Комбыгхатор - Страница 10

Он вздрогнул.

Бог шел впереди меня, за отцом, и говорил ему в спину. Он шел и медленно говорил. Медленно, усыпляюще говорил. И наш длинный, походный, маховый, под раскачку, шаг не сбивал у него дыхания. Мне казалось, я сплю, но я видел спину отца.

– Я скажу добрых снов. Ибо смерти нет, есть впадение в сон.

Бог был снова в своем хитоне, в каком пришел, и опять босиком. Нимб сиял над его макушкой и трещал электричеством.

– Это вечный сон. Ибо вечно умеет длиться лишь последнее мгновение твоей жизни. То мгновение, когда время начнет замедляться, а последний миг твоей жизни – растягиваться.

Но как время никогда не замедлится до конца, так и жизнь твоя никогда не растянется до такого предела, чтобы вдруг смогла оборваться.

Сон – не смерть. Сон – жизнь.

Что для нас лишь мгновение твоей смерти – для тебя давно уже вечная жизнь. Только обращенная в сон.

Ты ведь знаешь, что значит сон.

Разве ты не плакал во сне, не страдал, не переживал ужасы. Что такое твои ночное кошмары, от которых ты просыпался в поту.

И, напротив, как часто ты мог испытывать наслаждение, радость, был истинно счастлив. И как часто тебя разбирала досада на то, что проснулся. И хотелось снова заснуть и вернуть свой сон,

Пусть это все сны. Но во сне ты не знал, что это лишь сны.

А уж будет ли тебе радостно, благодатно, или вечно будут мучить кошмары, язвить проступки, грызть совесть – то зависит лишь от тебя. Как ты прожил жизнь наяву.

Я скажу тебе, что есть рай. Это сон, из которого не хочется просыпаться. И ты не проснешься.

Я скажу тебе, что есть ад. Это сон, когда хочется поскорей проснуться. Но ты не проснешься.

Ты будешь продолжать жить. Жить вечно. И притом никогда ты не будешь знать, что живешь во сне.

А в каком – ты решаешь сам. Только знай, если это будут одни кошмары, все равно никто не придет, не разбудит. Мне жестоко так говорить, но ты это должен знать.

И какая теперь тебе разница, бог ли я, если ты человек?

Ибо никакой сон не кончается явью. Явь кончается сном.

Я скажу тебе добрых снов».

Быстрым шагом бог перегнал отца и быстро стал удаляться. Он почти бежал. Хитон полоскался. Мы еще шли за ним, пока он был виден. Потом встали. Сели. Отец достал трубку, набил табаком и поднес огонь. Затянулся. Передал трубку мне. Он в первый раз протянул мне трубку. Мы сидели на сыром мху. Было тихо. В трубке булькала и сипела смола.

Отец бешено постарел.

Что если все отцы принимают такие удары за сыновей!

Я знаю, сейчас отец не хочет проснуться. Он прожил добрую жизнь. И видит добрые сны. После ухода бога он прожил еще восемь лет, потом подвернул лодыжку, прилег и не встал. Тело свое он завещал сжечь и – по обычаю – посадить на кострище куст красной смороды. Единственная ягода, которая светится изнутри.

Долгое время я держал обиду на бога. Он не должен был уйти так. Я даже хотел отыскать его и сказать, что он был не прав. Сейчас я его понимаю. Он не мог уйти по-другому. Закон немоты распространяется не только на речь, но не в меньшей мере – и на поступки.

6 ноября 2203, четверг

Ко времени смерти отца тропа совсем захудала. Боги больше не ходили по тропам, они строили дороги…

Вероятно, никакие преграды не мешают истории ускоряться. Древние века, средние, новые и новейшие… Каждый следующий период был короче и динамичней предшествующих. Новодревнее время оказалось таким коротким, что не заняло и столетия. Впрочем, все наши споры о верхней и нижней границе этого времени кажутся мне сейчас смешными. По устоявшейся исторической классификации я был должен родиться в конце новодревних времен, пережить новосредние и теперь умереть в новоновых…

Это много для одного человека, но совсем мало для историка. Не хватает глубины зрения. Наверно, правильно, что эта новая поросль историков называет нас «летописцами», в лучшем случае, отсылает к нам как к «историческим деятелям». Что тоже неверно. Деятелями были боги.

