Коммод. Шаг в бездну - Страница 22
Спал беспокойно и недолго. Не отпускала тревога, то и дело прорывалась в жутких сновидениях, будила, заставляла настойчиво искать ответ. Ближе к утру, но еще в темноте ясно различил шорох. Тут же замер, постарался вспомнить, где сложено оружие. Потянулся – не достал. Что ж, под по-душкой должен быть кинжал. Неверной рукой покопался под подушкой. Ага, клинок здесь. Вновь послышалось шуршание, теперь определил точно – ворочались под кроватью. Решили проткнуть снизу? Но кто, по чьему повелению?
Он осторожно спустил ноги, готовый тут же задрать их повыше. Обошлось. Затем решительно встал, отпрянул от кровати к стене. Снял с бронзового канделябра масляную лампу, наклонился, попробовал заглянуть под ложе. Не удалось. Пришлось поставить лампу на пол, встать на колени. В набитой темнотой глубине осветилось тусклое округлое пятно. Взгляд у Бебия был острый, наметанный – это же лицо! Тихо приказал:
– Вылезай!
Послышались всхлипы. Затем пятно дернулось, приблизилось. Пронзило сразу, без колебаний.
Кокцея!
Девушка выбралась из-под кровати, уселась на полу, встать не решилась. Она продолжала плакать.
– Ты здесь пряталась? – спросил Бебий.
Она кивнула.
– Зачем?
– Прибежали на кухню, потащили. Попытались силой взять, начали срывать одежду.
Она разрыдалась. Бебий помедлил, потом приказал:
– Встань!
Девушка покорно поднялась.
– Сядь!
Кокцея огляделась и, не отыскав стула-клисмоса или кушетки, осталась на ногах. На кровать сесть не решилась.
– Сядь на ложе!
Она подчинилась. Устроилась на самом краешке.
При свете масляной лампы ее лицо очертилось более тщательно. Кокцея даже в таком заплаканном неумытом изложении действительно была хороша собой. Особенно соблазнительна была большая молодая грудь, выпирающая из-под разорванной на бедре туники.
Действительно, «огурчик»!
Бебий невольно хмыкнул, помедлил, потом потребовал:
– Теперь расскажи все по порядку.
– Я была одна. Вдруг примчалась Клиобела. Вся обнажена, зуб на зуб не попадает. Приказала согреть воду и наполнить бак. Я возразила, сказала, что я не рабыня, а супруга императора. Она меня – кулаками. Пошевеливайся, говорит, супруга виндобонская. Еще скажи, что ты римская гражданка! Смотри, произведут в Венеры, тогда узнаешь, каково нам достается. Тебе-то, то есть мне, тощей да глупой, от них не отбиться. Знаешь, их там сколько? Кого, спрашиваю. Кого-кого! Тех, кто желает стать членами твоего кружка!..
Девушка всхлипнула, потом подняла голову, глянула на Бебия.
– Я спрашиваю, супруга я или нет? Если нет, все равно я свободнорожденная гражданка. Почему же она смеет в кулаки, – Кокцея всхлипнула, потом немного успокоилась и продолжила: – Вдруг прибежали двое – давай срочно в подсобку. Я сразу догадалась, опять Луций что-то затевает. То пытался меня Витразину подсунуть, то Переннису.
– И что? – не удержался от вопроса Бебий.
– Я не далась. Витразину… От Перенниса не удалось отбиться.
Она зарыдала, потом спросила:
– Ты кто?
– Я?.. Бебий Лонг, легат Третьего легиона.
– А-а, о тебе Клиобела рассказывала. У меня, Бебий, теперь нет спасения. Он грозил, если я буду упрямиться, меня жестоко накажут. Сожгут наш дом…
В этот момент где-то совсем рядом раздался истошный вскрик. Голосок был совсем юный, все в нем было: боль, страх, отчаяние.
– Это Сейя, ее поставили прислуживать за столом. Глупая, двенадцать лет.
«Та, что досталась Песценнию», – догадался Бебий и сел на кровать.
– Возьмешь меня? – неожиданно спросила Кокцея.
– Зачем тебе это? – спросил Бебий.
Кокцея не ответила, потупилась.
Бебий встал, прошел к двери, закрыл замок, повернулся к девушке. Вспомнилась рабыня, принадлежавшая его матери, ее звали Марция. Тут же громко забилось сердце. Она пришла к нему в первую же ночь после возвращения в родной дом. Образ ее недолго держался в памяти. Следом вспомнилась жена, его драгоценная находка, доставившая ему счастье. Клавдия Секунда очень любила его, угрюмого и погрязшего в службе. Более всего Бебию нравилось ее тело. Клавдия была чуть полна, личиком, конечно, не Венера, но и дурнушкой никому в голову не приходило ее назвать. В Риме о ней многие вздыхали, вероятно, нюхом чуяли: она может доставить много удовольствий. Зачем ему эта приговоренная? Ей не позавидуешь. Император, наверное, сейчас не спит, обдумывает, как завтра поступить с Кокцеей.
