Комната с заколоченными ставнями - Страница 99

Я еще немного постоял возле окна, слабо надеясь вновь увидеть жуткую метаморфозу, однако ничего не произошло. Из задумчивости меня вывел голос кузена, который звал меня ужинать; крикнув в ответ, что иду, я вышел из кабинета, напоследок бросив осторожный взгляд на темнеющее окно, и направился на кухню, где меня ждал Эмброуз.

— Нашел что-нибудь в книгах? — спросил он.

Что-то в его голосе заставило меня насторожиться. Взглянув ему в лицо, я увидел, что кузен настроен если не враждебно, то, во всяком случае, не дружески, поэтому я решил пока не посвящать его в свои открытия. Я просто ответил, что прочитал какие-то рукописи, в которых решительно ничего не понял.

По-видимому, он остался доволен моим ответом, хотя было хорошо видно, что его что-то тревожит. За ужином мы оба молчали.

В тот вечер мы рано разошлись по своим комнатам.

Я был решительно настроен на разговор о переезде Эмброуза в Бостон, хотя бы на эту зиму. Увидев за окном падающие хлопья снега, я понял, что этот разговор нельзя откладывать надолго; впрочем, сначала мне нужно было убедиться, что кузен вменяем и не станет проявлять агрессивность.

Было очень тихо; за окном едва слышно шуршал снег, и вскоре я уснул. Среди ночи меня разбудил какой-то звук, который я принял за звук хлопнувшей двери. Я сел на постели и прислушался, но ничего не услышал; опасаясь, что мой кузен вновь начал ходить во сне, я встал, вышел из своей спальни и подошел к его комнате. Толкнув дверь, я убедился, что она не заперта; я тихо вошел в комнату кузена; впрочем, я мог не опасаться разбудить Эмброуза — его там не было. Моим первым желанием было броситься за ним, однако, немного подумав, я отказался от этого, поскольку на снегу остались бы мои следы; будет лучше, если утром я просто сам пройду по его следам, благо снегопад уже прекратился. Я зажег спичку и взглянул на часы: было два часа ночи.

Я уже собрался вернуться в свою комнату, как внезапно услышал новый звук — это была музыка! Прислушавшись, я уловил что-то вроде звучания флейты; музыка играла тихо, ее сопровождало какое-то то ли гудение, то ли равномерное постукивание; вскоре я различил человеческий голос. Мне показалось, что звуки доносятся с запада, поэтому я открыл окно, чтобы в этом убедиться; затем снова его закрыл. Теперь я был просто обязан разыскать своего кузена и выяснить, что он делает, во сне или наяву, но меня остановила осторожность — и мысли о том, что случилось с теми, кто занимался подглядыванием в ночном лесу.

Я вернулся в свою комнату и лег в постель, решив дождаться возвращения Эмброуза; я очень за него боялся. Он вернулся примерно через два часа; я услышал, как негромко хлопнула дверь, затем с лестницы донеслись громкие шаги. Он ушел в свою комнату и закрыл за собой дверь; в доме наступила тишина. Затем в лесу послышалось уханье совы, которое внезапно оборвалось, и дом вновь погрузился в тишину.

Утром, когда Эмброуз еще спал, я вышел на улицу через парадную дверь — тогда как кузен выходил ночью через черный ход — и намеренно сделал большой крюк, чтобы не сразу идти по его следам, которые я нашел далеко в лесу; как я и думал, они вели в сторону башни на маленьком острове. Снега выпало примерно на дюйм; этого было достаточно, чтобы цепочка следов была отлично видна — на что я и рассчитывал. Как я уже говорил, следы вели к башне, а поскольку Эмброуз проделал в крыше дыру, туда нападал снег, поэтому я смог увидеть, что кузен поднимался вверх по ступенькам, ведущим под самую крышу. Без малейшего колебания я последовал за ним и вскоре очутился на площадке, где ночью стоял Эмброуз и откуда открывался вид на наш дом, который четко вырисовывался на фоне восходящего солнца. Я опустил глаза, чтобы выяснить, чем кузен занимался возле башни, и вдруг увидел на снегу какие-то странные следы. Я смотрел на них несколько секунд, не в силах понять, что это такое, но сердце у меня сжалось от дурных предчувствий. Быстро спустившись по лестнице, я вышел из башни и подошел к следам.

