Кому улыбается океан - Страница 12

Я вышел на корму как раз тогда, когда мои услуги были особенно нужны: у траловой команды начался перекур. Я сразу же в темпе подключился к этому делу. Моя симпатия, старший тралмастер Валерий Жигалев, паренек с на редкость обаятельной улыбкой, разъяснил своим ребятам — мастеру Толе Запорожцеву, матросам Вадиму Сучкову и Володе Елисееву (тому самому, которого когда-то сшибла с ног акула), как им повезло, что они получили в подкрепление именно меня. Валерий сказал, что я — это как раз то, что им надо.

— С приходом Марковича, — проникновенным голосом закончил он свою речь, — траловая команда превратилась в грозную силу. Вперед!

Запорожцев предложил тут же отпраздновать мой приход, и мы, передавая друг другу бутылки, по очереди напились холодной газированной воды. Потом ребята начали совещаться, как бы получше меня приспособить, чтобы я мог принести наибольшую пользу. Было решено, что если я устроюсь в теньке и буду читать книгу, то окажу траловой команде воистину неоценимую помощь. Я терпеливо дождался, пока их остроумие иссякло, и с достоинством заявил, что мое право на труд священно, и я никому не позволю на него покуситься. Я добавил, что намерен высоко держать знамя трудовой сухопутной интеллигенции. Мы спорили до тех пор, пока из ванны не раздался голос рыбмастера Виктора Зеленина:

— Маркович, приходите помогать нам, в рыбцех!

Я торжествовал: видите, черти, на части меня разрывают!

— Он нам самим нужен! — крикнул Зеленину Анатолий и уже серьезно добавил: — Только уговор: будьте осторожны, утром Павлу Степановичу скат шипом ногу пропорол.

И побежал к лебедке — вирать трал.

Метр за метром наматывались на барабан туго сплетенные ваера. Двести метров — и показались доски: обитые железом плоские деревянные круги, которые в воде держат трал раскрытым. Минута — и доски закреплены по обеим сторонам слипа. Теперь можно поднимать трал на корму. Мы смотрим на бурлящую воду: траловый мешок всплыл! Значит, рыба есть, и ее сейчас много. Мешок медленно вползает на корму. Он перепоясан поперек, как колбаса веревочками, и мы считаем: раз, два, три… пять… десять делений— это тонн пятнадцать рыбы!

По корме никто не ходит — все бегают: нужно побыстрее освободить трал. Валерий энергичными рывками выдергивает скрепляющий конец, мешок расползается, и в образовавшуюся брешь из шланга хлещет мощная струя воды. На палубу врывается серебряная река. Только поспевай! Деревянными дворницкими скребками мы сгребаем рыбу и сбрасываем ее в раскрытую дверцу ванны. Работать было бы куда легче, если бы не мешали скаты, акулы, угри и барракуды. Их в трале — несколько тонн, и сейчас они — балласт, есть рыба получше. И мы откидываем в сторону скатов, зубастых угрей и барракуд, готовых вцепиться в сапог, друг в друга и во все, что попадется в пасть, выбрасываем за борт акул катранов. Я уже привык к акулам и не испытываю к ним прежнего благоговейного уважения. Мне даже смешно, что Юрий Зубков заехал мне акулой по голой спине, да и сам я бестрепетной рукой выбросил за борт пару десятков катранов.

— Черт бы его побрал! — В трале застрял огромный скат, килограммов на сто пятьдесят. Он загородил дорогу рыбе и создал пробку, как самосвал на улице. Пять драгоценных минут его вытаскивают, почтительно косясь на длиннющий, больше четверти метра, шип — грозное оружие, которым скат может пропороть насквозь. Но гигант, наверное, уже уснул — он недвижим, и я, улучив минутку, отсекаю шип на добрую память о нашей встрече.

Под рыбной горой расплывается темное пятно: это раздавило каракатицу. Вот она, вымазанная чернилами, как первоклассник.

— Осторожней! — предупреждает технолог Тесленко. Мы отклоняемся в сторону — с муреной шутить не стоит. Она еще жива и судорожно извивается, раскрывая и закрывая пасть. В инструкции сказано, что у мурен вкусное мясо и только голова ядовита, но мы их выбрасываем — к моему удовольствию. Всю жизнь терпеть не могу змей во всех их разновидностях.