– Говори правду, – приказал он.
Девица заявила:
– Завтра признаюсь, что ты затащил меня в спальню и здесь запер, а потом тешился.
Бебий усмехнулся – глупая, хитрая девчонка! Ишь что надумала!..
– Ты решила сделать меня соучастником твоей дерзости? – спросил он. – Кто тебе поверит? Я скажу, что ты лжешь.
– Здесь верят не тому, кто говорит правду, а кто лжет.
Бебий невольно отметил, что она права. В этом сумасшедшем доме в разгар веселья никто не может предугадать, как поступит цезарь.
– А ты подумала о том, как император поступит со мной? – спросил он.
– А со мной? – дерзко ответила девица.
Бебий не ответил. После короткой паузы Кокцея спросила:
– Меня убьют?
– Как я могу знать? Ты же супруга императора. Может, отделаешься ссылкой.
– Неужели только ссылкой? – не поверила Кокцея, затем радостно воскликнула: – Мне сохранят жизнь?
– Я не знаю.
Вновь тишина, долгая, трудная. Наконец Кокцея тихо выговорила:
– Спаси меня, Бебий. Заклинаю именем Минервы, детьми твоими умоляю, спаси меня.
– Как?
– Он же прикажет посадить меня на кол! Он так и сказал.
– А меня?
– Ты – легат. Тебя любят в армии. Клиобела говорит, что ты сын ихнего наставника, которому верят христиане. Их очень много в легионах. Брат говорил, все войско после «чуда с дождем» ему верит. Его святость осеняет их в бою. Император тебя пощадит.
Бебий Лонг замер, буквально окаменел. Ему стало не по себе. Неужели эта хитрая девчонка права и Луций заигрывает с ним исключительно потому, что Бебий популярен в армии? Неужели грубый политический расчет и на этот раз в образе этой замызганной красавицы грубо вторгся в его спальню? Может, ему подослали эту несчастную? Вряд ли.
Кокцея подбежала к нему, обхватила за шею:
– Я исполню любое твое желание! Делай со мной все что угодно, только спаси. Я не хочу умирать! Я молода, я боюсь…
Бебий разнял ее руки, сел на кушетку у стены, подпер голову рукой. Глянул на оставленную на полу цедившую тусклый свет лампу. В душе стоял комок, не развеять его, не проглотить, не выплюнуть. Прелести Кокцеи, в первое мгновение всколыхнувшие его, теперь вдруг обозначились гниющим на колу мясом, в которое они очень скоро превратятся.
Бебий поднял лампу с пола, глянул на девушку.
– Вот что, Кокцея. Мы сейчас выйдем в коридор. Не поднимая шума, доберемся до выхода и постараемся так же тихо прокрасться в конюшню. Слушай внимательно, если нас пой мают в доме или во внутреннем дворе, я объявлю, что поймал тебя, и ты подтвердишь мои слова. Согласна?
Девушка кивнула.
– Поклянись.
– Пусть меня покарают фурии!
Бебий усмехнулся – невелика клятва.
– В конюшне переоденешься в мужское платье, и я попробую вывести тебя в город. В Виндобоне есть друзья, которые могли бы укрыть тебя до утра?
– Да, тетя по матери. Она живет у Северных ворот.
– Хорошо. На лошади удержаться сумеешь?
– Да, брат научил.
– Завтра обязательно доберешься до родного дома и там переждешь несколько дней. Носа не высовывай. В полном смысле. Никому ни слова о том, что здесь случилось, молчи о свадьбе, о Клиобеле. Даже матери. Скажешь, приехала проведать… Почему так поздно? Как сумела выбраться. Я постараюсь послать весточку твоему брату, он навестит тебя. Пусть вернет мою лошадь. Это все, что я могу сделать для тебя.
– Благодарю тебя, Бебий. Пусть тебе помогут боги.
Возле конюшни Бебий осадил ретивого часового из мавританцев, который едва не поднял шум при виде вынырнувшей из полумрака парочки. В конюшне шумно вздыхали, всхрапывали лошади, в пристройке, которую использовали под казарму, спали люди, только командир турмы, до сих пор переживавший унижение, которое впору только рабам, прислонившись спиной к каменной стене, что-то тихонько напевал на родном языке. Песня была грустная, напоминала волчий вой. Заметив легата, он вскочил, оправил кожаную юбку. Уяснив, в чем дело, предложил помощь. Бебий отказался. Тогда мавританец подсказал намазать лицо Кокцеи грязью, чтобы и на вид она смахивала на приехавшего с легатом всадника. Грязи не нашли – сушь стояла над Паннонией, поэтому вымазали Кокцею навозом.