Они были трех видов, эти отчетливые отпечатки на снегу, и все они были по-своему ужасны. След первого типа, самый большой, примерно двенадцать на двадцать пять футов, был похож на отпечаток сидевшего здесь животного слоновьих размеров; поскольку всю ночь было довольно холодно, вмятина не подтаяла, и я смог рассмотреть ее самым тщательным образом; без сомнения, след был оставлен существом с ровной и голой кожей. Следы второго типа принадлежали когтистым лапам примерно трех футов в длину; создавалось впечатление, что на этих лапах имелись перепонки. Третий тип представлял собой отпечатки когтистых лап с характерными полосами по бокам, словно зверь волочил по снегу огромные крылья или что-то вроде того. Оцепенев от ужаса, я смотрел на следы, предчувствуя приближение новых страшных событий; постояв там еще немного и будучи не в силах больше смотреть на жуткие отпечатки, я направился домой, стараясь не приближаться к следам кузена. Сделав крюк, я наконец вышел к усадьбе и поспешно вбежал в дом, пока кузен не заметил моего отсутствия.

Как я и предполагал, Эмброуз уже встал. Он пришел в себя, но был мрачен и раздражителен: почему-то он чувствует себя очень усталым, хотя крепко проспал всю ночь; что-то его гнетет, и ему это очень не нравится. Далее он сказал, что, обнаружив мое отсутствие, пошел меня искать и увидел, что ночью к нашему дому кто-то подходил: возле задней двери на снегу остались следы. Я, конечно, понял, что это были за следы — его собственные; понял я и то, что, всю ночь разгуливая по лесу и дойдя до башни, он ни разу не проснулся.

Тогда я сказал кузену, что ночью выходил прогуляться. Я привык к этому в городе и не хочу менять свою привычку.

— Не знаю, что со мной происходит, — пожаловался кузен. — Совершенно не хочется готовить завтрак.

— Я сам приготовлю, — сказал я и немедленно взялся за дело.

Эмброуз не возражал; усевшись в кресло, он потер лоб.

— У меня такое чувство, словно я о чем-то забыл. Мы что-то собирались сегодня делать?

— Нет. Ты просто устал, вот и все.

Сейчас было самое время предложить ему съездить в Бостон, к тому же мне самому отчаянно хотелось поскорее выбраться из этого пропитанного злом, опасного места.

— А ты не думал о том, чтобы сменить обстановку, Эмброуз?

— Я же только-только освоился на новом месте, — ответил он.

— Нет, я имею в виду временно. Почему бы тебе не провести зиму в Бостоне? А весной, если хочешь, мы вернемся в усадьбу. Можешь поработать в библиотеке Уайденера; там читают лекции и устраивают концерты, и, что важнее всего, — вокруг тебя будет много людей, это сейчас самое главное. Любому человеку необходимо общение.

Эмброуз находился в нерешительности, однако возражать не стал, а я сразу понял, что еще немного — и он согласится, теперь это дело времени. Я ликовал, но старался это скрыть, чтобы не спугнуть кузена; я боялся, что, когда на него вновь накатит мрачное настроение, он откажется от поездки. Все утро я старался не оставлять его одного, не забывая то и дело словно невзначай напоминать, что неплохо бы взять с собой кое-какие книги из кабинета, чтобы изучать их зимой. Наконец после ланча Эмброуз заявил, что согласен провести зиму в Бостоне, а согласившись, сам начал торопить наш отъезд, словно в нем неожиданно проснулось чувство самосохранения. Таким образом, к вечеру мы уже находились на пути в Бостон.

Мы вернулись в усадьбу в конце марта. Эмброуз был бодр и весел, меня же снедали дурные предчувствия. Нужно сказать, что первые ночи в городе кузен провел беспокойно, словно чувствовал себя потерянным, и даже порывался бродить во сне, но затем постепенно успокоился, вновь стал самим собой и за всю зиму ни разу не дал мне повода усомниться в своем полном выздоровлении. Более того, Эмброуз с головой ушел в светскую жизнь, сделавшись даже популярным, и это я, а не он целыми днями корпел над старинными книгами Элайджи Биллингтона, ибо по натуре я человек далеко не светский. Всю зиму я прилежно занимался этими книгами и нашел много новых, ранее не замеченных мною отрывков, много новых имен, которые могли бы послужить ключом к тайне, и много противоречий — и все же ни на йоту не приблизился к решению проблемы, не пришел ни к одному убеждению и даже не выработал единой платформы, на которой можно было бы строить предположения относительно источника этих чудовищных аллюзий и намеков.