Вокруг рыб с корзиной в руке бродит Гриша Арвеладзе.

— Пальчики оближешь! — мечтательно говорит он, приподняв за хвост мясистую негриту. — Эй, куда ходишь? По макрель ходишь! Места тебе мало, такая рыба давишь!

Действительно, королевская макрель— потрясающе вкусная рыба. Но особой любовью все же пользуются креветки. Свежие, они вкуснее крабов; недаром говорят, что американские миллиардеры посылают за ними для своих лукулловых пиров специальные самолеты. Но и в этом случае Морган поглощает креветок, выловленных все же несколько часов назад. Мы же едим их свеженьких, нежных и ароматных — только что из моря. Увы, нет пива! Как хороша была бы к креветкам бутылочка холодного пива! Хотя бы стаканчик, глоток на худой конец. Все-таки нет полного счастья под луной.

Очень хороши и лангусты, но их попадалось мало и шли они в основном на чучела.

Солнце палило нещадно, безжалостное тропическое солнце. Сейчас, сидя за письменным столом у себя дома, я могу спокойно вспоминать об этой адской жарище, но тогда… С непривычки я быстро и основательно устал и, плавая в собственном поту, работал на самолюбии — горючем, которое иногда помогает, когда кончается бензин. Зато на ребят было любо-дорого смотреть. Молодые, дочерна загорелые, они успевали не только перебрасывать тонны рыб, но и обливать друг друга водой из шланга, пугать змеиной головкой, шутить — и все это весело, непринужденно. Мне всегда доставляло удовольствие смотреть, как работает скромный и неразговорчивый Володя Елисеев, юноша с лицом и фигурой Аполлона Бельведерского (автор сравнения — А. Н. Шестаков), могучий Зинченко, который и за столом и на корме трудился за двоих, ловкие и бронзовотелые Коля Слободин и Коля Егоров, высокие спокойные мастера Толя Запорожцев и Вася Брусенский. Глядя на них, я впервые подумал о том, как может быть иногда к месту заезженная, вызывающая реакцию торможения штампованная фраза — вдохновенный труд. Эти полные сил мускулистые, веселые ребята работали очень красиво, я бы сказал — артистично. Жаль, что я не могу это как следует описать. Это, наверное, надо смотреть. Каждый день, будучи на «Канопусе», я проклинал судьбу за то, что служебные помехи не позволили моему другу кинооператору Володе Ковнату поехать вместе со мной. Какие кадры пропали безвозвратно! Сколько напряженных, волнующих, смешных ситуаций! А киты? Один лишь кадр с китами, о которых я расскажу, мог обессмертить счастливца оператора.

Между тем мелкая рыба, которую можно сразу морозить, была сброшена в ванны. Трал снова полетел в море, а на разделочных столах, за которыми стояло вышедшее на подвахту начальство, уже вовсю шкерили крупного карася, сома, мерроу, макрель. Мне была доверена работа, требующая особой смекалки и высокой квалификации, — поднимать рыбу с палубы и класть ее на оцинкованный желоб. Отсюда мой сосед, стармех Борис Кононов, брал рыбу, на несколько секунд прижимал ее брюхом к дисковой пиле и швырял Александру Евгеньевичу, который тоже стоял у пилы, выполнявшей функцию гильотины. Обезглавленная рыба попадала от него прямо на разделочный стол, где Аркадий Николаевич и Витя Котельников ловко орудовали ножами. Витя, снедаемый жаждой хирургической практики, не просто шкерил рыбу — он производил операции по резекции внутренностей. Хладнокровно парируя остроты окружающих, он приговаривал:

— Ничего, голубчики, и до вас дойдет очередь, и вас ошкерю. С тебя, Дед (По морской традиции старшего механика называют Дедом), начнем, я уже точу скальпель на твой аппендикс!

И стармех мрачно вздыхал: у него уже было два приступа, дальше тянуть некуда…

Бурлит работа на корме! Снова по деревянному настилу грохочут бобынцы, снова уходит трал за своей добычей. Сегодня хороший день, пошевеливайся! Взад и вперед носятся полуобнаженные пираты с торчащими за поясом кинжалами.

— Рыбу давай! — кричит Шестаков, размахивая ножом. — Я замерзаю!

— Рыбу! — требует Витя, топая сапогом сорок пятого размера.