Комната с видом на Арно - Страница 52

Люси не вполне понимала Эмерсона — его идеи действительно были чересчур абстрактными. Тем не менее, пока он говорил, окружавшая Люси темнота рассеялась — слой за слоем, и она увидела глубины своей души.

— И тогда, Люси…

— Вы пугаете меня, — простонала она. — Сесиль, мистер Биб, билеты уже куплены, все…

Рыдая, она упала в кресло.

— Я совсем запуталась. Я должна перестрадать свое и стать взрослее, но — вдали от него. Ради него я не могу сломать ту жизнь, которой живу. Они же верят мне.

Тем временем к двери подъехал экипаж.

— Скажите Джорджу о моей любви. Только один раз. Я во всем разберусь, скажите ему.

Люси набросила на лицо вуаль, под которой по-прежнему текли слезы.

— Люси…

— Нет! Они уже в холле. Прошу вас, мистер Эмерсон, не нужно. Они верят мне.

— Но как же им верить вам, если вы уже обманули их?

В этот момент мистер Биб открыл дверь и сказал:

— А вот и моя мать.

— Вам не нужно их доверие, — не унимался Эмерсон.

— Что такое? — резко спросил мистер Биб.

— Я говорю, — объяснял Эмерсон, — что вам нет смысла верить ей, поскольку она вас обманула.

— Одну минуту, мама! — бросил священник матери, закрыл дверь и обратился к своему гостю: — Я не вполне понимаю вас, мистер Эмерсон. Кого вы имеете в виду? Верить кому?

— Я имею в виду, — отвечал тот, — что она притворялась перед вами, будто не любит Джорджа. Хотя все это время они любят друг друга.

Мистер Биб посмотрел на рыдающую девушку. Его бледное лицо, обрамленное рыжеватыми бакенбардами, вдруг стало нечеловечески спокойным. Словно длинный черный столп, стоял мистер Биб и ожидал, что ответит Люси.

— Я никогда не выйду за него замуж, — срывающимся голосом проговорила Люси.

Легкое пренебрежение отразилось на лице мистера Биба, и он спросил:

— Почему?

— Мистер Биб… Я ввела вас в заблуждение… Я сама заблудилась.

— Это все чепуха, мисс Ханичёрч.

— Это не чепуха! — с жаром возразил Эмерсон. — Это то, что недоступно вашему пониманию.

Мистер Биб дружески положил руку на его плечо.

— Люси! Люси! — раздались голоса из экипажа.

— Мистер Биб! Вы не поможете мне?

Услышав просьбу, мистер Биб, видимо, удивился и ответил негромко, но твердо:

— Я опечален более, чем способен выразить. Это прискорбно, в высшей степени прискорбно и немыслимо.

— И чем плох Джордж? — вновь раздался голос Эмерсона.

— Ничем, мистер Эмерсон. За исключением того, что он мне больше не интересен. Выходите за Джорджа, мисс Ханичёрч! Он будет отличным мужем.

Он вышел и оставил их одних. Слышно было, как он помогает матери подняться по ступеням лестницы.

— Люси! — вновь раздались голоса.

В отчаянии она повернулась к мистеру Эмерсону. И, взглянув в его лицо, неожиданно почувствовала, что приходит в себя, оживает и возрождается. Это было лицо святого, который все понимает.

— Сейчас нас все еще окружает тьма. Нам кажется, что Красота и Страсть никогда и не существовали. Но вспомните горы над Флоренцией и ее пейзажи! О, дорогая Люси! На месте Джорджа я так поцеловал бы вас, что вы стали бы храбрее всех на свете. Вы холодны, а вам придется вступить в битву, которая требует жара; вы будете распутывать клубок, который сами же и запутали; ваша мать и ваши друзья станут относиться к вам с презрением. И о, дорогая! Они будут правы, презирая вас. Джордж все еще пребывает во мраке, и вы будете вести борьбу и испытывать лишения, а он будет безучастен. Вы понимаете меня? — Слезы навернулись на глаза Эмерсона. — Но мы сражаемся за нечто большее, чем Любовь и Радость. Мы сражаемся за Истину. Истина — вот что имеет значение.

— Поцелуйте меня, — сказала девушка. — Поцелуйте. Я попытаюсь.

