Комната снов. Автобиография Дэвида Линча - Страница 29

Когда Джек, мой брат и я пришли в Американский институт киноискусства и увидели здание, я не мог поверить своим глазам. Я был так счастлив быть там. Когда мы приехали в Лос-Анджелес, я хотел снимать «Задний двор» и даже закончил сорокастраничный сценарий; позже я познакомился с Калебом Дешанелем, и он ему понравился. Он подумал, что это что-то вроде фильма ужасов, и отнес сценарий знакомому продюсеру, который делает низкобюджетные ужастики. Тот парень сказал: «Я хочу этим заняться и дам тебе пятьдесят тысяч долларов, но сначала ты распишешь сценарий на сто-сто двадцать страниц». Это привело меня в уныние. История никуда не делась, но весь чертов следующий год я провел, встречаясь с Фрэнком Дэниелем и его приятелем Джиллом Деннисом и набивая сценарий бесполезными диалогами, чего я терпеть не могу. Неужели мне правда хотелось это делать? Ведь у меня начали появляться идеи для «Головы-ластика».

Как-то раз в мой первый год в Институте, Тони Веллани сказал мне: «Хочу, чтобы ты пришел и познакомился с Роберто Росселлини». Я зашел к Тони в офис, и там был Роберто. Мы пожали друг другу руки, сели и завели разговор. Он сказал Тони: «Я бы хотел, чтобы Дэвид отправился в Рим как студент по обмену, в мою киношколу, “Экспериментальный киноцентр”. Они написали об этом в “ Variety”, но позже я узнал, что школа Росселлини обанкротилась. Это судьба. Меня просто не должно было там быть. Но все-таки здорово, что я с ним познакомился.

Мне нужны были деньги, и Тони сказал: «Можешь поработать с Эдом Пароне, он сейчас снимает “Майора Барбару” для форума Марк Тэйпер», и я так и сделал. В пьесе играли Дэвид Бирни и Блайт Даннер, кроме того, это был дебют Ричарда Дрейфуса, который украл все внимание зрителей. Я терпеть не мог эту пьесу и мне не нравился режиссер. Он был не очень любезен со мной. Может, дело в том, что я не приносил ему кофе, не знаю. К театру у меня был нулевой интерес. Блайт Даннер, однако, была очень милой.

Тони знал, что я мастерю, и нашел мне работу в штате Юта – я мастерил декорации для фильма Стэнтона Кайе «В поисках сокровищ». Я изготовлял ацтекских богов и золотые слитки, и тогда судьба столкнула меня с парнем по имени Хэппи, работником цирка. Я называл его «Хэпп». Предполагалось, что я пробуду там неделю, а после двух недель я очень захотел домой. Я сказал: «Мой приятель Джек может заняться этим всем». Джек пришел, познакомился с кучей людей, которые увидели, какой он замечательный, и это открыло для него все двери. Думаю, что для Джека это был поворотный момент.

В первый день моего второго года обучения я вернулся в институт и обнаружил, что меня зачислили к первокурсникам, будто я провалил экзамены. Плюс ко всему, я потратил чертов последний год. Я разозлился не на шутку. Я ураганом несся по коридору, встретил Джилла, и когда он увидел мое лицо, то воскликнул: «Дэвид, стой! Стой!». Он бежал за мной, но я шел прямо к кабинету Фрэнка, прошел мимо Миерки, его помощницы, вошел и сказал: «Я ухожу!». Я вылетел из кабинета и пошел к Алану. Он сказал: «Я тоже ухожу!». Вот так мы двое отправились в «Гамбургер Гамлет», рвали и метали и выпили по чашечке кофе. Несколько часов спустя я вернулся домой, и когда Пегги увидела меня, она спросила: «Что произошло? Звонили из школы – они очень расстроены, что ты уходишь!». Я снова пошел к ним, и Фрэнк сказал: «Дэвид, раз ты хочешь уйти, значит, мы что-то делаем не так. Что ты хочешь делать?», и я ответил: «“Голову-ластик”», – ответил я. «Будешь делать «“Голову-ластик”».

Как только я начал работу над «Головой-ластиком», я перестал ходить на занятия, но периодически заходил посмотреть кино. Киномеханик в зале Института был настоящим ценителем, и когда он говорил: «Дэвид, ты должен посмотреть этот фильм!» – я знал, что это будет что-то особенное. Одним из фильмов, который он мне показал, был «Кровь животных», французская картина, где параллельно показываются двое влюбленных, которые идут по улицам маленького французского городка, и большая старинная бойня. Внутренний двор, выложенный булыжником, толстые цепи, металлические инструменты. Они привели лошадь и сделали так, чтобы из ее ноздрей шел пар; на лоб животному надели какую-то штуку и бум! Лошади досталось по полной. За цепи, обмотанные вокруг копыт, ее поднимали и за пару мгновений освежевывали, а кровь стекала в решетку. Это было нечто.

