Коммод. Шаг в бездну - Страница 18

Заиграла память, представила жену, Клавдию Секунду. Она была обнажена, манила его, от этого зова стало совсем невмоготу. Помнится, в Моравии в самом начале оккупации, пару раз приказал своему рабу Диму пригнать женщин из захваченной добычи. В сердцах добавил: выбери помоложе, посимпатичней. Первая, маркоманка из мятежного клана, очень понравилась. Он спросил ее – по доброй воле или силком? Золотоволосая, полная красавица ответила: лучше убей! Бебий вздохнул, дал знак Диму – уведи, потом распорядился записать ее в свою добычу. Другая, из пришлых славян, согласилась и разрыдалась. Бебий пожил с ней неделю, как-то ночью в сердцах назвал ее Клавой, после чего приказал сбыть работорговцу, которые в ту весеннюю пору, в преддверии большого похода буквально наводнили южные области Богемии и Моравии. С тех пор воздерживался.

Он разделся, лег, вздохнул глубоко, с надеждой на близкий успокаивающий сон, в котором забудутся тревоги, шум во дворце и эта огненная полоска, что обожгла сердце.

Смежил веки, прислушался. Хвала богам, в замке наконец-то установилась тишина.

В следующее мгновение скрипнула дверь, кто-то вошел в его комнату. Бебий замер, изготовился. Мысленно прикинул расстояние до лежавшего у изголовья кровати меча, успокоил себя – достать успеет. Все-таки осторожно потянулся к мечу. Следом почуял – женщина! Сердце забилось сладостно, невыносимо. Неужели худенькая девчонка, прислужившая ему в триклинии? Спасите боги от насилия над ребенком. Решил прикинуться спящим.

Послышались шаги, грузные, топающие. Удивленный легат перевернулся на спину, осторожно глянул на вошедшую. В тусклом свете едва мерцающей масляной лампы различил – действительно, женщина, только какая-то необъятная, шире двери. Ни слова не говоря, она скинула тунику и влезла на ложе. Постель заметно прогнулась под ее весом. Женщина потянулась, раскинув руки в сторону, затем повернула голову, глянула на Бебия. Тот дар речи потерял.

Женщина зевнула еще раз и спросила:

– Ты кто?

Бебий зажмурился, попытался заклинаниями отогнать видение. Вновь открыл глаза. Женщина не исчезла, от нее пахло луком и еще чем-то вкусным и притягательным – то ли молоком, то ли хлебом.

– Я спрашиваю, ты кто? Легат?

– Да, – отозвался Бебий.

– Хвала богам, угадала. Сказали, комната в конце коридора. Мало ли комнат в этом проклятущем коридоре. Забредешь еще к какому-нибудь сосунку. А то еще к поклоннику мужчин. Тоже радость – ублажать такого! А ты мужчина видный, вполне стоящий.

Она просунула руку и погладила Бебия. Провела сверху вниз по груди, животу, остановилась ниже паха. Ухватилась ловко, твердо.

– Не-е, ты вполне сносный мужчина. Ну, давай, мужчина, а то я вся уже трепещу.

Она поерзала в постели, отчего ее огромные груди придавили Бебию ребра.

– Нет, в самом деле, трепещу. Я страсть какая заводная. Только в последнее время заводить некому. Как приехал этот Саотер, так кончились сладкие денечки.

Бебий, с трудом преодолевая желание, все-таки счел уместным поинтересоваться:

– Ты кто?

– Клиобела. Неужели ты никогда не слыхал о Клиобеле?

– Рабыня? Вольноотпущенница?

– Я – женщина! Женщина, и этим все сказано. Давай, а? А то навалюсь сверху, дохнуть не сможешь.

Клиобела покинула спальню с первыми лучами солнца. На прощание жарко поцеловала Бебия, всхлипнула.

– Пора на кухню. Там без меня – зарез, что-нибудь не так сделают. Послушай, Бебий, ты в больших чинах? Я слыхала, ты легат.

– Да, и что?

– Взял бы ты меня к себе? Поселил бы в домике, в Виндобоне, я бы тебя ждала. Все-таки легче служить, когда есть к кому приезжать. Этих всех по боку, а не то! – она показала кому-то здоровенный кулак.

Бебий не смог сдержать улыбку.

– Нет, правда, – искренне призналась женщина. – Ты мне понравился. Деликатничаешь. У тебя жена есть?

– Есть. В Риме.

Клиобела помолчала, потом робко попросила:

– Я не буду ей помехой… Дальше Виндобоны носа не высуну.

