Комедия против комедии, или Урок волокитам - Страница 6

Граф. Браво, г-н Эрастов, прекрасно, нельзя лучше. Ну что же ты ничего не отвечаешь?

Изборский. Это не трудно сделать; я нахожу...

Граф. Отвечай же, отвечай!

Изборский. Мне кажется...

Граф. Говори, говори, посмотрим, что ты скажешь?

Изборский. Мне кажется, что граф Ольгин поступает естественно. Не забудьте, что автор хотел в нем представить самого дерзкого, избалованного женщинами модника; он знает Лелеву, знает, что она должна была поневоле уехать из Петербурга, следственно, не считает себя принужденным наблюдать с ней ту вежливость, которую мы обязаны женщинам, заслуживающим уважение общества; он думает даже сим способом открыть глаза своему двоюродному брату. И где же была бы мораль пьесы, если б автор в сей унизительной для графини сцене не хотел показать, каким неприятностям подвергается всякая женщина, пренебрегая суждения света, как излишнее кокетство дает мужчинам право быть дерзкими и терять к ним всякое уважение.

Княгиня. Ай, ай, граф! наши дела идут худо.

Граф. Пустые доказательства, mon cher! Набор громких слов, и больше ничего.

Княгиня (Эрастову). Скорей секурс, а не то мы пропали.

Эрастов. Вы скажете также, что характер кокетки не унижен, когда она дает рандеву тому же самому вертопраху, который за несколько минут до того наговорил ей столько дерзостей.

Изборский. Это-то самое и заставляет ее назначить свидание; она надеется завести его самого, вскружить ему голову, заставить быть скромным и не только не мешать ее планам, но даже помогать ей. Если б он не испугал ее с самого начала своим насмешливым тоном, то она не имела бы никакой причины назначать ему свидания, тем более что всякая нескромность со стороны ветреника превратила бы в ничто все ее намерение.

Княгиня. Мне кажется, граф, что Изборский лучше сделает, если замолчит.

Граф. О, гораздо лучше! По чести, мне жаль тебя, mon cher, ты всех заставишь смеяться над собою. Защищать такую комедию!

Эрастов. Г-н Изборский защищался довольно хорошо, но посмотрим, чем оправдает он личности, которыми наполнена пьеса.

Изборский. Личности! вот всегдашний и самый несправедливый упрек, который делают комическим авторам. Комедия должна быть зеркалом, в котором каждый может видеть свое изображение, но не должен узнавать себя. Автор, сочиняя  комедию, осмеивает пороки, и как не удивительно, что, давая своим персонажам характеры, сообразные с планом пьесы и нравами его современников, может самым невинным образом сделать себе кучу неприятелей.

Эрастов. В этом я согласен; но баллады, про которые он так часто говорит...[18]

Граф. Да, да, баллады! Я было и позабыл об этом. Ну, г-н защитник, что скажешь ты теперь? Разве это не личности?

Изборский. Где ж тут личность? Разве баллада лицо? Автору «Липецких вод» не нравится сей род сочинений — это нимало не удивительно. Одни красоты поэзии могли до сих пор извинить в нем странный выбор предметов, и если сей род найдет подражателей, которые, не имея превосходных дарований своего образца, начнут также писать об одних мертвецах и привидениях, то признайтесь сами, что тогда словесность наша немного выиграет.

Граф. Ты мастер делать фразы; но это не поможет тебе нимало. Все мои знакомые одного со мною мнения; комедию засыпают эпиграммами. Апропо! мне сегодня еще про одну сказывали[19]: постойте, я вспомню. Ничего не может быть прекраснее — совершенно французский оборот[20]. В первом стихе есть что-то о природе, а во втором о сухих водах.

Княгиня. О сухих водах! Это в самом деле прекрасно! Жаль только, что я не понимаю.

Граф. Это аллюзия насчет названия пьесы. Сухие воды! Чувствуете ли, княгиня, как это остро! Какая едкая двусмысленность. Сухие воды! как зло! По чести, и этих двух словах гораздо более ума, чем во всей этой жалкой комедии.

Княгиня. Я согласна с вами: эти сухие воды удивительно замысловаты. Признайтесь, граф, вы первые подали мысль написать эту эпиграмму.

Граф. О нет, сударыня.

Княгиня. Вы скромничаете.

Граф. Уверяю вас.

Княгиня. В этой эпиграмме виден ваш ум, ваша острота.

Граф. Вы очень милостивы, но клянусь, что тут я совсем не виноват пред бедным сочинителем.

Княгиня. Ну, Изборский, попробуйте теперь защищать еще вашу комедию. Видите ли, что достается автору. Князь говорил еще про какую-то сатиру в прозе — смотрите, чтоб и вас туда не поместили.

Изборский. Это меня совсем не пугает. Знаете ли что, княгиня! я им прочту прекрасную басню: «Слон и Моська», одного знаменитого нашего писателя.

Граф. Нашего писателя... Прочти, прочти.

Изборский.

Княгиня. Вы этим не удивите: они найдут тотчас свое оправдание в конце басни.

Граф. Вся эта басня украдена из Лафонтена[21] точно так же, как и комедия из Мольера.

Изборский. Вы правы, граф, оба наши автора стараются украсть талант французских писателей.

Графиня (бросая карты). Что это! Семерка сам-друг и две маленькие, а мизер выигран, на что это похоже! Не стыдно ли вам, князь! дожили вы до седых волос, а не умеете путем разыграть открытого мизера.

Князь. До седых волос! Сударыня! будьте поразборчивее в ваших выражениях.

Графиня. Да, сударь, да! Когда человек дожил до семидесяти лет...

Князь. Вы скажете, пожалуй, что я был совершенным человеком, когда вы выходили замуж.

Графиня. Какая дерзость! Куда как хорошо делают, что дурачат в комедиях столетних волокит, которые накануне своей смерти думают еще любезничать и казаться молодыми.

Князь (вскакивая со стула). Накануне смерти! Да, сударыня, поступают очень умно, выводя на сцену старых барынь, которые всех думают учить, а не знают сами общежития.

Графиня (вскакивая). Князь!

Князь. Графиня!

Графиня. Если б я более уважала словами вашими...

Князь. Если б я менее почитал пол ваш…

Софья (графу). Помирите их!

Граф (тихо графине). Как вам не стыдно на него сердиться, графиня! Разве вы не видите, что он из ума выжил и хочет вопреки целому свету казаться молодым.