Глядя на Эмерсона, Люси почувствовала, что примиряется со всеми божествами Вселенной и что, обретая мужчину, которого любит, она совершает нечто, что важно не только для нее, но и для всего мира, всех людей. И это ощущение не покидало ее на всем пути домой, во время которого она едва ли проронила одно-два слова. Эмерсон показал ей, что в жизни тела нет ничего позорного, а насмешки мира — пусты и неопасны; он показал ей святость чистой страсти. Через много лет она скажет, что «никогда толком не понимала, как ему удалось придать ей столько сил. Он словно помог ей увидеть жизнь как единое целое».

Сестры Элан отправились-таки в Грецию, но отправились сами по себе. Они единственные из нашей маленькой компании обогнут мыс Малия и преодолеют бурные воды Саронического залива. Только они смогут посетить Афины и Дельфы, а также две святыни интеллектуалов и поэтов, одна из которых возвышается на Акрополе, в окружении голубых морей, а другая под горой Парнас, где гнездятся орлы и бронзовый возница отважно мчится навстречу вечности. Дрожащие, взволнованные, с избытком нагруженные хлебом для пищеварения, они проследуют в Константинополь, а потом объедут и весь земной шар. Остальные из нас удовлетворятся менее амбициозными, хотя и не менее благородными целями. Нас зовет Италия, и мы возвращаемся в пансион Бертолини.

Джордж сказал, что это была его старая комната.

— Да нет, — возразила Люси. — Здесь жила я, а до этого — твой отец. Шарлотта заставила меня взять эту комнату, уже не помню почему.

Джордж встал на колени, уткнувшись лицом в ее колени.

— Джордж, ты что, ребенок? Встань.

— Почему бы мне не быть ребенком?

Не зная, как ответить на этот вопрос, Люси отложила носок, который пыталась заштопать, и посмотрела в окно. Вновь был вечер, и вновь весна.

— О, опять я вспомнила эту Шарлотту! — сказала она задумчиво. — Из чего только делают таких людей?

— Из того же теста, что и священников.

— Чепуха.

— Совершенно верно. Из чепухи.

— Поднимись с холодного пола, а то подхватишь ревматизм. А также перестань смеяться и делать глупости.

— А почему я не могу смеяться? — спросил он, приближаясь лицом к ее лицу. — Над чем здесь нужно плакать? Поцелуй меня сюда.

И он показал на лице место, куда хотел получить поцелуй.

В конце концов, он был мальчишка. Когда доходило до дела, именно Люси хорошо знала, как и что нужно предпринять. Но ее странно притягивало к Джорджу именно то, что он иногда ошибался и бывал неправ.

— Есть письма? — спросил он.

— Записка от Фредди.

— А теперь поцелуй меня сюда и сюда.

Когда Люси вновь предостерегла Джорджа насчет ревматизма, он встал, подошел к окну, открыл его (чисто английская привычка) и выглянул наружу. Вот он, парапет, а вот и река; слева, в отдалении, начинается гряда холмов. Возница кеба, сразу же заметивший Джорджа и просигналивший ему, вполне мог быть тем самым Фаэтоном, который запустил его машину счастья ровно двенадцать месяцев назад. Страстная благодарность — ибо на юге любое чувство вырастает в страсть — охватила юного мужа, и он благословил людей и предметы, которые принимали участие в его судьбе. Конечно, он помогал себе и сам, но как неумело и глупо. Всю борьбу на самых трудных фронтах вели другие — Италия, его отец, его жена.

— Люси, подойди и посмотри на кипарисы. И на церковь, забыл ее название. Вот она.

— Это Сан-Миниато. Сейчас, только закончу с твоим носком.

Снизу певуче закричал возница кеба, приглашая прокатиться.

Джордж крикнул, что тот ошибся адресом — у них не слишком много денег, чтобы выбрасывать их на ветер.

А люди, которые даже не собирались помогать! Все эти Лэвиш, Сесили, Бартлетты! Всегда склонный преувеличивать роль Судьбы, Джордж оценивал силы, которым он обязан был сегодняшним счастьем.

— В письме есть что-нибудь хорошее? — спросил он.

— Пока нет.

Его собственное счастье было абсолютным, ее же содержало крупицу горечи — Ханичёрчи не простили их, они были рассержены ее лицемерием, она покинула Уинди-Корнер — наверное, навсегда.

— И что он пишет?

— Глупый мальчишка. Думает, что он важная персона. Он знал, что весной мы уедем, знал целых шесть месяцев. Он знал также, что, если мама не даст своего разрешения, мы возьмем дело в собственные руки. Мы их честно предупреждали, а теперь он называет это тайным побегом. Нелепый мальчишка.