Я подыскивал актеров для «Головы-ластика» и вспомнил про режиссера театра по имени Дэвид Линдеман, которого я помнил еще студентом в Американском институте киноискусств. Я описал ему персонажа Генри и спросил, знает ли он актеров, которые могли бы его сыграть. Он назвал два имени. Одним из них был Джек Нэнс, и я решил с ним познакомиться. В случае с «Головой-ластиком» я взял на роль первого же человека, с которым встретился, буквально первого. Не то чтобы я брал всех подряд, просто все они подходили идеально.

Особняк Доэни был построен на холме. Там был первый этаж, второй этаж и подземный этаж, подвал с комнатами, которые переделали в офисы. Там были также боулинг и прачечная, где Доэни стирали вещи. Поскольку солнечный свет помогает при стирке, там была яма, которую нельзя было увидеть с улицы ни с какого угла. Пятиметровые стены и просто открытая яма, над которой развешивали постиранные вещи. Прекрасная яма. Бетонные стены, очень милые ступеньки, чтобы спускаться и подниматься. Вот там я построил сцену, где поет Девушка из Батареи. Сцену пришлось строить долго, потому что денег не было.

Каким-то образом я и Джек Нэнс встретились в одном из этих подвальных офисов. Он вошел в плохом настроении – что, мол, это за фильм такой, какая-то студенческая ерунда? Мы сели и начали разговор, но он не клеился. Когда мы закончили, я сказал: «Я вас провожу», и мы шли по коридору, не говоря ни слова, и вышли к парковке. Джек посмотрел на машину, мимо которой мы проходили, и сказал: «Какой крутой багажник на крыше». Я сказал: «Спасибо», а он: «Это ваш? Боже мой!». В один миг он стал совершенно другим человеком. Мы заговорили о Генри, и я сказал: «У Генри сконфуженный взгляд» – и Джек изобразил такой взгляд. Я сказал: «Нет, не то. Генри, скажем так, выглядит потерянным». Джек изобразил потерянность, и я сказал: «Нет, вообще не то. Может, как будто он о чем-то размышляет», и он сделал задумчивое лицо. Я снова сказал нет. В конце концов, я взял его за плечи и сказал: «Просто сделай отсутствующий вид». Его лицо стало совсем пустым, и я воскликнул: «Джек, вот оно!». После этого Джек повторял: «Генри – это полная пустота». Я пригласил его домой и показал Пегги – она показала большие пальцы за его спиной. Тогда я отвел его в Институт. Джек был идеален во всех отношениях. Я думал о том, кто бы еще мог сыграть Генри из тех, кого я знаю, и не смог назвать никого. Это была судьба. Джек подходил безупречно, и, как сказала Шарлотта, был не против ждать. Он просто сидел на съемках, думая о стольких вещах, происходящих внутри его головы, и происходящее вокруг ничуть его не волновало.

Когда мы с Джеком познакомились, у него была прическа в стиле «афро». Мы не хотели, чтобы его волосы выглядели свежеподстриженными в фильме, так что за неделю до начала съемок я пригласил в наши конюшни парикмахера, и он отвел Джека на сеновал и подстриг. Я хотел, чтобы с боков было покороче, а сверху подлиннее – должно было выглядеть именно так, и это было важно. По какой-то причине мне всегда так нравилось. Стрижка Джека была важной деталью, особенно после первой ночи перед съемками – Шарлотта начесала его волосы так, что получилось стопроцентное попадание. Прическа получилась даже выше, чем я рассчитывал, так что можно сказать, что она сыграла главную роль в создании образа Генри.

В восточной части бульвара Сансет находилась восхитительное место – закрывающийся магазин, где продавалось все. В один пасмурный день я взял в аренду грузовой автомобиль с десятиметровым кузовом, и мы с Джеком отправились на нем туда. Мы заполнили наш грузовик досками, банками с гвоздями, проводами, черным фоном-декорацией девять на двенадцать метров, батареей из комнаты Генри – самыми разными предметами. Мы спрашивали: «Сколько?» и продавец говорил: «Сто баксов». Практически каждую декорацию я построил именно из тех досок. На том же отрезке бульвара Сансет находился магазин ковров, похожий на старую заправку или автосервис. Стены магазина были выкрашены штукатуркой, а вывеска выгорела. Внутри было темно и до жути пыльно, на грязном полу теснились огромные стопки ковров. Ты шел, перебирал их, и когда видел понравившийся, из темноты появлялись ребята, скатывали всю стопку и доставали его для тебя. Если тебе не нравилось, они бросали его на стопку сверху, поднимая облако пыли. Все ковры для фильма я достал здесь. Необходимые звуки мы раздобыли в закромах студии «Уорнер Бразерс». В этих закромах было полно пленок, которые просто выбросили. Ал и я завалили все заднее сиденье «Фольксвагена» катушками с отработанным звуковым материалом. Его можно было использовать повторно, поместив в размагничиватель, что Ал и сделал. Я не хотел приближаться к этой штуке, потому что она представляет собой огромный магнит. Надо было поместить материал в устройство, повернуть магнит определенным образом, чтобы изменить расположение молекул и привести их в определенный порядок. На выходе получался чистый материал.