Комедия против комедии, или Урок волокитам - Страница 1

Михаил Николаевич Загоскин

Комедия против комедии,

или Урок волокитам

Комедия в трех действиях

Предисловие к «Комедия против комедии»[1]

Я всегда был уверен, что, выключая дурного журнала, ничто не может быть скучнее предисловия, и конечно не написал бы его, если б не находил за нужное изъяснить в коротких словах причины, побудившие меня сочинить сию комедию.

При первом представлении комедии «Урок кокеткам, или Липецкие воды» видел я, с каким восторгом была она принята публикою; но, несмотря на то, мог бы я предсказать автору, что он будет иметь неприятелей. Многие полулитераторы, не понимая или не желая понять истинного смысла некоторых мест сей пьесы, воспользовались удобным случаем выступить на литературное поприще и блеснуть не чужим, но (к несчастию) собственным своим умом; к ним присоединились, может быть, и те, коим не нравилась роль Угарова. Тупые эпиграммы, иронические сатиры, ругательные куплеты посыпались на автора; в них старались уверить публику, что «Липецкие воды» — дурная комедия. Упрямая публика не хотела им верить; старались выдавать гнусную клевету за истину; и сама истина показалась бы клеветою в их сочинениях. Не держась никакой партии, я слушал спокойно странные суждения противников сей комедии, находил их довольно забавными, редко спорил, потому что невозможно спорить с теми, которые вместо доказательств прочитают какую-нибудь жалкую эпиграмму или пропоют ругательные куплетцы; но находя много комического в сем литературном ополчении против «Липецких вод» и здравого смысла, решился написать комедию, в коей мог бы поместить мое мнение о новой пьесе и несколько забавных сцен, которых я был очевидным свидетелем.

Правда глаза колет. Я должен был ожидать, что враги «Липецких вод» сделаются и моими; твердо решившись молчать и не отвечать ни на какие критики, я не сказал бы ни слова о мнении какого-то постороннего, напечатанном в 46-м номере «Сына Отечества», если б не было в нем ничего, кроме ругательств; но сочинитель сей жалкой статьи называет меня представителем и, как кажется, хочет дать почувствовать, что я есть не что иное, как орудие, употребленное другим; что через меня делает кто-то другой какое-то торжественное отречение: одним словом, г. посторонний хочет сделать и меня посторонним во всем, что касается до моей комедии.

Для избежания всех пустых толков я не скрывал своего имени и теперь снова повторяю, что вся комедия, не исключая первого явления во втором действии,[2] написана одним мною; но что успех ее приписываю я менее себе, чем прекрасной игре актеров; что, сочиняя мою комедию, я имел в виду одну истину, не помышляя ни о каких трактатах и капитуляциях, и что прошу всех господ посторонних и не посторонних, печатая подобные клеветы, не забывать подписывать своего имени. Впрочем, сочинитель сей статьи поступил еще довольно милостиво, называя меня представителем другого автора, он не отрицает, по крайней мере, моего существования; а есть такие догадливые люди, которые уверяют, что не только я, но даже и моя фамилия вымышлена[3]. Советую сим недоверчивым господам заглянуть в дворянскую родословную книгу, и если они умеют читать по-русски, то найдут в ней неоспоримое доказательство, что на этот раз были они чересчур уже догадливы.

Графиня Болеславова, богатая вдова.

Софья

Княгиня Зарецкая, молодая вдова } ее племянницы.

Князь Тюльпанов.

Граф Фольгин, племянник его.

Изборский.

Эрастов, сочинитель.

Даша, служанка.

Действие происходит в загородном доме, близ Петербурга.

Театр представляет комнату; сквозь окно виден сад.

Княгиня (оканчивает перед зеркалом свой туалет), Софья (сидит подле нее) и Даша.

Княгиня. Как я бледна, какой у меня усталый вид! (Софье.) Не правда ли, ma chere?

Даша. Вы нынче очень рано изволили встать, сударыня.

Княгиня. И сверх того большую часть ночи не могла заснуть.

Софья. Отчего же? Разве вас что-нибудь беспокоило?

Княгиня. Вчерашняя пьеса.

Софья. Она не выходит у вас из головы.

Княгиня. Да! Несносная комедия!

Софья. Несносная! Вы, кажется, прежде ее хвалили.

Княгиня. Так зло, и что еще досаднее, с таким умом нападает на бедных женщин. Нас бранят, и мы же должны находить это прекрасным.

Софья. Мне кажется, княгиня, что автор хотел осмеять одних кокеток...

Княгиня. То есть тех, которые желают нравиться не одному, а многим. Признайся же, милая, что в этом смысле мы все немного кокетки.

Софья. Все! В этом я не согласна.

Княгиня. Да, все, не исключая и тебя, с тою только разницею, что одни употребляют для этого способы совершенно невинные, а другие позабывают все приличности и жертвуют всем, — добрым именем, мнением света и даже спокойствием, для того чтоб вскружить голову мужчине, к которому они ничего не чувствуют.

Софья. Поэтому вы находите, что характер кокетки…

Княгиня. Изображен с таким совершенством, что всякая женщина должна хоть немного в нем себя узнать.

Софья. Как хотите, княгиня, а я первая не нахожу в нем никакого сходства с собой.

Даша (княгине). Позвольте вас спросить, сударыня, что это за чудная комедия, об ней только и говорят, все ее ругают. Вы называете ее несносною, а тетушка ваша графиня лишь только об ней вспомнит, то и начнется истерика; князь Тюльпанов, который приехал сегодня чем свет на нашу дачу, только и делает, что бранит комедию, сочинителя и даже тех, которым она нравится.

Княгиня. О! что касается до князя и тетушки, то они имеют полное право на нее гневаться. Столетний волокита и неутомимая бостонистка[4] как будто на заказ с них списаны.

Софья. Я не понимаю, отчего видите вы везде сходство, которого я никак не могу приметить.

Княгиня. Скажи лучше, что не хочешь. Знаешь ли, ma chere, что мне всего досаднее, для чего я не автор.

Софья. Вот странное желание!

Княгиня. Как приметно, что сочиняют мужчины, что партер наполнен мужчинами; везде нападают на бедных женщин и всегда с восхищением аплодируют каждому острому словцу, сказанному насчет нашего пола.

Софья. Ну, что же, если бы вы были сочинителем?

Княгиня. Что! О, я отомстила бы мужчинам, я доказала бы им, что они гораздо более нас заслуживают быть выведены на сцену, что в десяти женщинах едва ли есть одна кокетка, когда в таком же числе мужчин, верно, нет ни одного, который бы пропустил случай обмануть неопытную женщину или хвалить ее в глаза, а заочно над ней смеяться.

Софья. Неужели мужчины так злы?

Княгиня. Ты их еще не знаешь, милая! (Задумывается) Да! да! прекрасно, чего же лучше, попросим Эрастова, он сочинитель и, верно, не откажется быть нашим защитником или, лучше сказать, мстителем всего пола нашего.

Даша. О, верно не откажется, сударыня! Я еще не видала такого охотника писать; когда вы слушать его не хотите, то он поймает меня, да уж читает, читает, так что раза два успеешь выспаться.