Командировка - Страница 84

"Как чудно, и охота же людям!" Я сказал: "Да, вы правые. Мои руки помнили ее податливую спину, тяжесть ее гладкого тела. Я задыхался от возбуждения и ужаса. Язык мне не повиновался. Узкое лицо расплылось белым пятном, и некоторые ее слова я не понимал, отвечал невпопад. К одиннадцати парк опустел. Мы присели на скамеечку, и здесь я впервые поцеловал женщину. Я взял ее руками за плечи и притянул к себе. Нос ее уперся мне в щеку... "Ты очень красивая!" - сказал я наобум. Она засмеялась: "Уж, наверно, ты и не таких видел, да?" От гордости я вытянул шею, как гусь. О да! Я, разумеется, не сосунок.

Меня немного смущало, что от нее попахивает винцом. Впрочем, какое это имело значение. "Может быть, завтра куда-нибудь сходим вместе?" предложил я.

"А у тебя деньги есть? Ты кем работаешь?" - спросила она. "Никем пока. Приглядываюсь". "А-а!" - сказала она. По дорожкам ходил сторож в сопровождении милиционера и гнусаво выкрикивал: "Парк закрывается. Попрошу!" Я повел подружку к выходу, бережно обнимая за плечи... Возле бильярдной стояла группа офицеров, человека четыре, молоденькие. Ктото из них окликнул мою даму по имени, она выпорхнула из моих рук и через мгновение уже оказалась окруженной смеющимися мужчинами. И сама громко смеялась. Я ждал. От группы отделился офицер и подошел ко мне. "Закуришь, приятель?" Я взял сигарету из гкютянутой пачки, прикурил. Офицер был не намного старше меня, младший лейтенант, темноликий, белозубый. "Возьми еще на дорожку!" "Спасибо!" - сказа т я. Она не оглядывалась, хохотала, кто-то уже обнимал ее по-хозяйски за талию. Я побрел прочь.

Мое настроение ничуть не ухудшилось. Я понимал, что не гожусь для нее. Голова кружилась от радости.

На попадающиеся навстречу парочки я смотрел сочувствеш-о. Жажда жизни, жажда полета расширила легкие. Я брел через ночную веселую Москву, как через собственную прихожую. К женщине, оставленной у бильярдной и так громко смеявшейся, я испытывал глубокую благодарность. За что? Не знаю. Ко всем женщинам - молодым и старым, красивым и уродкам- я испытывал нежную благодарность в тот ночной час. С тех пор минуло много лет, но отношение мое к ним почти не изменилось... Только я научился прятать его глубоко в себе, понимая, что так-то оно лучше...

Кабина, в которой мы с Леночкой сидели, доползла до верха "чертова колеса" и медленно поехала вниз. Леночка давно спрятала лицо у меня на груди, вцепилась ручонками, ноготками в мою руку и только изредка высверкивала одним, полным отчаяния, глазом.

- Я не дышу от страха! - сообщила она.

- Ну и напрасно. Лучше погляди, какой отсюда прекрасный открывается вид. Мы даже можем разглядеть твой дом, если хочешь.

- Дядя Витя, мы не упадем?

- Что ты, малыш, что ты!

Свободной рукой я гладил ее худенькие лопатки.

Она вздрагивала и прижималась ко мне все теснее - маленький теплый комочек. Как же это я не сообразил, что колесо слишком высоко для нее. Вдобавок тут дул пронизывающий ветер.

- Мы уже спускаемся, Леночек!

По мере приближения к земле дрожь ее улеглась, тельце расслабилось, и вот я наконец увидел оба глаза, заблестевшие прозрачным лукавством.

- А я вовсе и не очень боялась, - сказала она.

- Я сам испугался. Еще бы! Такая высь.

- Правда?

- Лена, ты просто отчаянный ребенок. Я тобой восхищаюсь!

Она совсем успокоилась, возгордилась собой, чуть покраснела, шепнула:

- Если хочешь, можем еще разок прокатиться!

- Ну уж нет. Хватит. Одна - пожалуйста!

Леночка с облегчением выпустила воздух:

- Не-е, одной неинтересно...

В ресторане за ужином мы разговорились. Леночка рассказала кое-какие случаи из своей жизни. Ей нравилось, что она очутилась в сугубо взрослом обществе, и к концу нашего скромного ужина (люля-кебаб, пиво для меня, лимонад для Леночки, два пирожных е кремом) начала подражать сидящим за соседним столиком девицам: перекинула ногу на ногу и жеманно закатывала глаза к потолку. Мне даже показалось, она с вожделением смотрит на мои сигареты.

- Я думаю, Вовка в меня влюбился, что ли, - говорила она. - Все время на меня смотрит и смотрит.

Я сказала: "Чего ты на меня смотришь?" А он сказал:

"Куда хочу - туда смотрю". И ходит за мной целый день, и ходит. После мы кушали, он в меня кинул печеньем. Прямо в щеку попал. Такой дурак. Я сказала Тамаре Яковлевне: "Вовка кидается". А он сказал:

"Я хотел ей печенье свое отдать". Нужно мне его печенье, да? По-моему, он просто глупый. Как ты думаешь, дядя Витя?

У меня как раз было такое состояние, что я ни о чем не думал. Я забыл о времени, о Наталье, о неоконченной командировке - обо всем. И это благодаря ей, маленькой щебетунье с голубым бантом. Она была тем самым существом ли, посланцем небес? - но тем самым, что сладостно поглощает внимание без остатка.

- Видишь ли, - сказал я, - в твоих отношениях с Вовой трудно разобраться со стороны. И все-таки, мне кажется, тебе рановато рассуждать о любви.

- Почему?

- Ну, как тебе сказать. Любовь требует больших сил, а у тебя их мало.

Леночка недоверчиво пискнула.

- Каких сил? Ты что, дядя Витя?

Я сделал глубокомысленный жест: почесал в затылке.

- Я, правда, помню, тоже в четвертом классе привязался к одной девочке. Она мне нравилась. Но это не любовь, это была дружба. Честно сказать, я вообще удивляюсь, как это мы с тобой заговорили о таком предмете. В нем и взрослые-то мало смыслят... Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом. Ты смотрела фильм "Карлсон, который живет на крыше"?

- Да.

- Он тебе нравится?

- Нравится, нравится... А почему вон те тетеньки курят? Разве им можно?

- Курить вредно, - сказал я с натужной уверенностью, - и мужчинам и женщинам.

- Мишка сказал, он уже два раза курил.

Это который тебе голову откручивал?

- Он ведь плохой, да?

Не знаю... Пойдем домой, Лена, уже восемь часов. Мама волнуется...

Из первого попавшегося автомата я позвонил Наталье: никто не ответил. Тяжелое предчувствие морозцем обожгло лопатки. То, что я сделал сегодня, и то, что делал все последние дни, представилось вдруг гигантской нелепостью, которая неминуемо повлечет за собой другие нелепости. Я испугался и вобрал голову в плечи. Среди сплошных несуразностей, скаливших акульи морды, было одно живое пятно - девочка, которая вела меня за руку. Она одна не была порождением бреда, и если за нее держаться, если за нее крепче держаться, то, наверное, еще можно уцелеть.