7 ноября 2203, пятница

Человек, который хотел сбежать, имел фамилию Блюк. Имени у него не было. Так же как и я, он утратил свой род и выводил свою родословную из рода занятий.

– Бух, – шептал он мне ночью (в казарме наши кровати стояли рядом) – вы охотники, мы рыбаки, но заради какого кошмара мы должны читать то, в чем ни уха, ни рыла? Лично я буду делать ноги. Завтра нас посылают разбирать самолет. Там есть катапульта. Надо только лишь подломить переднюю стойку шасси. Пожелай мне удачи. И пусть живоеды меня съедят!

Блюк сбежал, но его поймали с собаками. В наказание заперли в физическом блоке и заставили спаять до утра усилитель низких частот. Блюк всю ночь выдирал страницы «Введения в радиодело» и ел. Наутро его повезли в медицинский блок, но уже было поздно. Блюк умер от заворота кишок. Это я знаю точно, и не совсем понимаю тех, которые говорят, что его так и не поймали.

Блюк был хороший парень и тоже с тропы богов, мой земляк. Клюнул на ту же удочку, что и я.

Прошедший по тропе слух, что на строительстве дорог платят книгами, выманил из леса много таких. Недотеп. Но увы, мало кто из нас обращал внимания, что эти дороги имели начало и имели конец. Начинались в лесу и в лесу заканчивались. И обязательно где-то посередине находились развалины новодревнего города или села. Отсюда брался битый кирпич и разломанный на куски бетон для мощения прямых узких просек. Они никуда не вели, это к ним вели тропы, по которым и выходили из леса люди. Так червяки попадают в кротовый ход…

Мы с Блюком работали на разных дорогах, но, как оказалось, оба имели привычку сидеть всю ночь у костра и читать.

Когда в очередную «получку» мне выдали «Основы геохимии», я слегка удивился. Через неделю же получил «Библейскую энциклопедию», а еще через неделю «Общую астрометрию». Затем 11-ый том «Всемирной истории» и в придачу «Полный каталог пород собак». Через «собак» я еще продрался, справочник «Трактора и машины» одолевал из последних сил, немного расслабился на «Диалогах» Платона, а на «Кварках» сломался: решил хоть ночку поспать.

Проснулся в каком-то лагере.

Это был еще перевалочный лагерь, без режима и без охраны. Там нам выдали полный комплект солдатского обмундирования. Гимнастерки и сапоги оказались вполне добротными, но белье никуда не годилось: гнилое. Впрочем, это заботило меньше всего: кормили три раза в день, никакого особого распорядка дня и – почти никакой работы.

Мы познакомились с Блюком в библиотечно-читальном бараке. Блюк попал сюда раньше и еще помогал сколачивать стеллажи и расставлять на них книги. Заявив о себе как способный сортировальщик, он уже имел на погонах желтую лычку.

Сейчас я могу сказать, что перевалочный лагерь был самой хитрой уловкой, которую боги могли придумать. Мы сами обустраивали наш лагерь, сами охотились и ловили рыбу, привозили от местных людей продукты и хлеб. Сами составляли команды, рыскавшие в развалинах городов, сами отыскивали, клеили по страничкам, переплетали книги. Несколько скандинавских богов и две дюжины полубожий, ходившие в офицерской форме, были для нас родными отцами и дядьками.

Ловушка стала захлопываться, когда вся окрестная местность была вычищена от книг. Неожиданно объявился командир роты, его заместитель, командиры взводов. Боги разом обвешались портупеями, пистолетами и планшетками. Полубожия стали слоняться по периметру лагеря с автоматами: книги якобы надлежало теперь охранять. Полубожия приходили с юга, их было много и все чернявые (на юге гораздо раньше начало действовать положение, по которому женщина не могла иметь детей кроме как от богов).

Увы и сто раз увы, нам многое было еще невдомек. Сбегали из лагеря единицы. Лишь когда начались построения на плацу, изматывающая строевая муштра, строем – в столовую, строем – в уборную и подъемы-отбои по распорядку, лагерь сразу ополовинел. Тем не менее, двери в библиотечный барак оставлялись по-прежнему на всю ночь открытыми. Главное было не заснуть до двенадцати ночи. После полуночи разрешалось вставать и идти в читальный барак. К подъему следовало вернуться и успеть забраться на нары.