Она села на постели, ее спина загородила полкомнаты, и все равно ее масштабы лишь подчеркивали присущую ей привлекательность. Было в ней что-то неодолимо зовущее, что-то мясисто-прекрасное. Она и личиком была симпатична, фигуриста, даже грациозна, несмотря на свои фунты. Может, в самом деле купить домик в Виндобоне? Все равно поход отменяется…

– Хорошо, ступай. Я подумаю.

– Благодарю, господин.

Бебий не удержался, подошел к ней, обнял, поцеловал. Она покорно прильнула к нему, потом тело ее встрепенулось, она жарко выдохнула и позволила себе обнять господина.

– Ступай, – наконец приказал Бебий. – Мир тебе, женщина.

Клиобела ушла.

Он вернулся на ложе, посмотрел на руки, повернул их кистями вверх. Сжал пальцы в кулак.

Как теперь будет с новым цезарем? Правитель не желает воевать. Он падок на удовольствия, обожает театр, бои гладиаторов, конные состязания. Опыт подсказывал – мир неизбежен, возвращение императора в Рим неизбежно, и намечаемый на ближайший после вторых Розалий[17] день военный совет лишь огласит то, о чем открыто говорят в ставке. В таком случае все его, Бебия, дальнейшие планы, намерение утвердить себя среди верхушки римских полководцев и получить богатое наместничество, какими он тешил себя перед походом к Океану, рухнули, и с этим надо смириться.

Смириться? Перестроиться? Научиться жить по-новому или попытаться добиться того же иным путем? Взять пример с Перенниса, успевшего понравиться императору? Надолго ли? Бебий был уверен, что ненадолго. Не такой уж простак Коммод, каким казался с первого взгляда.

Между тем веселье во дворце продолжилось и на следующий день. С утра на Бебия вдруг посыпались бесчисленные поздравления. Публий Витразин сразу после пробуждения поспешил к легату и с радостной улыбкой приветствовал его. Затем примчался Саотер. Сам император навестил Корнелия Лонга в его спальне, поинтересовался, что да как? Растерянный вид Бебия доставил всем истинное удовольствие. Император, едва сдерживая хохот, одобрительно похлопал его по плечу и потребовал – давай подробности. Бебий не мог взять в толк, какие именно подробности интересовали цезаря? Неужели те, которые касались его и Клиобелы? Откровенничать в этом вопросе Бебий не мог, честь не позволяла. Он так и сказал Луцию. Витразин и Саотер обиделись, начали упрекать Лонга, что, мол, тот скрытничает, не желает делиться с друзьями «вкусненьким», однако цезарь поддержал легата.

– Ладно, расскажешь во время праздника.

Или, может, цезаря и новоявленных дружков интересовало что-то другое?

Главные торжества этого дня начались после полудня, когда в замок из столицы прибыли объявившие себя горячими поклонниками молодого цезаря сенатор Дидий Юлиан и всадник из италийской провинции, армейский центурион Песценний Ниге́р.

Песценний был видным мужчиной, рослым, под стать Коммоду. Нигером он был прозван за темный цвет лица, особенно шеи. Шевелюра у него была буйной, плохо поддающейся укладке – ему даже воинский шлем приходилось натягивать на голову. Дидий Юлиан тоже был хорош собой, лицо сытое, веселое, нос крупный. Дидий воспитывался в доме Домиции Луциллы, матери Марка Аврелия, так что с детства был вхож в семью Антонинов и единственный из близких Луция сумел сохранить с ним добрые отношения. Император называл его «дядей».

Вместе с ними в Виндобону приехал молоденький Валерий Юлиан, старший сын начальствующего над войсками Сальвия. Он был мил, явился в Паннонию в надежде добыть воинскую славу, при виде императора не мог сдержать смущения, отчего его щеки окрасились румянцем и на них проступали ямочки. Императорский спальник Клеандр, увидев его рожицу, назвал его «огурчиком». Это сравнение вновь вызвало дружный хохот. Только Саотер обиделся, фыркнул, как кот, и отправился в свои апартаменты дуться. Цезарь лично сходил за ним – привел, обнимая за плечи, что-то нашептывая на ухо. Управляющий еще некоторое время был мрачен, потом заинтересовался, почему Песценний и Дидий явились в ставку с голыми подбородками, ведь в Риме, напомнил управляющий походным дворцом, каждый из них был бородат. Особенно шикарная метла украшала высокого Нигера.