпринимали попытки разыскать эту дорогу, но, увы, безуспешно — из-за непростительной оплошности Всевышнего, который забыл указать координаты. Видимо, уже тогда у старика начинался склероз.

Жизнь на «Канопусе» протекала спокойно. Но в этом спокойствии чувствовалось хорошо скрываемое внутреннее напряжение. Еще несколько суток, и мы придем на промысел. Что нас ждет? Будет ли рыба? Как поведут себя механизмы? Уже сейчас было ясно, что некоторые из них в береговых мастерских отремонтированы халтурно, и ремонтный механик Владимир Гурьянович Полянский появлялся в кают-компании озабоченный и молчаливый.

А вообще-то рыбаки умеют и любят поговорить. Я не знаю другой такой профессии, дающей столько тем для разговора, ибо даже в самый спокойный, самый заурядный день море навевает тысячу ассоциаций. Каждый рыбак за свою жизнь не один раз прошел огонь, и воду, и медные трубы, и обо всем этом он хочет рассказать. Оказаться один на один с самим собой — тяжелое испытание для человека везде, но на море — это стократ тяжелее. Все моряки мира преклоняются перед подвигом Алена Бомбара, оказавшегося «за бортом по своей воле», и все горячо ему сочувствовали: как Бомбару, наверное, хотелось поговорить хоть с одной живой душой, даже самой глупой и вздорной, чтобы знать, что тебя слушают человеческие уши, а не рыбы. На море нужно много говорить потому, что разговор — а на море это почти всегда веселая «травля» — отвлекает от мыслей о земле, мыслей, часто навязчивых и тяжелых. Наверное, поэтому среди рыбаков чаще, чем среди людей других профессий, встречаются превосходные рассказчики — люди с высокого качества юмором. И потому, наверное, на море так любят подшучивать друг над другом, без взаимных обид и камней за пазухой. Здесь обижаться на шутку нельзя — окончательно засмеют. Юмор вообще великолепная защита от неприятностей всякого рода: он помогает отвлечься и забыться куда лучше водки, перед которой у него есть безусловное преимущество: если спиртных напитков рыбаку разрешено взять в рейс не более двух бутылок, то юмора — сколько унесешь на своих плечах.

К этой теме я еще буду возвращаться не раз, а сейчас продолжу о Красном море. Все каюты на «Канопусе» радиофицированы, и объявления вахтенного штурмана прослушиваются в обязательном порядке. Самое неприятное из них, как легко догадаться: «Доброе утро, товарищи! Команде — подъем!» Но в это утро Слава Кирсанов изменил обычаю.

— Товарищи! Проходим тропик Рака! — разнеслось по трансляции в семь утра. — Желающие могут выйти на бак, чтобы полюбоваться этим превосходным зрелищем!

Это объявление подняло экипаж куда быстрее, чем опостылевшее «Команде — подъем!». Один новичок, который просил потом не разглашать его имя, выбежал на бак с фотоаппаратом. При виде «ФЭДа» все сразу посерьезнели. Это уже было событие.

— Во-он, видишь столб стоит, белый с красным? — втолковывал новичку второй штурман Пантелеич. — А на столбе рак. Это и есть тропик Рака.